У всех гуси как гуси

Все события вымышлены, совпадения - случайны, если Вы узнали себя - мне жаль.

 

Мы с Ленкой сломя голову бежали к тракту и ругали на все лады остановившиеся часы. Нам нужно было успеть на 7-часовой автобус на Тяжин. До тракта-то всего ничего — какие-то три километра, главное целыми спуститься с горы, а дальше — по прямой. Автобусы нынче в нашу деревню не заходят.

Я бежала босиком, по щиколотку проваливаясь в мягкую дорожную пыль, а туфли на шпильке несла в руке. Старики сказывают, что по весне дорогу отсыпали гравием, но магическим способом к лету он исчезал. Так что бежать босиком было даже приятно. Потом оботру ноги, обуюсь и снова буду приличной девушкой.

Мы явно не успевали, а успеть надо. Завтра я возвращаюсь с каникул в край. Тьфу, всегда я из деревни привожу всякую пакость, а потом полгода избавляюсь от словечек и фразочек: сижек, в край, секса с той Люсей. Моя подруга Полина называет это высокой лабильностью. Но я-то мучаюсь.

 

Но все это будет потом, а сейчас нам надо успеть на этот чертов автобус. Просто я сдуру пообещала, что заберу документы у некоего Бобровского и привезу в край, все равно по пути. Но в Тяжине я никого не знала, кроме Ленки и ее двух соседок из нашей деревни, но с другой стороны — меня тоже никто не знал. А в случае с неизвестно какими документами это было неплохо.

Чудом, но мы успели на автобус. Я даже смогла перевести дыхание, обуться и покурить. Так что в автобус я вошла как вполне себе приличная девушка, эдакая деловая колбаса.

 

Так я и оказалась в семь вечера в городе Тяжине, где с недавних пор жила и работала моя детская подружка Ленка. Ленке пора было на работу — киоск, в котором она трудилась, был круглосуточным и ее уже заждались. Ленка написала мне адрес съемного дома в частном секторе, где я смогу переночевать, и унеслась продавать китайские зажигалки и паленую водку.

Итак, у меня есть два адреса: домашний и местного краеведческого музея, где господин Бобровский работал реставратором. Я решила начать с него — его и найти проще и место людное. Время, конечно позднее, но чем черт не шутит.

 

Глядя на надпись: «закрыто на ремонт» я поняла, что сегодня моя фамилия Веточкина и я обломалась. Конечно я постучала, и на удивление ко мне вышел сторож, эдакий дед с берданкой, ветеран по-моему еще русско-турецкой (шучу, берданки не было, но я бы не удивилась), и на мой вопрос о Бобровском почти прокричал, что вообще никогда о таком не слышал, чтобы я убиралась с глаз долой и никогда больше сюда не приходила.

 

Я вернулась на привокзальную площадь, попила в Ленкином киоске чаю и попыталась выяснить, в каком направлении мне двигаться. Очень уж хотелось закончить это дело сегодня, а завтра выспаться, побродить по городу и в 9 вечера уехать в Красноярск. Совместными усилиями мне смогли добыть номер троллейбуса, который шел на улицу Революции.

Смеркалось. Я ехала в троллейбусе и любовалась городом, в котором уже начали зажигаться огни. Теплый ветер ворвался в окно и дохнул на меня запахом тревоги. Но отступать не куда. Мне страшно не хотелось выходить на нужной остановке — фонари не горели.

 

Я подошла к первому дому, пытаясь сориентироваться, но номера на нем не было. Где-то рядом раздавались пьяные голоса, кто-то гнусавым голосом затянул Таганку. Мне казалось, что дома берут меня в кольцо, а деревья тянут ко мне свои пыльные щупальца — ветки. Ветер как будто нарочно швырнул мне в лицо горсть песка. Я поняла, еще минута и никакая сила не заставит меня отправиться дальше.

 

Я стряхнула с себя оцепенение, закурила и вновь отправилась искать этот проклятый дом 149а. На удивление — дом нашелся. То ли гостиница, то ли общежитие, но очень походило на горьковскую ночлежку. Вахты не было, и где-то на третьем этаже я нашла бабушку с ведром, которая и показала мне нужную квартиру.

 

Что-то мне страшновато, а главное — непонятно, где взять силы, чтобы постучать. Я встала у стены напротив квартиры и закурила. За дверью слышались громкие мужские голоса, топот, упало что-то тяжелое. И когда я уже набралась смелости и занесла руку для стука, за моей спиной возник человек и зашептал:- Не надо стучать, не надо тебе туда, пошли, быстро. И я почему-то его послушалась. Он практически тащил меня за собой, и повторял: — Быстрее, быстрее...

