Женский клуб (на конкурс)

 

Часть 1.

Я, или как всё начиналось

     Я отлично помню, как мы все познакомились. До этого я знала только Светку, да и то не очень хорошо. Просто мы вместе работали в одном дивном учебном заведении. И, конечно, как преподаватели одной кафедры, то и дело пересекались. Тем более что и предмет у нас был общий: психология. Хотя разновидностей или, вернее, отраслей у психологии, - вагон и маленькая тележка. Детская там, педагогическая, возрастная, и какая хочешь, даже космическая. Я не помню, что именно преподавала я, а что Светка, да и вспоминать нет никакого желания, тем более, что речь не об этом, а о том, как мы все познакомились и причём тут вообще женский клуб.

     У Светки в тот день был экзамен. То есть экзамен был, понятно, у её студентов, а она с двумя преподавателями-ассистентами его принимала. Ну и ей, как водится, и как это принято в национальных республиках (по крайней мере, тогда, хотя я не думаю, что с тех пор там что-то коренным образом изменилось) притащили несколько весьма увесистых пакетов. И, опять же, согласно доброй традиции, после всей этой экзаменационной лабуды и недолгой возни с документами, на кафедре накрыли стол. И Светка пригласила меня, что было, в принципе, логично, учитывая, что вторым (или первым?) ассистентом была я. Но мне всё равно было приятно, поскольку работала я, в отличие от Светки, совсем недавно и ещё ни разу не участвовала в корпоративных застольях. Вот на этом мероприятии наши взаимоотношения из слабоструктурированных и полуофициальных, перешли без всяких там промежуточных стадий, если они, конечно, вообще имеются, сразу в дружеские. Я, как это часто происходит с симпатизирующими друг другу людьми, почувствовала в Светке, что называется, своего человека. А может всё объяснялось гораздо проще. Нашей одинокостью и неприкаянностью, нашей общей и крепче чего-то другого объединяющей непринадлежностью к текущим обстоятельствам места и времени. Но, самое главное, что нас реально сближало, а заодно и примиряло с окружающим миром, собой и друг другом, это, разумеется, наша с ней такая разная и такая созвучная по своей горечи и спрятанной в самой глубине женского естества боли, не самая удавшаяся личная жизнь, а также полнейшее непонимание того, что происходит, а значит и того, что с этим всем делать. Но, как говорится, обо всё по порядку.

     Меня зовут Алиса и в то время, с которого начинается это повествование, мне было 28 лет. К этому моменту мой брак, и без того дышащий на ладан последние пару лет, приказал, наконец, долго жить. Моя семейная ситуация, к шестому году нашего брака складывалась таким образом, что я посчитала дальнейшее пребывание на территории мужа попросту небезопасным. И поэтому, схватив в охапку свою трёхлетнюю дочь, практически налегке, села в поезд № 26 (а на обратном пути - № 25) «Киев-Кисловодск», имеющим помимо личного номера и названий географических точек, расположенных на этом железнодорожном отрезке, ещё и собственное, довольно милое имя «Каштан», приехала к родителям. Интересно, кто-нибудь запоминал, так же подробно как я весь маршрут следования, номер и персональное имя общественного транспорта, на котором ездил? Думаю, что даже не будь у пассажирского поезда № 26 такого романтического, имеющим, правда, весьма и весьма косвенное отношение к железной дороге имени, я бы всё равно его запомнила. И это не взирая на мою, в общем-то, не слишком выдающуюся память и отнюдь не самую большую симпатию к поездам. Но здесь, нет ничего удивительного или сверхъестественного, если иметь в виду, что я ездила этим поездом, по одному и тому же маршруту: Киев-Кисловодск и Кисловодск-Киев, раз пять или шесть. Хм, «…больше ему не съесть, он у меня ещё маленький…» - читала я в дороге своей дочке её любимого К. Чуковского. Благо, времени для этого было предостаточно, ехали мы без малого двое суток. Спрашивается, зачем я же я всё время ездила? Вопрос, скорее, риторический. Из той же, примерно, серии, зачем мы раз за разом пытаемся скакать на дохлых лошадях? И, по большей части, риторический он, потому что мне и сегодня не сильно хочется искать на него ответ.

