Другая история (на конкурс)

***

- Детка, что у нас на ужин?

Глухо хлопнула входная дверь, слова, сплетаясь в клубок, перекати-полем понеслись по коридору, мимо спальни, через огромный зал-студию, долетев, наконец, до кухни. За ними следом прошел Стас, по пути включая свет, водометом выбивавший темноту из огромной квартиры.

Катерину он нашел в кухне, склонившуюся над стопкой рукописей. Мягкий свет лампы, висевшей над столом, золотил медные волосы у нее на макушке. Стас наклонился к жене, легко поцеловал в нос. Как всегда, почувствовал запах кофе и неуловимо-травянистых духов. Она подняла на него чуть покрасневшие от долгого чтения глаза и устало улыбнулась.

- Детка, так что у нас на ужин? Сегодня в бар привезли кофемашины, а инструкции на русском языке не оказалось. Из-за этих чертовых кофеварок я даже пообедать не успел — пытался вместе с барменами разобраться, как эти шайтан-машины работают. С чего я решил, что бар при бутике дорогущих шмоток — это хорошая идея, а? Не знаешь?

Катя отложила рукописи и подошла к плите, приподняла крышку сотейника, заглянула внутрь, словно впервые видела содержимое. В полном соответствии со всеми стереотипами о своем знаке зодиака она, казалось, вмещала две личности, абсолютно противоположные по характеру, темпераменту и привычкам: одна - хозяюшка, бесхлопотно и задорно создающая кулинарные шедевры и уют в квартире, другая - отрешенная от всех бытовых забот художница, запутавшаяся в тонкой паутине своих рисунков, иллюстраций к чужим книгам и задумчивых набросков. Когда и как Катя переключалась между этими личностями - ее муж не мог разгадать все эти годы, но самой этой двойственности уже давно не удивлялся. 

- Есть ризотто с грибами, есть еще немного солянки, или могу тебе предложить наесться до щенячьего счастья бутербродов со всякими вкусностями — хлеб свежий.

Стас издал возглас, полный такого восхищения и радостного предвкушения, на какое только способен не евший с самого утра сорокалетний мужчина.

- Я буду солянку, ризотто и пять-шесть бутербродов с колбасой и паштетом, - сладострастно проговорил он Кате прямо в ухо, а рука его уже тянулась к ризотто, выуживала оттуда грибы и отправляла Стасу в рот. Однако на третьем-четвертом грибе Катина рука перехватила руку мужа:

- Не кусочничай. Сейчас я тебе накрою и все подам по-человечески.

Пока муж с аппетитом ел, вознаграждая себя за очередной трудный и напряженный, но счастливый рабочий день в пусть маленьком, но его собственном мире люксовых нарядов и аксессуаров, Катя сидела рядом и пыталась вернуть свое внимание лежавшей на столе рукописи.

- Как новая сказка? - Стас кивнул чуть лоснящимся от ризотто подбородком на стопку листов.

Катя нахмурилась. Она, конечно, не дочитала еще и до середины, но уже вполне составила представление об этой «сказочке».

- Ах если бы. Это не сказка, это порнография какая-то...

- Серьезно?! Ух ты, дай-ка почитать! - Стас с преувеличенным энтузиазмом сделал вид, что хочет вырвать у жены рукопись. Катя рассмеялась, шутливо замахнулась на него пачкой листов.

- Нет, правда, это ужасно. Чудовищная пошлость, облеченная в очень плохой слог. Ума не приложу, как мне это иллюстрировать и зачем вообще такое публиковать, этому место в «ТикТоке»! Рассказы про девочек-подростков лет четырнадцати — для такой же целевой аудитории. Сама писательница считает, что этот «шедевр» должен мягко и аккуратно дать читательницам представления о вступлении во взрослую жизнь... но на деле героини этой книженции постоянно курят тайком, ссорятся с родителями, думаю только о мальчиках, а одна из девочек даже получила первый сексуальный опыт! И, похоже, описанию этого процесса посвящена самая большая часть книги. - Катерина так распалилась, что вскочила, открыла дверь на балкон и прикурила сигарету.

- В общем, жизненно! - резюмировал Стас. - Детка, ну что ты так разошлась? Ты ведь и сама была такой!

- Да, но не в четырнадцать лет!

