ЛАНСКНЕХТ ДВАДЦАТОГО ВЕКА

Абсолютно правдивая история из моей жизни.

 

Было начало весны 1992-го. Недавно распался Союз, в Нагорном Карабахе шли ожесточённые бои, а обретшую «независимость» Эстонию спешно покидали российские войсковые части, в числе коих и знаменитая 326-я бомбардировочная авиадивизия, именуемая в народе «дудаевской» в честь бывшего её командира, ставшего к тому времени президентом Ичкерии.

Именно в это время оказался я в Тарту, и угораздило меня вскоре сцепиться на местном рынке с парнем-азербайджанцем. Когда разговор пошёл уже на повышенных тонах, подскочила ему на подмогу целая орава земляков, но он властным жестом остановил их и продолжил разбираться со мной в сути конфликта без "быковства", абсолютно вдумчиво. Если по правде, не ожидал от него такой рассудительности, но тоже взнуздал эмоции, и закончилась наша «тёрка» крепким рукопожатием. Познакомились, назвался он Расулом.

Вскоре узнал у «братвы», что Расул - личность серьёзная, «базар-баши», («смотрящий» за рынком). Отслужил здесь срочную, а после женился на местной и остался. Человеком слыл справедливым, но умудрился-таки отмотать 2 срока за «тяжкие телесные» и покушение на убийство. Это впечатлило.

Следующая наша встреча произошла случайно: я сидел в баре, потягивал коктейль, тут ввалился он с компанией, улыбнулся мне приветливо и пригласил за свой стол. Я не отказался, подсел к ним, выпили, разговорились. Когда дошли до «взрывоопасной» карабахской темы, пересели за другой стол, чтоб обсудить этот вопрос серьёзно. Фанатиками-псевдопатриотами ни он, ни я не были, попытались рассуждать объективно и пришли в итоге к "компромиссному" выводу: плохих народов нет, но есть плохие руководители, именно они и раздули этот пожар. Потом перешли к разговорам «за жизнь», выпили от души, и расстались довольно тепло.

После этого стали встречаться чаще, приглашать друг  друга на застолья. Однажды угораздило нас влипнуть в серьёзную передрягу, но вышли мы из неё с честью и достоинством. Я-то был наслышан о его «подвигах», а тут уже и он убедился, что я - тоже не подарок, и отношения наши окрепли.

В тот день сидели мы днём в ресторане «Каунас», просто пообедать заскочили. Сопровождали его трое молодых земляков, но заняли они другой столик: не «по чину» было им со старшими сидеть. А через два стола от нас сидел светловолосый парень, но явно не эстонец, примерно наш ровесник. Выглядел он мрачно, на столе перед ним были графинчик с водкой, кружка пива и какой-то салат. Не раз ловил я его быстрые взгляды на нас, но поскольку никакой враждебности в них не было, реагировать на это не стал.

Внезапно он встал, взял свою рюмку с водкой и подошёл к нашему столу:

- Здравствуйте! Можно к вам?

- Здравствуйте, - ответил я, жестом указав на свободный стул. Расул кивнул с достоинством.

Он подсел, выдержал небольшую паузу и заявил:

- Юрой меня зовут.

Представились и мы. Заметив, что он очень скован, решил немного подбодрить:

- Ну? За знакомство?

Выпили, предложил ему закусить, но он помотал головой и закурил. Потом проговорил глухо, опустив глаза:

- Вопрос к вам имею.

Мы промолчали, ожидая продолжения. Молчал и он, словно собираясь с духом, потом поднял взгляд:

- На войну меня зовут.

- Кто, комдив бывший? Джохар Мусаевич Москву разбомбить собрался? – улыбнулся я.

Он строго посмотрел на меня и ответил чеканно:

- Нет. В Карабах. Там лётчики сейчас позарез нужны.

Это было более, чем неожиданно! Я оторопело посмотрел на Расула, он ответил мне таким же растерянным взглядом. Я помолчал, давая ему возможность отреагировать, но он не издал ни звука, только пристально смотрел на Юру с недобрым прищуром. Пришлось продолжить мне:

- И кто тебя зовёт?