     Я поняла, что моему браку пришёл конец, ещё тогда, когда мой супруг первый раз в алкогольном безумии вынес ногой дверь в квартире своих родителей. А это случилось ещё до рождения нашей дочери. Позже он довольно часто использовал именно такой способ для того, чтобы входить в самые разные, в том числе, государственные учреждения. Увы, но самое печальное даже не это, а то, что подобных сигналов было множество, как до, так и после описанного случая. Меня почему-то ещё в самом начале нашей совместной жизни не насторожил довольно сильно бросающийся в глаза факт, что он с такой лёгкостью поднимал на меня руку. Об этом весьма красноречиво свидетельствует хотя бы то, что я даже не помню, когда это случилось впервые. Мой бывший муж был хронический алкоголик, причём доходивший в своём употреблении до состояния буйного помешательства, когда он переставал узнавать своих, а присущие ему такие, например, качества, как раздражительность, мстительность и злоба, не слишком заметные в трезвом состоянии, возрастали в геометрической прогрессии. И, тем не менее, я регулярно, под тем или иным благовидным предлогом, садилась в означенный поезд и ехала к уже бывшему мужу. А благовидный предлог, между тем, был всегда один, - там жила моя бабушка. И по официальной версии, установившейся в нашей семье, имевшей, к тому же, весьма ощутимый благородный привкус, я ездила именно к ней. Хотя в это, разумеется, никто, включая даже моего младшего брата, ни разу не верил. Что же заставляло меня через год, через два, и последующие несколько лет после развода, раз за разом, входить всё в ту же реку? Тем более, думаю, что уже тогда я, пусть неявно и подсознательно, но уже догадывалась, что вернуть ничего невозможно и помочь этому человеку я не в состоянии. Что это было? Любовь? Болезненное влечение? Тайный, глубоко запрятанный, но регулярно терзающий душу страх, сидящий практически в каждой женщине остаться одной? Вряд ли я всерьёз надеялась на то, что он «одумается» и станет «нормальным» человеком. Мне и по сей день неизвестно, на что я рассчитывала, на что надеялась, когда в очередной раз вместе с покупкой билета окуналась в радостное ожидание встречи, незаметно переходящее в нервное возбуждение, лишающее малейшей возможности сосредоточиться на чём-либо другом, кроме предвкушения того момента, когда я окажусь, наконец, там, где я так пронзительно, но так недолго была счастлива. Может я и ехала за этим призрачным ощущением полноты жизни, возможности воскрешения того, что давно умерло, а может, никогда и не было живым и настоящим. Тогда вполне объяснимо, почему мне так и не удалось никого спасти и ничего воскресить. Довольно сложно, знаете ли, найти то, чего не терял и сподвигнуть человека дать вам что-то, чего у него нет и никогда не было в принципе.

     Пока мой нарисованный мир расползался по швам, а картонные человечки в нём, тем не менее, всё ещё продолжали вести свои фальшивые, мною же самой придуманные диалоги, я, к своему собственному удивлению, в перерывах между поездками, смогла получить высшее образование и даже слегка поработать. Но всё, как известно, заканчивается. Подошло к концу и моё курсирование по территориальному отрезку между Кисловодском и Киевом. Но, боюсь, совсем не потому, что у меня вдруг открылись глаза. У меня и до этого со зрением было всё в порядке. А просто случилось так, что мой бывший муж был осуждён по тяжёлой статье на очень большой срок. И вскоре после этого умерла бабушка. Так что в порядке живой очереди отпали сразу оба повода для столь милых моему сердцу и томительно ожидаемых железнодорожных путешествий по известному маршруту: истинный и официальный.