Они еще долго спорили об акселерации, о том, как пагубно на подростков влияет раннее взросление и интернет, о том, что надо бы больше внимания уделять современным детям - но когда, если родители вечно на работе... Катя обожала спорить с мужем — правда, это ужасно выматывало. Но Стас почти всегда занимал противоположную ей точку зрения, отстаивал свою позицию спокойно и аргументированно, оперируя лишь фактами. Катя же не могла сдержать эмоции, повышала голос, апеллировала к чувствам «противника». Проспорив до полного изнеможения часа два, они с мужем каждый раз признавались, что остались при своем мнении. Но эти спросы не преследовали цели кого-то в чем-то переубедить — скорее, это было похоже на «Кружок юных диспутов». Стас, смеясь над женой, утверждал, что таким образом она пытается «держать мозги в тонусе» в своем сказочном мире.

На этот раз спор почти достиг своего апогея, как вдруг эмоциональную тираду Кати прервал заверещавший у нее в кармане телефон. На экране высветилось: «Никита Волков». Катя нажала кнопку «ответить» и затянулась сигаретой. Из трубки приглушенно, словно ее держали на вытянутой руке, донеслось:

- Детка, что у нас на ужин?! - и сразу хлопнула дверь. Катя вздрогнула, поперхнулась дымом, прокашлялась.

- Ой, Катенька, это уже ты?

- А ты разве не у меня только что интересовался меню?

В трубке звонко рассмеялись — так звонко, что услышал даже Стас узнал по смеху звонившего и заулыбался, всей мимикой передавая Никите Волкову привет.

- Нет, дорогая Катерина, это я только что пришел домой. Не ожидал просто, что ты так быстро возьмешь трубку. Обычно до момента, когда ты наконец-то найдешь телефон, а потом найдешь на нем кнопку «ответить», я успеваю снять ботинки и куртку, вымыть руки и даже открыть себе бутылку пива.

- Просто ты меня удивил и слегка напугал. Дело в том, что каких-то полтора часа назад меня ровно теми же словами и с той же интонацией с порога приветствовал Стас.

Никита опять расхохотался и пошутил по поводу того, что, видимо, каждый мужчина задает этот вопрос своей женщине, входя в пещеру. Но почему-то ни одна не удосуживается ответить что-нибудь вроде: «Дорогой, на ужин я зажарила целого мамонта! Можешь наброситься на еду прямо сейчас, даже не помыв руки». «Теперь вы встречаете нас одними йогуртами и рукколой», - притворно ныл Никита.

- Но, друг мой, ведь это вы ленитесь затащить мамонта в квартиру на восьмом этаже — даже при наличии грузового лифта! - легко поддержала игру Катя.

Они поболтали еще на тему «о времена, о нравы», после чего Катерина спохватилась:

- Ник, погоди-ка, а у кого это ты интересуешься ужином? Мы же буквально недавно поздравляли тебя с разводом!

- Старушка, да ведь это было полтора года назад! За это время я, знаешь ли, нашел кое-кого... И кстати, я же звоню вовсе не для того, чтобы обсуждать с тобой мамонтов! Я вчера подписал контракт с одной австралийской звукозаписывающей компанией. Они хотят сделать альбом моих лучших песен, но в необычной аранжировке — с участием какого-то местного блюз-бэнда. Говорят, талантливые ребята — то ли коалы, то ли кенгуру, уж не помню. - Катя хохотнула. - Кто еще водится в Австралии? А, точно, серферы. Так вот, серферы, играющие блюз! И я — весь в белом!

- Это отличная новость, Никита! - Катерина искренне, всей душой радовалась за друга. Австралия — это же настоящее приключение, не говоря о том, что сам по себе проект интересный.

- Это еще не новость, моя милая Кати! Новость — в том, что эта компания звукозаписи, они на целых полгода снимают мне дом на побережье! Представляешь? Конечно, будет австралийская зима, не самый сезон, но все же — круто, да? Так что я подумал — может, навестите меня в Праге, пока я не уехал на край света? К тому же есть еще одна причина... но об этом при встрече.