Мы не успели дойти до конца коридора, как дверь в квартиру Бобровского открылась и из нее вышли трое мужчин. Незнакомец быстро прижал меня к стене и поцеловал, чтобы было похоже на парочку. А меня как будто ударило током.

Когда тяжелые шаги стихли, поцелуй закончился и я подняла на него глаза, в тусклом свете лампочки я увидела Его. Да-да, это был именно Он, моя судьба и моя любовь. Удар молнии, в который я никогда не верила. Я ждала его всю жизнь, а, может быть, все жизни. Он удивленно смотрел на меня, а я просто остолбенела. Какие же у него были глаза!

 

— Меня попросили тебе помочь, Катя, — объяснил он свое появление. — Давай знакомиться — Арнольд. И, видя мое вытянувшееся лицо, рассмеялся: — Ну по паспорту Андрей, но все зовут Арнольдом, говорят похож на Шварценеггера, или врут?

— Врут, — честно ответила я, — ты лучше.

— Давай выбираться отсюда. Бобровский уже в лучшем из миров, а вот документы его еще здесь, и их нужно найти.

Я молча кивнула, мне, вдруг, стало так наплевать на Бобровского и его документы, но коль коготок увяз, всей птичке пропасть, дело нужно довести до конца.

 

Мы вышли на улицу и сейчас мне показалось, что в воздухе разлита благодать.

Посовещавшись, мы все-таки решили идти в музей, в квартире Бобровского искать уже нечего, там до нас хорошо искали.

— Музей на ремонте уже года три и мы при желании и небольшом везении сможем туда попасть, — делился планами мой спутник. — Транспорт уже не ходит, поэтому мы будем гулять.

А я слушала его голос и понимала, что буду счастлива, даже если он расскажет вслух таблицу умножения. В музей так в музей, вместе с ним я была готова на все. Мы долго шли по темный улицам, Арнольд взял меня за руку. Ах, как мало надо для счастья. Мы говорили про музыку и кино, я рассказывала про универ, он — про свой бизнес. Город больше не давил на меня, а может быть это Арнольд развеял злое колдовство этого места.

 

В глухую полночь мы наконец-то добрались до музея. На улице заметно похолодало. Я предупредила: — Арнольд, тут работает злой реликтовый дедушка.

— Ну так не будем его тревожить, — там есть не менее реликтовая пожарная лестница.

Он подсадил меня, сама я бы ни за что не залезла. Хлипкая лестница — чердак — паутина — совсем хлипкая лестница — и мы в музее.

 

Мне стало страшно. Огромное черное здание жило своей жизнью, и наше вторжение может ему не понравиться. Я чуть не закричала, когда летучая мышь пронеслась у меня над головой. Арнольд обнял меня и я тихо расплакалась у него на плече. Мне казалось, что если я хоть на миг отпущу его, то хищное здание похитит его и мы больше никогда не встретимся. Но постепенно я успокоилась. С трудом отыскали мастерскую Бобровского и за одной из картин нашли бумаги. Счастливые и грязные, мы спускались по лестнице уже под проливным дождем. А я все думала, завтра уеду и мы больше никогда не увидимся. Никогда. И словно подтверждая мои слова под нами рухнула лестница. Хорошо, что почти у земли, но ногу я рассекла знатно. И от всех переживаний, я снова разревелась. Арнольд прижал меня к себе и не было на тот момент силы, которая смогла бы разъединить нас. Он целовал мои запыленные волосы и полубезумные глаза.

Топать до Ленкиной хаты — не вариант, да и перепугаю спящих девчонок. Арнольд предложил: — Айда в гостиницу, она — моя, помоешься и отогреешься.

 

Мы разместились в маленьком номере и пока я смывала с себя грязь и паутину, он организовал стол. Завтра я уезжаю. — Ну что ж — до встречи! — За успех! — За любовь! Мы пили вино, танцевали под радио и мне светили его глаза. Завтра! Значит сегодня он — мой! Целая ночь и еще мгновение. Целую ночь никто и ничто не разлучит нас! Целая ночь! Мои губы шептали что-то о любви, он вторил мне, а потом в мире исчезло все и остались только мы вдвоем.

Я не помню как пролетела ночь, как пролетело утро и начал заканчиваться день.

Мне пора уезжать.

— Я хотел бы уехать с тобой, но не могу! — грустно произнес Арнольд.

— Ты женат?

— Да.

Сердце сжалось, но что-то подобное я и предполагала.

— Тогда прощай!

— Я провожу тебя.

 

Мы пришли на автовокзал за час до отправления автобуса. Мы оба молчали. А какие здесь возможны слова. А когда объявили посадку: — «Автобус на Красноярск», — мы словно сошли с ума. Он целовал меня на виду у всех! Мы снова расстаемся на вечность! Мгновение, еще мгновение! Ну, целуй же меня! На прощание! Что же ты?! Полно! Я еду! Все поздно! Прощай! Любовь моя, моя, прощай! Навсегда.