     Вот так, после замужнего периода и последующего изменения моего семейного статуса, начался и завершился этап гостевого, не прояснённого до конца, гражданско-разъездного брака, который, в свою очередь, уступил место относительно стабильному положению разведёнки и матери-одиночки, проживающей, помимо всего прочего, в одной квартире с родителями и младшим братом. Несмотря на некоторую стеснённость как жилищных, так и материальных обстоятельств, я ни в коей мере не чувствовала себя одинокой или несчастной. Напротив, у меня было стойкое ощущение человека, который не просто вышел после нескольких лет заточения на свободу, а окончательно избавился от грозящей ему смертельной опасности. Причём фраза «смертельная опасность», использована мной, отнюдь, не как фигура речи. А именно в том буквальном значении, которое в ней и содержится. Мне кажется, так могут себя чувствовать люди, неожиданно излечившиеся от затяжной и опасной болезни. После которой больше всего хочется поскорее наверстать то, что пропустил, или не успел, или не заметил. Пока сидел в темнице, куда сам себя заточил, или излечивался от болезни, которую по своей же вине и подхватил. Моё личное выздоровление затянулось на долгие пять лет. Первый раз после развода я села в поезд № 26 весной 1997 года. А окончательно сошла с него на перрон, глядя вслед последнему вагону, уже ранним июньским утром 2002 года. И хоть тогда я ещё не знала, что мой вояж по этому маршруту уже окончен, всё-таки что-то, видимо, чувствовала, что-то витало в самом воздухе, что-то изменилось и во мне самой, так как то состояние деловой сосредоточенности, целеустремлённости и, вместе с тем, беспричинной радости, в котором я находилась в тот мой период прощания с иллюзиями, бывали у меня, признаться, весьма нечасто.

     К началу нового учебного года, я уже работала в том самом педколледже, где и познакомилась со Светкой. От педучилища, как это учреждение именовалось всю дорогу раннее, его отличало только название, да несколько ультрамодных дисциплин, ставших расти в арифметической прогрессии одновременно с маловразумительным образованием, именуемым СНГ, возникшим, в свою очередь, на обломках СССР. 

И вот, значит, устраиваюсь я преподавателем психологии, а по совместительству ещё и практическим психологом в какие-то центры развития и детские сады. Я оказалась, как выяснилось, весьма востребованным специалистом. Просто загляденье - молодой перспективный специалист, работающий в области психологии… с целым багажом собственных проблем… Хотя тогда я, безусловно, так не считала.

     Как-то в начале зимы, на большой перемене подходит ко мне Светка и говорит:

- Есть предложение, собраться после работы узким кругом и отметить, так сказать, последнюю пятницу на этой неделе, а заодно и приближающийся Новый год. Я, зачем-то старательно делая вид, что предложение, мол, так себе, к тому же, возможно, мой вечер и не совсем свободен и даже, может быть, вовсе не предназначен для подобных пустяков, пожимаю плечами.

- Какое значение имеет пятница для людей, у которых рабочая суббота? - как бы между делом, лениво так, интересуюсь я, - И вообще, - говорю, - сегодня 13 декабря, не рановато ли отмечать собираетесь?

     Я какого-то чёрта продолжаю изображать из себя целомудренную трезвенницу, будто и в самом деле ни разу в жизни не отмечала праздники заранее или никогда не принимала активного участия в спонтанных «девичниках» среди трудовой недели или в тех же пятничных вечерах, отлично зная, что завтра с утра на работу. Ещё не закончив предложения, я уже пожалела, что говорю вслух то, чего на самом деле не думаю. И даже немного испугалась, что переусердствовала. И что Светка передумает и скажет что-то вроде: «Ой, и в самом деле, чего это я, ладно, давай в следующий раз», развернётся и убежит на пару. А я даже не узнаю, какой именно узкий круг она имела в виду.

Светлана

     Дело в том, что Светка тоже жила с родителями, с той только разницей, что она от них никуда и не уезжала. Ну, разве что на учёбу, в 198 - каком-то лохматом году, прямо страшно сказать, ещё при советской власти. И всё. И в свои 37 лет так и жила с папой, мамой и братом, время от времени отбывающим в места не столь отдалённые. По всей вероятности Светкин брат вёл жизнь довольно насыщенную и активную, так как за те шесть или семь лет, что мы с ней дружили, и, разумеется, неоднократно бывали друг у друга, я видела его всего лишь пару раз. И каждый раз, как выяснялось позже, это было либо накануне его ареста, либо сразу после освобождения. Так что в смысле компактности проживания, ситуации у нас с ней были схожи. С той только разницей, что мой брат отлучался не в колонию, а в армию, а после службы в Москву на заработки. Несмотря на плавающий график пребывания в домах наших родителей отдельных членов семьи, устраивать столь любезные нашим душам «девичники» мы, по понятным причинам, не у неё, не у меня не могли. Девичниками мы завуалировано, и, как нам казалось, остроумно, именовали возникающее у нас обоюдное и регулярное желание устроить культурные посиделки. Не просто выпить, это и так подразумевалось само собой, и уж, тем более, не забухать, хотя этим, к сожалению, не редко и заканчивалось, а встретиться, чтобы свободно поговорить о том, что беспокоит, поделиться планами, обсудить положение дел, пожаловаться на людей и обстоятельства жизни (это уж, как водится), снять напряжение, рассказать о наболевшем, ну и прочий вздор, который мы лили в уши себе, друг другу и своим близким, оправдывая свои загулы.