Последнюю фразу, которую Никита проговорил несколько сдавленно, Катя пропустила мимо ушей — она уже мысленно паковала чемоданы. Последний раз они с Никитой (да и с обожаемой Прагой — что было, положа руку на сердце, не последней важности аргументом в пользу поездки) виделись несколько лет назад, приезжали на свадебную вечеринку, когда Никиту угораздило жениться на этой официантке из Белоруссии — как ее там... Клава... Валя... Варя... не важно. Эта Краля работала в баре, где Никитка играл свой блюз каждую пятницу. Как же ей удалось окрутить его? «Наверное, мальчик просто чувствовал себя одиноко,» - с почти материнской нежностью вздыхала про себя Катя, мысленно возвращаясь к этому нелепому союзу. Да, с ним были его музыканты, его блюз, признание европейских меломанов и один из красивейших городов мира — но женщины, которая любила бы его и заботилась о нем, не было. Официанточка успешно симулировала искомые любовь и заботу — пока однажды утром, придя с очередной репетиции, Никита не обнаружил у себя в постели, помимо жены, еще и какого-то смазливого итальяшку. Жизнь порой не отличается изобретательностью, словно заимствуя сюжеты из бульварных романов. Всего через полгода со дня свадьбы Никите пришлось, по его выражению, «выписать жене вольную». Правда, на бракоразводный процесс ушло еще шесть месяцев: не отличающаяся умом, но обладающая мощным инстинктом выживания и хваткой девица пыталась высудить себе долю от доходов со всех будущих пластинок Никиты. Ничего не вышло, разумеется — Стас тогда нашел через пражских знакомых хорошего адвоката. И через полгода они «собрались вместе» - Никита в Праге, а Стас с Катей в России сели перед своими ноутбуками, включили «скайп» с видеосвязью и шумно, на международном уровне, отпраздновали развод Никиты — едва ли не в тот же день, в который годом ранее поздравляли его с бракосочетанием.

«Долго же мы не виделись,» - подумала Катя. От тщетных попыток гуманитария счесть прожитые годы ее отвлек голос Никиты:

- Ну так что, моя дорогая? Я все еще не услышал от тебя радостного «Да!» в ответ на мое предложение!

- Да, Ник, тысячу раз да, - улыбнулась Катя. - Мы приедем обязательно.

- Отлично. Мои новые австралийские рабовладельцы дали мне пару месяцев до отъезда, так что берите скорее билеты и сообщите, когда вас встречать в «Ружине». Целую тебя и обнимаю Стаса. - Никита отключился.

Катя долго не могла уснуть — ее волновала будущая поездка, а еще снедало любопытство, что за девушку нашел себе Никита. Поедет ли она с ним на другой континент или это так, временное увлечение? «Странно, что за весь разговор он лишь вскользь упомянул о ней, - думала Катя. - Обычно о своей любви он готов петь каждому встречному...»

***

Когда Катя с Никитой познакомились, они были — по сегодняшним меркам — еще почти детьми: ей двадцать один, ему — двадцать. Она мучилась на факультете психологии, еще в первом семестре поняв, что тараканы в чужих головах и тысяча способов манипулировать людьми ей абсолютно не интересны. Она потихоньку учила чешский, копила деньги на поездку в Прагу и рисовала Карлов мост по фотографии из путеводителя. Никита не мучился: он числился на заочном отделении философского факультета, какое-то хроническое «воспаление левой пятки» надежным щитом укрывало его от армии, поэтому практически все время и мысли Никиты были наполнены музыкой. На межвузовской вечеринке в честь Дня студента он выступал со своей группой - уже популярной на уровне городских фестивалей и вечеринок в местных клубах, которые пусть и не удовлетворяли амбиций музыкального гения, но приносили неплохой доход. Катя самозабвенно танцевала в первом ряду. То ли техники не рассчитали напряжение, то ли, как в лучших фильмах, герои встретились взглядами, но какая-то отнюдь не метафорическая искра пробежала по краю танцпола, электро-гитара издала леденящий душу загробный визг, и концерт оборвался раньше, чем рассчитывали музыканты. Продолжать решили у Никиты на квартире, под акустическую гитару. 

Оказалось, что все те приемчики, к которым прибегает кинематограф, чтобы между героями пробежала искра и сюжет закрутился быстрее, оставляя достаточно экранного времени на саму историю, - все они из жизни. И внезапно обнаружившаяся общность взглядов на жизнь, и одинаковые прочтенные в детстве книги, и одна на двоих любимая песня - такое действительно бывает не только в кино. Особенно когда героям чуть за двадцать, и в невозможности опереться на жизненный опыт и способность видеть людей насквозь они опираются на интуицию пополам с мечтами о великом счастье. Трудно винить юные души в этом безотчетном стремлении найти “своих”, зацепиться за кого-то, чтобы только что вылетевших из гнезда птенцов не унесло беспощадным ветром взрослых забот. И в этой наивной, не обусловленной ничем любви (это потом, через годы они научатся любить за что-то, аргументированно и обоснованно, как на защите кандидатской диссертации) продляется детство. Возможно, последний раз. 

