Один день Кривули

Длинный стол. За столом на стуле участковый Быля. Напротив, на табуретке, старик Кривуля. Он смотрит на Гремучие бугры, с которых, словно огромный стеклянный шар, скатывается поземка и рассыпается у подножья бугров, где вчера похоронили жену Кривули.

— Лет пятнадцать впаяем тебе, — говорит Быля.

— А кто ж вместо меня сидеть будет? — недоумённо спрашивает Кривуля.

— Как, кто? — удивляется Быля. — Ты и будешь.

— Так я завтра или послезавтра может уже там буду. Что ж вы меня мёртвого в тюрьме держать станете?

— Ты эти штучки брось, — ярится Быля, — а то может и... — Он ставит карандаш на попа и как через мушку смотрит на Кривулю. — За преступление нужно отвечать. По закону.

Кривуля молчит.

— Ты признавайся. За молчанку хуже будет. Эх, и хитрый ты. Думал, что не докопаемся. Какую хоть награду от своих друзей получил?

— Каких друзей? Нет у меня теперь никого.

-Так! — Быля достает лист бумаги. — Вот написали дорогие товарищи наши о твоём преступлении. Читаю. «Дорогой и любимый нами товарищ Сталин, просим расстрелять нашего поселкового мужика Кривулю, который, когда фашисты завоевали наш посёлок и нам не куда было бежать, танцевал, пил, играл фашистским выродкам на гармошке, а они плясали, в то время наши славные войска сражались с фашисткой гадиной». Я прошелся с этим письмом по посёлку. Все подписали. Понял. Не хочешь признаваться. Ну, тогда я первый начну. У тебя гармошка есть?

— Была, — вздыхает Кривуля.

— Как так была? — настораживается Быля.

— Я ее вчера с женой положил.

— Следы скрываешь. Но я гармошку и из гроба вытащу. Это вещественное доказательство.

— Жена песни любила, — отвечает Кривуля. — Вот я и положил гармошку с ней. Может ей там кто-нибудь сыграет, пока я приду.

— На жену пытаешься свалить. Ничё. Мы и её спросим.

— Кого? — удивляется Кривуля.

— Твою жену. Преступницу.

— Так ее вчера похоронили, — напоминает Кривуля. — Её теперь только один Бог может спросить, если он есть, — добавляет старик.

— Мы и Бога...

Быля спохватывается. Выручает его тяжёлый кашель Кривули. Он даже поднимает старика с табуретки.

— Стой! — кричит Быля. — Бежать хочешь.

— Куда мне бежать, — отвечает Кривуля. — Кашель с финской. Был такой случай.

— Ты меня с толка финской не собьешь и не разжалобишь. Рассказывай, как ты играл немцам на гармошке.

— А, — Кривуля вспоминает. — Как всегда. Меха растягивал. Пальцами перебирал.

— Значит, признаешь, что играл немцам.

Быля доволен.

— А че не признавать. Кума Мария, кум Колесник видели.

— Так, так. А когда играл, ногой притопывал?

— Как же не притопывать? — удивляется Кривуля. — Любой гармонист, когда играет, притопывает.

— Какой ногой?

Быля пишет.

— Левой. Правую покалечили, когда станцию бомбили.

— Немцы?

— Наши!

— Так, так.

Быля стучит карандашом по столу.

— Страшно было. Всем страшно, когда смерть за тобой ходит.

— Ты это брось всем! — кричит Быля. — А что немцы делали, кода ты играл?

— То, что и наши делают. Пели, танцевали, пили...

— Что ж так пели и танцевали, как наши?

— Один немец даже вприсядку ходил.

— Ходил, — зло говорит Быля, — а потом не одного нашего уходил. Почему пошел играть к немцам?

— Они сами ко мне пришли. Полбуханки дали. Голодно было. Жена болела, сын.

— Что ж, и автоматами не били?

— Не, — тянет Кривуля. — За что меня бить.

— Гм. — Быля думает. — И ты пошел играть?

— Люди звали, что ж не пойти.

— Люди? — срывается Быля. — Когда приглашали, что ты им ответил?

— За хлеб поблагодарил.

— А почему не сказал, что гармошка сломалась?

— Кременчугская сломалась? — удивляется Кривуля. — Кременчугские не ломаются.

— Сказал бы, что болен.

— А зачем неправду говорить. Я не болел.

— Тогда взял бы гармошку, поставил на колени и толкнул бы. Она упала бы и разбилась.

— А зачем бросать. Мой батько коня продал, а гармошку мне купил.

— Так, — подводит Быля. — Завтра выкапываем гармошку. И тебя в район, подлеца. Сейчас я прочитаю тебе, как всё было. Мужик поселковый Кривуля, как имя отчество?

— Иван Андреевич.

— Мужик поселковый Иван Андреевич, проживающий, где проживаешь?

— Улиц Советская дом 5.

— Ага. Проживающей на самой славной в посёлке улице Советская дом 5 во время нахождения проклятых фашистов в посёлке взял гармошку и пошёл к фашистам.

— Я не пошёл к ним. Они сами пришли.

— Молчи. Я лучше знаю, что пошёл. Там он выпил с ними.

— Я не выпивал.

— Молчи. Я лучше знаю. Выпил с ними и начал плясать.

— Я не плясал. Ноги больные.

— Молчи. Я лучше знаю, притопывая левой ногой и аплодируя.

— Я не аплодировал.

— Молчи. Я лучше знаю. Аплодировал и клял нашу интернациональную страну.

— Да не так всё было. А. Пиши, что хочешь.

Кривуля поворачивается к окну и видит, как с Гремучих бугров вновь срывается поземка.