    Светка, между прочим, до знакомства со мной даже в отпуск никуда не ездила. Копила деньги на собственную квартиру. И поэтому вынуждена была экономить. Так она объясняла нам с Ольгой и Наташкой, (о которых речь впереди) свою весьма очевидную прижимистость. Хотя я считала, что это свойство характера. Не исключено даже, что врождённое. И в этом нет ничего удивительного. Светка родом из бедной, рабоче-крестьянской семьи. Мать её была детдомовской, а от отца, хронического алкоголика, к тому времени, как мы с ней познакомились, уже мало чего путного оставалось. Светка рассказывала, что жили они часто впроголодь, а ведь известно, что мозг человека, хоть раз испытавшего настоящий голод, запоминает это навсегда, с целью не допустить повторения подобного опыта в дальнейшем. Поэтому Светка панически боялась остаться без денег (а значит без еды) и по этой же причине они у неё всегда были. В этом мы с ней отличались кардинально. Мне, по образному выражению моей мамы, «деньги карман жгли».

     Стоит заметить, что квартиру, в отличие от меня, например, Светка всё-таки купила. Хотя случилось это только года через три после того, как мы все четверо сдружились. А до этого штаб-квартира «девичника», предвестника, как мы полагали, нашего женского клуба всё время меняла свою дислокацию. Возможно, это и послужило главным толчком, явилось, так сказать, первопричиной для развития темы о создании клуба.

 Я, как главный идейный вдохновитель, получающий уже второе высшее образование, давала помимо психологического, социальное и коммерческое обоснование важности этого проекта. Я уверяла своих потенциальных бизнес-партнёрш, что официальный статус и дальнейшее процветание клуба, позволит нам не только зарабатывать, но, что ещё более важно, раскрыть собственный потенциал, обрести бесценный опыт, свободу самовыражения, независимость, создать платформу для личностного и профессионального роста…  и бог знает какие ещё доводы можно привести с целью легализации наших «девичников», а заодно, и самого обычного, бытового пьянства. Однако я снова отвлеклась.

Итак, Светка была пышнотелой блондинкой с выдающимися округлостями исключительно в нужных местах. Из тех, кого внушительная часть представителей мужского пола считает «аппетитными». Тем большее недоумение вызывает тот факт, что она так и не вышла замуж. И даже более или менее длительных отношений у неё ни с кем не было. Хотя Светка, сколько я её помню, всегда к этому стремилась. Но у неё плохо получалось. Вернее, совсем не получалось. Впрочем, как и у нас всех четверых. Это была, кстати, ещё одна причина, наверное, даже самая главная, по которой мы и собирались организовать женский клуб. Видимо, предполагалось, что привлечение в наши ряды более успешных в этом отношении женщин, каким-то образом повысит наш уровень котировки.

Исследуя положительный опыт более удачливых женщин, мы, вероятно, сможем, наконец, выяснить, в чём причина нашей затяжной невостребованности на этом фронте. Другое дело, что вопрос, а какого лешего успешные женщины побегут в наш клуб и что они, собственно говоря, забыли в нашем обществе, перед нами, судя по всему, не возникал.

     Что ж, продолжаем… Какой ещё была Светка?

Педантичной и сдержанной, весёлой и практичной, скрытной и очень отзывчивой. Светка могла быть разной. От чего этого зависело? От многого, пожалуй. От текущего положения дел, от настроения, от степени заинтересованности и вовлечённости, ну и от состояния, конечно. Причём как раз состояние здоровья, я имею в виду в последнюю очередь. Ведь, как уже упоминалось, почти всегда, когда мы встречались не на работе, без алкоголя не обходилось.