Он посадил меня в автобус. Я прижалась лицом к стеклу и видела по губам, как он сказал: — Я буду любить тебя вечно! Но я знала, что это я буду любить его вечно. Я смотрела, как его фигура становилась все меньше и дальше, а потом совсем скрылась в тумане... Или это я плачу?..

 

***

Я проснулась в слезах. Рядом трезвонил будильник. Я не сразу поняла где я нахожусь, и что здесь делаю. Ах да, я дома. Странно, зачем я завела будильник? Воскресенье — в универ не надо, в библиотеку не пойду.

И тут сердце взорвалось болью — я потеряла Его навсегда. Это всего лишь сон, но стоило мне закрыть глаза, как я снова видела его глаза, чувствовала его губы и руки. Какой странный мне снился сон! Что же он значит? Огромное здание пустого музея, уходящий автобус и Арнольд! Сон! Но почему же мне так больно?

 

Наваждение не прошло ни к обеду, ни к понедельнику. Моя правильная подруга Поля, выслушав рассказ, авторитетно заявила, что я где-то должна была его видеть.

— У всех гуси как гуси, а у тебя все на провода присаживаются. Это просто игра подсознания, или сознания, тут надо разбираться. Да и неудивительно, ведь последние пару лет ночи ты проводишь с единственным мужчиной: толстым синим немецко-русским словарем. Ты где-то его видела, он тебе понравился. Ну вот скажи в Тяжине есть музей? Или троллейбусы?

— Ну конечно нет, не уверена что там ходит даже автобус по городу.

— Ну вот, музея нет, троллейбуса нет, Бобровского тоже нет и не было, — это игра подсознания, сознания или вовсе воображения.

Спорить с Полей бесполезно. Но я точно знаю — он был. У меня до сих пор ноет рассеченная нога, хотя шрама нет. Арнольд — был! Я помню его глаза, волосы, губы, запах. Из моей души как будто вынули целый кусок, мне больно. Если это игра чего-то там, почему же мне больно?

Я написала Ленке. Ну конечно просто письмо. Не могла же я спросить: а не знаешь ли Ты Андрея, которого зовут Арнольдом? Спросила про дела, рассказала об учебе. Впрочем я ни на что не надеялась.

Наваждение не проходило. Боль в душе стала привычной. Любимые вещи и дела перестали радовать. Чтобы не думать я записалась на модный пилатес. Пилатес — говно! Поверните 140 раз кисти в одну сторону, потом в другую. Думать и вспоминать это мне не мешает.

 

Я включилась универскую театральную постановку к Новому году. Играла Бабу Ягу. Впрочем, я похудела, длинный нос заострился и я стала похожа на оригинал.

— Поля, если я приеду в Тяжин и стану на привокзальной площади, я в течение пяти дней увижу все население Тяжина...

— Не сходи с ума, Соколова, ты говоришь о нем, как о реальном мужчине, а он — игра в твоей голове. У тебя хоть один гусь в голове остался или все по проводам? А если ты его случайно видела, бросишься к нему, а он ответит, мол, ошиблись, гражданочка...

Да все я понимаю, только боль не проходит.

 

Я стараюсь не думать. Но, выпив коньяка на студенческой вечеринке, плачу и рассказываю о нашем прощании. Его нет и не было! Сон! Но его глаза...

Мне кажется он рядом, на расстоянии вытянутой руки. Он! Вот он идет по улице и я бросаюсь к нему, — но нет, это совсем другой человек, незнакомый и непохожий. Вот он стоит на остановке, я беру его за руку о Боже! Это не он! Я понимала, что схожу с ума. Это же только сон, но видя вдалеке знакомый силуэт снова бросалась ему навстречу.

 

А вчера я получила письмо из Тяжина. От Ленки. Руки дрожали так, что я еле открыла конверт. Подружка извинялась за долгое молчание, рассказала про жизнь, передала от всех приветы. Поздравила меня с новым 1995 годом.

 

И вдруг строки взбесились и запрыгали перед глазами так, что я еле-еле смогла их прочесть: «Катя, я тут совсем закрутилась, — пришлось подруге помогать с организацией похорон — застрелился ее муж. А она в положении, так что всем занималась я с девчонками. Вообще, странная история, как у совершенно нормального человека поехала крыша: Он все как на работу ходил на автовокзал. У него все было, бизнес, гостиница, жена, в будущем ребенок, великолепный дом. А он застрелился, проводив, наверное в сотый раз, автобус, идущий на Красноярск».