Катя даже не переехала к Никите - она просто осталась на пятом этаже его съемной хрущевки без лифта, с подъездом, навсегда пропахшим пылью и меновазином, запах которого тонкой струйкой вытекал из-под рассохшихся дверей старушек, которые помнили этот дом еще младенцем. Осталась как была - с блокнотом для зарисовок, карандашами, расческой и косметичкой.  

На козырьке балкона летом полупрозрачными свечками прорастал иван-чай, а в окно кухни деликатно стучалась липа, и Катя шутила, что чувствует себя ведуньей-травницей, которой стоит руку протянуть - и целебные растения можно бросать в кипящий котел. Впрочем, в “кипящий котел” летели в основном самолепные пельмени - они полюбили этот не по возрасту степенный, тихий, медитативный ритуал лепки пельменей под неспешные разговоры или кино. Катя готовила бесхитростно, но вдохновенно - шакшуку, пироги с картошкой, салаты. Наскоро поев, рассаживались на полу; она рисовала свои мечты в блокноте, он что-то наигрывал на гитаре, записывал, переслушивал, злился. Просил: “Послушай ты, у меня уже уши мхом поросли, не могу больше”. Она брала из его рук огромные наушники и замирала: ей казалось, что вся его музыка прекрасна, от каждой мелодии ее душа разворачивалась, расширялась, искрилась, дрожала. Приходили необъяснимые образы: жемчужно-золотые облака, по которым можно идти, как по мягкому песку; прозрачное на десятки метров вглубь море; бесконечное поле, ослепительно-солнечное от миллионов одуванчиков. Катя старалась зарисовать все, что видела, но по обыкновению чувствовала свою абсолютную неспособность рисунком передать калейдоскоп образов, которые рождала его музыка. Только один раз образ пришел странный: Катя увидела себя на Карловом мосту; он выгибался под ее ногами, как хребет древнего дракона, и куски брусчатки сыпались в чернильную воду Влтавы, как песок из разбитых часов. Очень низко, почти над самой Катиной макушкой бежали, сталкивались, смешивались, разрастались чугунные тучи.  Катя услышала чей-то голос, который звал ее то ли в бой, то ли на помощь, или все вместе, увидела в своей руке огненный меч - и выронила его. 

Подняла с пола с опасным хрустом упавшие наушники, виновато протянула их Никите. 

- Не пиши так больше. Мне страшно.

- Да?... - рассеянно отозвался он. - Странно, мне казалось, что это песня о любви...

Любовь прожила год. Если бы Катя тогда что-то слышала про «родство душ» и «предназначение», она бы решила, что Никита ей послан свыше и они должны быть вместе во веки веков, пронося свою любовь из одной жизни в другую. Но «вся эта эзотерика» тогда еще не вошла в массовую мода, так что девочка была просто влюблена, просто не уставала удивляться тому, как они с Никитой понимают друг друга без слов и как будто даже могут читать мысли друг друга. Ему парадоксально нравилась противоречивость, даже дуальность ее характера: вспышки гнева и шумные выяснения отношений вдохновляли его писать музыку, а трепетность и ранимость давали двадцатилетнему пока еще не признанному гению возможность почувствовать себя большим и сильным, защитником и вообще - единственным взрослым из них двоих. Вообще же эти отношения казались ему до определенной степени игрой: вот они играют в страсть, вот - в проживших бок о бок не одно десятилетие супругов, вот - в творческий союз каких-нибудь хиппи, а теперь они как Бонни и Клайд… 

Когда спустя год похожего на кино романа, в котором ни один день не был похож на предыдущий, Катя засобиралась за Никиту замуж, ему по знакомству предложили должность концертного директора в недавно открывшемся клубе в Москве, дав полный карт-бланш в выборе репертуара и музыкантов. Ему потребовалось три минуты, чтобы принять решение, полчаса, чтобы собрать Катины вещи в своей квартире и тридцать секунд, чтобы оповестить ее: история любви закончилась. Катин вопрос «почему ты не зовешь меня с собой?» вызвал у него искреннее недоумение.