Хотя, впрочем, и на работе, время от времени, тоже. Надо сказать, это очень сближало. Могу утверждать, как человек в этом отношении весьма  поднаторевший, что совместное распитие всевозможных напитков, различных по своей категориальной принадлежности и содержанию этанола, обладает замечательными объединяющими и компенсаторными функциями. Мало что может сравниться с этим по своей эффективности, быстроте реакции и выдающимся цементирующим характеристикам. Правда, реакции эти весьма скоротечны, ну так и собирались мы не так уж и редко. Именно этим я объясняю наше со Светкой взаимное приятие. Да и с другими девчонками тоже. Хотя утверждать это наверняка, разумеется, я могу только относительно себя. Вполне возможно, что моими подругами двигали чувства более высокого порядка. Не скажу даже, что мне так уж хотелось бы на это надеяться. Вовсе нет. Скорее, мне было всё равно. Это характеризует меня, возможно, ни как самого лучшего друга, да и человека вообще, но так было. Мне просто нравилось проводить с ними время от времени несколько часов, не слишком часто, но и не так, чтобы редко. Не спеша, с удовольствием, предлагая и поддерживая тосты, выпивать и закусывать, со значительным видом рассуждая о текущих делах, и о том, как всё было бы замечательно, если бы судьба не сталкивала меня то и дело с клиническими идиотами.

Так что, следует ещё раз заметить, что я ждала наших встреч, у меня заметно поднималось настроение ещё на этапе их планирования. А иногда на лекции, обводя студентов благожелательным взором, я внутренне замирала в радостном предвкушении, отмечая автоматически, что через каких-то часа полтора, мы со Светкой выйдем с работы на улицу, вздохнём полной грудью и, перебивая друг друга, будем решать, куда направимся и что купим по дороге. Я, как всегда, буду голосовать за кафе. Светка, наморщив курносый нос и скривив губы, что нисколько, впрочем, не омрачит её такого же лучезарного настроения, как и у меня, с фальшивой презрительностью протянет:

- Тоже мне богачка нашлась! - и, заметив мой насмешливый взгляд, красноречиво намекающий на её чрезмерную, скажем, э-э расчётливость, которую она категорически у себя не признавала и старалась всячески замаскировать, добавит:

- Алиса, милая моя, мы живём в национальной республике… - здесь Светка, возможно, показушно и устало вздохнёт с видом человека, вынужденного регулярно общаться с недалёкими людьми вроде меня, - Ты совсем недавно приехала, и до конца этого ещё не осознала, понимаешь? - в голосе её проскальзывают уже совсем неподдельные менторские нотки и сейчас очень легко представить её за кафедрой или у доски, - Здесь женщины сами по себе, без сопровождения не ходят по ресторанам или кафешкам, а тех, кто так поступает, считают проститутками, ясно?

     Я улыбаюсь, и киваю головой, уж куда ясней… Светка вздыхает и отводит глаза, и я без всяких слов и подсказок, буквально всей кожей ощущаю, как бы она хотела, чтобы на моём месте сейчас оказался какой-нибудь представительный мужчина, и… сопроводил её уже куда-нибудь что ли…

Я тоже вздыхаю, но немного по другой причине. Я хорошо понимаю Светкины чувства, её тоску «по сильному плечу», но не разделяю их. Только недавно начиная выздоравливать душевно и физически от своего замужества, стряхнув, наконец, пятилетний железнодорожный морок с ним связанный, я вовсе не стремилась тут же вступать в новые отношения.

А вздыхаю я от безысходности и жалости к Светке: нечасто можно встретить женщину, которая ровно на столько жаждала любви, на сколько боялась её и отталкивала… Но показывать этого нельзя, поэтому я снова бодро киваю:

- Окей! Значит, опять идём к дяде Коле…

 Дядя Коля был каким-то дальним родственником Светкиного отца: одиноким, престарелым, вяло пьющим уже в силу своего возраста и умеренно сумасшедшим. Он подходил нам, потому что был очень удобным: тихим, улыбчивым и не задающим никаких вопросов. И ещё он ничему никогда не удивлялся.

Как будто было в порядке вещей, что несколько раз в месяц к нему приходят в гости две молодые женщины, непринуждённо располагаются в его пятиметровой кухне, выставляя на стол кульки и бутылки и сидят допоздна. Открывая нам дверь, он только кивал головой, улыбался и приговаривал: «А вот и девчата мои пришли…».