- Да и те, и другие. Обе стороны. Золотые горы сулят, - невесело усмехнулся он.

Даа… «Картина маслом» называется: сидят азербайджанец и армянин, мирно поглощают пищу, выпивают благообразно, искренне желая друг – другу счастья-здоровья, тут внезапно появляется некий славянин и вносит такой вопиющий диссонанс в эту гармонию! По мне, так более идиотскую ситуацию вряд ли можно было представить!

- Ну, и? Что ты решил? – спросил я, решив прервать повисшее тягостное молчание.

- А что мне решать? Поеду, конечно. Всё одно лучше, чем тут с голоду подыхать, - ответил он.

- А тебя, что, здесь плохо кормят? – саркастически ухмыльнулся я.

- Да нет, о чём ты?! Кормят охуенно, прям как на убой, я аж жиром весь заплыл! - ответил он, ожесточенно тыча себя пальцами по рёбрам, - и в хоромах царских живу: целых 12 метров на меня, жену и двоих детей в общаге! Третий месяц жалованье не платят, но и это – херня! Короче, всё у меня хорошо и нечего больше желать, просто с жиру бешусь! - его аж затрясло от злости.

Я посмотрел на Расула, ожидая, что хоть сейчас он вставит слово, но тот сидел молча, с каменным лицом. Юра тем временем продолжил:

- А сейчас чухонцы постановили выпиздить нас отсюда! Куда подадимся, куда нас определят, вы в курсе? В пустыню? В тайгу? На сопки? Что я буду там делать? Как детей кормить?! - он почти сорвался на крик.

Ответа я не нашёл. На полном автопилоте наполнил стопки, мы с Юрой хряпнули, не чокнувшись, Расул к своей не притронулся.

- А там я хоть бабла срублю! Уйду со службы, дело своё налажу, и дети мои как люди заживут в кои-то веки! Да, и ещё: не надо гада из меня делать! Я не этой, я другой стране присягал, честно, верой-правдой ей служил, но сейчас её больше нет, и если кто посмеет меня предателем назвать - зубами загрызу!

Его прорвало, берегов он уже не видел. Зная крутой нрав Расула, понимал, что не простит он Юре даже невольно сорвавшегося лишнего слова, заставит жёстко ответить за него, и решил слегка одёрнуть его:

- Выдохни и базар свой фильтруй. Мы тебе не враги, и нехрен на нас орать.

- Да не на вас я ору, - удручённо махнул он рукой, - просто допекло уже всё это…

- А за кого ты воевать собрался? – неожиданно спокойно поинтересовался Расул.

- А мне по барабану! Кто больше заплатит, за того и буду!

- Армяне – христиане, азербайджанцы – мусульмане. Сам-то ты православный, наверно? - Расул был по-змеиному коварен.

- Нет. Я в Бога не верю. Если б он был, такого блядства не допустил бы! – твёрдо ответил ему Юра.

- И ты будешь бомбить чужих детей, чтоб накормить своих? - так же вкрадчиво спросил Расул.

- А я больше ничего не умею! Не научили! - немного истерично выкрикнул Юра.

На Расула было страшно смотреть. Лицо его вновь окаменело, но глаза изрыгали молнии.

Разговор зашёл в слишком опасное русло. Пора было его завершить, пока Юра грань не перешёл.

- Я тебя услышал, - заявил я тоном аксакала, наставляющего несмышлёного отрока, - а теперь ты меня послушай. Не встревай  в этот блудняк. Бабла ты там  не срубишь, но сдохнешь  стопудово.

- Думаешь? – усмехнулся он недоверчиво.