С того дня, когда Никита забрал свои вещи и все Катины мечты о светлом будущем, ее мысли были заняты одной темой: «От чего бы такого умереть». Благо, насмотревшаяся «House M.D.» и обремененная богатой фантазией художница могла найти признаки чего-то  смертельного даже в банальной простуде на губе. Поднималась температура — Катя спешила диагностировать волчанку и ложилась писать завещание. От регулярных “терапевтических” походов с подружками в питейные заведения Катерина ждала динамично развивающегося цирроза печени. Начинало болеть горло — Катя приписывала этот симптом раку гортани в неоперабельной стадии. Впрочем, один симптом все же оказался не придуманным и даже на какое-то время уложил Катерину в больницу, но об этом она поклялась себе не вспоминать никогда. Ее юная, еще не истончившаяся, не истрепавшаяся в жизненных штормах психика продемонстрировала завидную прочность и природную мощь защитных механизмов: из всей этой больничной истории Катя помнила только одно - белый-белый потолок, как чистый лист, на котором надо было писать себя заново. 

Спустя полгода Катя поняла, что умереть страшной и несправедливой смертью ей в ближайшее время не грозит, и решила хотя бы с достоинством и должной скорбью носить траур по безвременно погибшей любви и загубленной юности. Будучи настоящей женщиной, в жизни которой любое событие — счастливое или трагическое — требует обновления гардероба, в ближайшую пятницу вместо клуба Катерина отправилась в бутик за самыми черными в мире нарядами. Ставрополь позже столичных городов приобщился к “высокой моде”: сначала на смену вещевым рынкам, где можно было прилипнуть пятками к плавленому, пока на газетке примеряешь турецкие трикотажные сарафанчики, пришли “бутики” - почти приличные магазины, заполненные “брендовыми” нарядами (родиной которых, впрочем, порой была не Италия и даже не Турция, а американские секонд-хенды - владелица одного из таких “бутиков” сделала состояние, привозя целыми фурами бывшие в употреблении вещи из США и выдавая их за “писк моды” неискушенным местным дамам). Потом пришла и задержалась надолго эпоха “мультибрендовых бутиков”, где можно было за вполне приемлемые деньги раскопать и “МаксМару” позапрошлогодней (а кто узнает?) коллекции, и непритязательные, но привлекательные своими французскими названиями “Морган” и “Кашарель”. Служители культа высокой моды, скупавшие на распродажах и в аутлетах по всему миру брендовые вещицы, гордо именовали себя байерами; но нужно отдать им должное - некоторые из них действительно обладали прекрасным вкусом. 

Из омута черных водолазок, угольных платьев и графитовых блузок Катю выудил хрипловатый мужской голос:

- Девушка, не вздумайте носить черное выше пояса — это просто преступление против вашего нежного прелестного личика, вы убиваете свою красоту этим мраком.

Катерина от возмущения повернулась так резко, что чуть не уронила на нежданного советчика вешалку с куртками — что было бы довольно болезненно, учитывая моду на декор крупными металлическими клепками и шипами.

- К вашему сведению, я... - начала было Катя, но незнакомец перебил ее: - У вас кто-то умер?

Удовлетворенно кивнув на полученный отрицательный ответ, мужчина продолжил:

- К вашему сведению, вам не идет черный. И потом, я ради кого заставляю байеров каждый сезон отбирать лучшие вещи охристых, терракотовых и верблюжьих цветов? Привозя в этот магазин всю эту роскошь цвета осени, я представляю себе именно вас, милая барышня, и никого другого!

Он решительно забрал у Кати кучу одежды всех оттенков черного и тут же начала наполнять ее опустевшие руки: трикотажное платье цвета марокканского апельсина с широким воротом-хомутом, кирпичная велюровая юбка-карандаш, нежнейший джемпер цвета верблюжьей шерсти с рукавами-фонариками, платье-футляр с длинным рукавом цвета молочного шоколада, песочно-золотистые брюки, пончо всех цветов Мексики... Критично оглядев Катю, почти утонувшую во всей этой красоте, незнакомец добавил еще лазоревую рубашку простого кроя и солнечно-оливкового цвета кардиган.