Тогда это очень подкупало, хотя, возможно, должно было бы настораживать. Но поскольку идти нам кроме как по домам больше было некуда, а домой совсем не хотелось, потому что там были родители, и потому что очень тянуло посидеть, и снять на время маски, и перестать играть какие-то роли, и хоть на некоторое время стать самими собой, то эта убого обставленная, холостяцкая однокомнатная квартирка с характерным, не выветриваемым запахом бедности, старости и постепенного, но неумолимого увядания, сквозившего во всём, что там находилось, включая стены, оклеенные ещё при почившем в бозе государственном строе, а ныне совершенно выцветшими бумажными обоями, потолок с грубой синей побелкой, с забившейся в его неровностях пылью, закопчённую, пластмассовую люстру на кухне, и самого дядю Колю, - на тот момент, как нельзя лучше нам подходила.

После того, как дядя Коля выпивал полстакана вина или рюмочку чего покрепче, он брал чашку, заваренного Светкой чаю, накладывал в блюдце, принесённые ему пряники или печенье, и уходил в комнату смотреть телевизор. Эта дяди Колина деликатность весьма высоко нами ценилась. Через полчаса он засыпал в продавленном кресле и открывал глаза только во время рекламных блоков. С радостным недоумением вглядывался в экран, улыбаясь и кивая маленькой и лысой, шишковатой головой. Светка часам к девяти укладывала его в солдатскую с железной сеткой кровать, выключала телевизор, и под хриплый, уютный шепоток дяди Коли: «Ложились бы вы спать, девчата, поздно уж», прикрывала дверь.

Как бы мы не засиживались, и как бы не торопились, обязательно перед этим мыли толстенные рюмки из голубоватого стекла, с пузырьками воздуха у основания, убирали оставшиеся продукты в старый, битый коррозией, тумбочкообразный холодильник «Саратов», тщательно заворачивали в целлофан и туда же ставили все принесённые хлебобулочные изделия, (у дяди Коли случались тараканьи набеги), а в самом конце, перед уходом, протирали клеёнку, ромашки на которой в центре столешницы постепенно, под действием тряпки и времени, исчезали, а по бокам, подворачивающимся воланом свешивающимся вниз, всё ещё цвели буйным желтоглазым цветом на весёлом голубоватом поле.

     Думаю, не сильно ошибусь, если предположу, что утром дядя Коля выйдя на кухню, чтобы поставить свой огромный, тёмно-зелёный чайник с изогнутым носиком и отбитой в нескольких местах эмалью, ничуть не удивится наличию в холодильнике сыра, колбасы и свежей выпечки. А также новой пачке чая на крышке старого буфета у плиты, потому что даже не вспомнит, что накануне вечером у него кто-то был… А может просто потому что дядя Коля живёт на свете очень долго и видел за свою жизнь достаточно, чтобы уже давно перестать чему-либо удивляться…

     Так вот, когда я думала о предстоящем вечере, у меня улучшалось не только настроение, но и повышался, в общем и целом, жизненный тонус. Я просто чувствовала это! Изменялся в сторону проникновенной бархатистости даже мой голос, розовели щёки, блестели глаза. Особенно явственно почему-то это происходило во время работы, возможно из-за контраста, так как работу свою я не любила, а наши со Светкой встречи, совсем наоборот.

 В этом состоянии приподнятого и радостного ожидания, я на время забывала о том, что преподавательская деятельность не приносит мне ровным счётом никакого удовлетворения и читала лекции на одном дыхании. Я была убедительна, остроумна, красноречива и находчива. И будто сами собой всплывали, как нельзя, кстати, интересные факты и припоминались нужные цифры. Я апеллировала яркими примерами, приводила настолько весомые аргументы, что это приводило в восторг меня саму. Но моё вдохновение подпитывалось не этими чёрными, карими, иногда голубыми и совсем редко зелёными глазами, смотревшими на меня с изумлением, подозрением или любопытством… Часто заворожено и доброжелательно, но никогда безучастно… Незаинтересованных или пустых глаз не было вообще в периоды этого моего экзальтированного состояния. И, понятно, что вдохновляли меня вовсе не эти склонённые над столом и тёмные, как правило, макушки моих студентов, тщетно старающихся законспектировать моё пламенное выступление. Вовсе не они питали этот благодатный и вдохновенный источник, нет… Он брал своё начало отнюдь не в этой аудитории, и даже не в этом здании, а значительно дальше... Далеко за его пределами… Он там, где можно будет потягивая со смаком креплённое вино, или маханув стопку водки/коньяка, спокойно закурить, и не напрягаясь слушать Светкин незатейливый трёп, вальяжно откинувшись к стене, неторопливо дождавшись своей очереди, поделиться тем, что кажется таким важным и глубоким на этом отрезке времени. И так тепло, так хорошо становится на душе. Так приятно сидеть вполоборота за маленьким кухонным столиком, с прорвавшейся на углах клеёнкой.