-Не думаю, а знаю. Пойми: когда армяне берут в плен азербайджанца, они его обычно не убивают, ибо знают, что всегда смогут его на своего, так же в плен угодившего, обменять. Так же поступают и азербайджанцы с армянами, и это логично. А ты – никто, и если, не приведи Господь, в плен попадёшь – пожалеешь, что вообще на белый свет родился, ибо убивать тебя будут медленно: с чувством, с толком, с наслаждением, и ты это заслужил, сам понимать должен. Знаешь, сколько в людях злобы на войне этой накопилось, и у тех, и у других? Твоё дело телячье: летаешь себе да на кнопку давишь, а что потом, после тебя на земле творится, ты же не ведаешь! И поверь мне: даже если повезёт тебе круто, даже если выполнишь честно всё, что сделать обязался, всё равно обломаешься: сам подумай, кому ты после всего нужен будешь, какой будет смысл тогда тебе платить? Проще замочить, правда? Это же война, и она всё спишет: одним больше, одним меньше, кто считать будет?

Он недоверчиво хмыкнул. Наверно, не поверил мне, или с мечтой своей «по-людски зажить» не мог никак расстаться.

- Война – не карнавал, Юра. Пряников там не раздают, не верь книжкам да фильмам всяким. Ты в облаках витаешь, а на земле законы другие, и честности на войне не ищи. Нет её там.

Он молчал, глядя на меня с неприкрытой ненавистью: я безжалостно разрушал воздушный замок, так заботливо возведённый им по кирпичику из наивных мечт.

- Я сказал тебе всё, что думаю. А теперь уходи, - повелел я.

Он неуклюже как-то встал, ушёл, не попрощавшись и снова присел за свой стол. Краем глаза я наблюдал за ним: выцедил он остатки водки из графина в рюмку, выпил, посидел недолго, потом постучал требовательно вилкой по тарелке. Подскочил официант, Юра рассчитался с ним и пошёл к выходу.

Расул кликнул одного из своих пацанов, что-то сказал ему на своём, тот покивал понимающе и стремглав выбежал из зала.

Я был весь как выжатый. Мысли путались, безуспешно пытался их упорядочить.

Расул наполнил рюмки, потянулся ко мне своей, чокнулись, и, наконец, он заговорил:

- Ты молодец, брат! Всё правильно сделал: не наорал на него, не ударил, всё было по-тихому.

Я промолчал. Выпили, он продолжил:

- Нас здесь все видели, и потом мусора сразу на хвост сели бы. А так всё нормально: он ушёл, а мы сидим, как сидели и не дёргаемся. Но пацан мой выяснит, где эта гнида живёт, и я сам, своими руками из него кишки вытяну и на шею его намотаю! – продолжил он с демоническим оскалом.

- Не надо. У него двое детей, он же сказал, - глухо ответил я.

- И, что? Предлагаешь простить этого шакала и дать сделать то, что он задумал?

-Все заботятся о своём потомстве, Расул, даже шакалы. Каждый так, как может, и это естественно.

- Не понимаю тебя, брат, - Расул построжал лицом и голосом.

- Да я сам себя не понимаю, - честно признался я, - мне и жалко его было, и застрелить хотелось…

- Жалость твоя неуместна. Убивать чужих, чтоб прокормить своих, это, по-твоему, правильно?

- Я этого не говорил. Но мне его всё равно жалко: он загнан в угол и ищет выход. Любой. А как ты поступил бы на его месте?

- Я никогда не окажусь на его месте! – ответил он с ледяным достоинством.

- Это хорошо, рад за тебя. А вот ему, видишь, не повезло…

Он долго, пристально вглядывался в меня. Потом подозвал официанта, расплатился и встал:

- Извини, но мне надо идти. Дела.

- Иди, - повёл я плечами.

Он протянул мне руку, не глядя в глаза и как-то полуотвернувшись, я пожал её не вставая…

Посидел ещё, допил то, что оставалось, потом заказал ещё. Упорядочить мысли так и не удалось, злость и жалость боролись в душе с переменным успехом…

С того дня мы с Расулом перестали друг  друга куда-либо приглашать, встречались редко, только если случайно, дежурно справлялись о здоровье и житье-бытье, но не более того. А вскоре уехал я из Эстонии, и дальнейшие судьбы ни Расула, ни того летуна мне не известны.

 

Тридцать лет  минуло с той поры, но до сих пор я в себе так и не разобрался…