- Не пытайтесь носить это все одновременно — все цвета осени гармонично сочетаются только в природе. Идите в примерочную, начните с апельсинового платья — остальное придумаем потом.

Через полтора часа примерок, подбора аксессуаров, бесконечных переодеваний и строгих замечаний хрипловатым голосом Катя рассматривала в зеркале самую теплую, мягко-сексуальную и женственную особу из всех, кого она видела в этой жизни: медно-каштановые волосы, глаза-маслины, терракотовые пухлые губы и легкий румянец волнения. Из плена этой красоты Катю вырвал тот же хрипловатый голос:

- К сожалению, магазин закрывается. Да и ваш новый наряд просто рвется на свободу, его срочно надо «выгулять». Пойдемте пить кофе, для полноты образа «Мисс Осень» вам не хватает только чашки чего-нибудь горячего в озябших пальцах.

Вот так, в самый неожиданный момент, для Кати сбылись сразу несколько девичьих грез: и новый образ, и целый ворох модной одежды, и принц-владелец бутика, который явно не прочь приударить за своей Галатеей. Следующие две недели прошли как по инструкции, написанной мамой девушки на выданье: Стас Покровский каждый вечер водил Катерину на выставки, в уютно-респектабельные кафе и в кино на умные фильмы, дарил цветы, открывал перед ней все двери и пододвигал все стулья, галантно целовал руки и целомудренно — щеки. Правда, эта галантность и целомудренность не помешала ему через две недели нечаянно остаться у Катерины на ночь.

На следующее утро Катя летела на работу на крыльях новой влюбленности и томных воспоминаний о прошедшей ночи. Тут-то и проявилась вся бюрократическая медлительность небесной канцелярии, или какое там ведомство обрабатывает наши заявки о мечтах и желаниях: только Катя отправила Вселенной запрос «Хочу жить, любить и быть счастливой», как у Вселенной «дошли руки» выполнить ее предыдущий посыл - «Хочу умереть какой-нибудь мучительной трагической смертью». На самом безопасном в городе, по данным пресс-службы ГИБДД, перекрестке Катерину сбила машина. Как выяснилось позже, за рулем был немолодой врач, которого тем утром раньше срока и в довольно грубой форме уволили — вот у него и прихватило сердце, вот он и не заметил красный сигнал светофора и парящую над перекрестком влюбленную Катерину.

Надо отдать небесной канцелярии должное: там быстро разобрались с несостыковками в двух последовательных запросах Кати, определили более актуальный и искренний, и через три часа в больнице состояние пострадавшей оценивалось как средне-тяжелое, но стабильное.

Пока Катя отлеживалась после аварии в полусне-полузабытьи, вокруг нее разворачивался настоящий парад-алле человеческого участия и сочувствия. В больницу примчалась мама, нашла в Катином телефоне номер Стаса и вызвала его. Приехавшая полчаса спустя лучшая подруга Таня, как выяснилось, еще по дороге успела вызвать Никиту. Почему - она и сама не смогла бы объяснить: должно быть, привыкла, что подруга просыпается и засыпает с его именем на губах, щедро разбавляет слезами кофе и вино и молится всем богам то ли о том, чтобы он вернулся, то ли о том, чтобы ей стерли память… Так или иначе, у судьбы были свои планы на этот счет: оказалось, что накануне Никита прилетел из столицы в Ставрополь в своей первый короткий отпуск на новом месте работы - навестить родителей и подать документы на загранпаспорт; Москва быстро оказалась ему мала, и он выбрал себе следующую цель - одну из красивейших европейских столиц. Словом, в больнице он оказался быстрее, чем можно было бы ожидать. 

Пока две главные женщины в жизни Кати в больничном буфете спорили и решали, как представить друг другу Никиту и Стаса, двое главных в Катиной жизни мужчин столкнулись в дверях ее палаты.

- А вы, позвольте спросить, кто? - настороженно-хрипло поинтересовался Стас.

- Я — Катин бывший любимый мужчина, - без лишнего кокетства признался Никита.

- А я — нынешний, - ответил Стас и попытался плечом оттеснить Никиту от входа в палату. Не тут-то было.

Несколько бесконечных секунд они стояли лицом к лицу, с вызовом глядя друг другу в глаза. Потом молча, но крепко и «со значением» обменялись рукопожатиями и наконец-то вошли в палату — к главной женщине в их жизни.