 - Надо будет в следующий раз купить дяде Коле новую, - читает Светка мои мысли, проследив за направлением взгляда. Я киваю, улыбаясь масленичными глазами, и почти люблю её в этот самый момент. И я там, где можно смотреть в дядь Колино окно, с потрескавшейся деревянной рамой, одновременно слушая, то возмущённый, то ровный, то ликующий голос, в зависимости от того, что она рассказывает и покачивать головой в такт её словам.

А за окном то вздрагивает пожелтевшей листвой молодое деревце под несильным, но докучливым осенним дождём, то в свете фонаря, что как раз напротив старого окна старого дяди Коли, мелькают редкие снежинки, и мыслями уносишься далеко-далеко, пока Светкин голос, вдруг резко перейдя в совершенно другую тональность, возвращает меня снова в настоящее время какой-нибудь заезженной шуткой.

- Ну что, хорошие люди посидят-посидят, да и выпьют, верно?

     Но оказалось, что в этот раз Светка, предлагая собраться узким кругом, имела в виду кое-что другое…

- Знакома с нашей новой лаборанткой? - она отстранилась и внимательно посмотрела на то, как я неуверенно киваю, - Да ты что?! Оля её зовут…Эх ты! Человек уже две недели, можно сказать, работает в нашем гадюшнике, а ты даже не сразу вспомнила, кого я имею в виду! - у Светки случались такие двусмысленные обороты в речи и довольно часто, - Ну ничего, я вас познакомлю сегодня… Она классная, сегодня у неё тусим…

Ольга

     Не без некоторого, я бы даже сказала весьма значительного волевого усилия, я поняла, кого имеет в виду Светка. Это была дебелая, рыхлая женщина, на вид лет тридцати пяти, с огромными серыми глазами навыкате, с коротко стрижеными тёмными волосами и настолько белой кожей, что она казалась слегка голубоватой. Это всё, что мне было на тот момент известно, так как по рабочим моментам взаимодействия у нас пока не возникало, а оснований для обычного, человеческого общения было явно недостаточно.

К тому же Ольга показалась мне особой замкнутой, холодной и не слишком нацеленной на расширение списка личных контактов. Но в тот день всё изменилось. Мы втроём отправились к Ольге, так как её мама, как раз была на сутках. О да… Оля тоже не имела, увы, собственного жилья. Зато у неё было ценное преимущество перед нами, вернее, даже два: проживающих вместе с ней на одной территории родственников было гораздо меньше, чем у нас со Светкой, и к тому же у этого родственника, то бишь, Олькиной матери, были регулярные, раз или два в неделю, ночные дежурства в больнице, где она работала санитаркой.

С того самого первого дня знакомства, мы и подружились. Ольга подкупала своей искренностью, рассудительностью и всегда своим особым, не похожим ни на чей другой взглядом на вещи. Говорила она обычно мало (не то, что мы со Светкой!), и больше слушала. Но если уже решала высказаться, то выделяла главное и излагала самую суть, без излишней болтовни и трескучей примеси. Чем больше я узнавала этого человека, тем больший интерес она у меня вызывала.

 Будучи дипломированным биологом, работала лаборанткой на кафедре не своего даже профиля и нисколько не переживала по этому поводу. Она стучала на машинке (компьютеры ещё только-только начали завоёвывать пространство и были далеко не во всех учреждениях), правила расписание занятий и отвечала на звонки, ничуть не теряя собственного достоинства.

Я очень скоро обратила внимание, что относятся к ней не как к девочке за пиро

Подписывайтесь на нас в соцсетях:
  • 133

Комментарии

Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.
  • Комментарии отсутствуют