За месяц, пока Катя валялась в больнице, сращивая поломанные кости, «нынешний» Стас и «бывший» Никита сращивались сердцами. Не сговариваясь, одновременно приходили навещать, а после окончания отведенных для “посещений” часов подолгу сидели в ближайшем баре. Никита рассказывал об их отношениях с Катей, о том, что любил ее так, как только был способен на тот момент, но музыку любил больше. Что жениться в двадцать с небольшим был не готов и думал, что его отъезд в Москву станет началом чего-то лучшего для них обоих. 

- Она очень дорога мне. Но тогда, уезжая, я думал о том, что приобретаю, а не о том, что оставляю, - без тени самобичевания, без намека на извинения или раскаяние проговорил как-то Никита. Очень просто и прямо - как в жизни. Стас, как бы ни было ему жаль ту покинутую девочку с разбитым сердцем, которая потом стала его возлюбленной, почему-то понял и принял слова собеседника, не осуждая. 

Им хватило деликатности не говорить о Кате на слишком интимные темы, не обсуждать ее, как это часто делают девочки, - разговоры были больше о жизни, о чувствах и ценностях. Соперниками они быть не могли, между ними лежала пропасть в несколько лет, поэтому они стали  друзьями. 

 Забирали из больницы Катерину в день выписки они вдвоем, и воздух вокруг них был наполнен тугой, плотной, монохромной аурой немногословной и практически беспричинной мужской дружбы.

Так с тех пор и повелось: Никита старался при каждом визите в родной Ставрополь посетить «воскресные обеды» в доме Стаса и Кати, Стас был готов сорваться на помощь Нику по первому звонку, а Катя не испытывала никаких метаний и сердечных терзаний: у нее был любимый мужчина Стас и неотделимая часть души, сердца, жизни — Никита. Как ни удивительно, но именно Никита фактически поженил их со Стасом. Распределение ролей между ними он понимал своеобразно: раз не сложилось ему быть Катиным мужем, то уж строгим отцом, дядей, дедушкой и старшим братом-боксером он для нее быть обязан. Исполненный этого чувства ответственности за судьбу своей «подопечной», Никита однажды заявился домой к Стасу и Кате с бутылкой виски и устрашающе-серьезным выражением лица.

- Иди смотри сериал, я сам найду нам закуску, - заявил он Катерине практически с порога. Катя удивилась, вдохнула-выдохнула и попыталась объяснить, что сериалов не смотрит в принципе (разве что «Доктор Хаус», но это ведь не считается), но Никита уже закрывал у нее перед носом дверь на кухню, где его ждал не менее удивленный Стас.

Двести граммов виски спустя Никита заявил, что Стас ему, в общем-то, нравится. Спустя еще граммов сто пятьдесят (и около сорока пельменей магазинных «свин. + гов.», как гласил ценник) Никита заявил, что Катерину считает женщиной достойнейшей и желает видеть ее счастливой. Стас посмотрел на него трезво и серьезно, кивнул. Молча чокнулись. Какими-то непроизносимыми и не произнесенными мужскими договоренностями скрепили брачный союз Стаса и Кати. Ее об этом уведомили чуть позже — было и кольцо с предложением, и платье с букетом, и банкет с гостями, но сама возможность этого брака появились именно тогда, за столом со странным, но уютным сочетанием пельменей и виски, когда двое по-своему любивших Катю мужчин договорились вместе нести ответственность за ее благополучие.

***

- Dámy a pánové, naše letadlo přistálo na Letišti Václava Havla. Teplota vzduchu v Praze + 20 stupňů, slunečno. Naše posádka se s vámi loučí a přeje vám šťastný den.

«Да уж, den совершенно точно будет šťastný, и все последующие тоже,» - счастливо жмурилась от пробивающегося через иллюминаторы света Катерина, продвигаясь к выходу из салона. Прага определенно была рада их приезду: три недели дождей неожиданно сменились солнцем. Никита ждал их в международном терминале с плакатом «Приветствуем участников XXII социалистического слета дружественных республик СССР и ЧССР!». Стас расхохотался, хлопнул его по плечу - «в своем репертуаре, старик!», Катя чмокнула в щеку - «в «Билле» что-нибудь надо? Купим еды или сразу на Вацлавак, колбасы лопать?». Но Никита з