Профи-нциальная история (на конкурс)
1
— С днём рождения.
И здесь тоже обратили внимание на дату рождения в паспорте. Надо же! Всё-таки приятно слышать поздравления от абсолютно незнакомых тебе людей. Ты их видишь в первый раз в жизни там, в аэропорту, и тут, в гостинице «Россия» на ресепшене, а такое ощущение, что знакомы много-много лет. Вот, улыбнувшись, девушка возвращает тебе паспорт. Карта гостя, ключи от номера в руках…
— Ваш номер 705-й, от лифта направо… По карте гостя проходите на завтраки, обеды и ужины…
Ну что, по коням? Начинается новая жизнь?
Вновь бросаешь взгляд часы на стене. Нью-Йорк, Лондон, Токио тебя не интересуют. Надо привыкать к московскому времени. По Москве — 13.40, дома, значит, 17.40. Надо поторапливаться. У меня каких-то полдня, чтобы отметить этот самый день рождения. А где его отметить и с кем, вот с кем, когда ты далеко от дома, тебе стукнуло двадцать шесть, а по близости нет даже просто знакомых лиц?.. Впрочем, есть — одноклассник Женька здесь живёт со студенческих лет. Но сегодня не выходной день, у него работа, могут быть какие-то дела. Ладно, подумаю об этом позже.
Позже — это в номере, где меня уже встречает сосед. Повыше меня ростом, бритый наголо. Он тоже, как и я, приехал на семинар, но не из Сибири, а из Нижнего Новгорода. Провести остатки дня намерен в гостинице. Чего-то упахался за последнюю неделю. Надо когда-то и отдыхать ему.
— А если в… Театр? — вдруг озарило меня.
— В Театр? Куда-то идти — не, не вариант. У меня бутылочка винца с собой. Можно здесь посидеть, отметить.
— Не, я в Театр… Для меня это… — было начал я, но вовремя остановился. Расскажешь, а вдруг не получится. Удача любит тишину. Если всё сойдётся, можно и похвастаться.
Да и зачем что-то объяснять незнакомому человеку?.. Москва у него под боком, в любой момент может взять и приехать на любую театральную премьеру. Для него семинар в Белокаменной, поход в Театр — точно не события планетарного масштаба, обыкновенная поездка в соседний город, возможность отдохнуть от редакционных будней.
В конце концов все люди разные — каждому своё. Не объяснять же всем встречным-поперечным, что родом я из глухой деревни, где чуть ли не медведи по улицам ходят. Ещё пожаловаться: ничего слаще морковки не ел, игрушки, прибитые к полу, горшок один на пятерых… И в таком духе продолжать прибедняться про Абакан: городишко маленький… ладно, всё, успокойся уже, возьми себя в руки, поручик Голицын, вырвался в большой город — вот и радуйся в тряпочку, зачем за собой кого-то тащить? Он-то уж точно где только не был, и чего только не видел в своей жизни. Явно меня постарше, прошёл и Крым, и рым, налысо от простой жизни не бреются. Наверняка не может дождаться, когда я уйду. Уже мысленно открыл бутылку, налил винца в хрустальный мрак стакана и развалился перед телевизором.
Х-х-хотя от ресторана он бы наверняка не отказался. Не-е-е, ресторан не по карману. И кабаки всякие там… А то получится как в одном известном фильме: «Слушай, какой нормальный человек в Москву без денег приедет? Ну, пошёл в ресторан, туда-сюда, закусили — и кончились…»
Нет, выпить можно и дома, а в Москве… Нет, точно не мой вариант, потом жалеть буду, добивал я остатки сомнений.
— Смотри, как знаешь… Выпью за твоё здоровье, — улыбнулся сосед по номеру. — Извини, театр — точно не вариант…
А если всё-таки Женьке позвонить? Столько времени не виделись! Да, кстати, сколько?.. Так, поступили… он тут в институте, я там, в универе… потом… ну да, четыре года назад — в 2001-м. Чего-то от волнения с математикой совсем туго стало. Буквально вчера было дело. Я только год отработал в редакции газеты, и Николай Дмитриевич, главный редактор, сделал неожиданное предложение. От одной программы семинара с её выступающими перехватило дух. А тем более в Москве! Да уж, переволновался я тогда, напереживался от души. Ладно, перелёт, надо же было с метро разобраться, найти гостиницу «Ленинградская». Дальше Хакасии никуда не ездил — и первая командировка с-сразу в такую даль. Легко сказать: «Съездишь на три дня».
Николай Дмитриевич тоже, похоже, переживал. Уделил полчаса в своём графике, зато всё более чем подробно объяснил, на карте Московского метрополитена показал, оставалось только долететь и всё увидеть своими глазами.
Но ничего, всё, вроде, обошлось. И эти три дня пролетели не заметно. При желании можно даже записи найти — сохранились. Вплоть до того, как торчал в аэропорту, летел в самолёте, отбивался от таксистов в поисках маршрутного автобуса, изучал людей в метро… Старался запомнить как можно больше, каждый раз повторяя: «А вдруг в последний раз!» Действительно, а вдруг? Поэтому хорошо, что послушал, посмотрел на семинаре на людей из телевизора. Поизучал коллег из разных городов. Даже с Дальнего Востока пригласили журналистов. Всё шло в копилку, так или иначе откладывалось. И то, что всё это на расстоянии вытянутой руки, — безусловный плюс. Но ведь чересчур самонадеянно утверждать, что подобное когда-нибудь может повториться. Сейчас понимаю — может. И сейчас уже точно не до конспектирования своих впечатлений. А тогда, в 2001-м, ты просто осознал главную вещь: получил возможность увидеть мир с другой стороны. Оказывается это тоже полезно.
Что ещё приятно грело: всё это от начала до конца — за счёт приглашающей стороны. Не огромные деньжищи бухнули, конечно, но всё же. Пусть и эконом-класс, зато гостиница вона какая, не на окраине. Кормили-поили неплохо. И жили… А где же жили-то в последний день? Где-то в Подмосковье, база отдыха какая-то или как там её называли… Вылетело всё из головы. Ах, да, санаторий. Ладно, неважно. Важно, что весело было, попались нормальные люди, шло общение после семинара без напряга… Никто тебя не тыкал в твою дремучесть. Да ты сильно и не высовывался. Даже после всего выпитого. Вспомнить бы ещё эти имена, фамилии. Приезжаешь, знакомишься, кажется, будешь потом вечность перезваниваться, переписываться. Как-никак телефонами обменялись, электронными адресами! Но стоит пройти неделе-другой — и всё: как отрубает. Потом новая поездка… И схема всё та же. Вот и сейчас, вроде запомнил, откуда человек: Артём, корреспондент из Нижнего Новгорода, газета… чёрт, газета… Да, вот так всегда, пропустил мимо ушей название, потому что потом наверняка на бейдже будет написано чёрным по белому, зачем заранее голову забивать.
Да и действительно, зачем голову забивать тем, что будет завтра. Надо решать, как провести день сегодняшний. И Театр, похоже, не самый плохой вариант. Видимо, где-то в подкорке он сидел и выскочил в нужный момент, словно дожидаясь своего часа. Тем более что я знал, какой Театр мне нужен. Был я там год назад. Взял автограф у самого Серябрякова. Сфотографировался. Хотел поговорить… Ну как поговорить — взять интервью. Ну да, взять интервью. Но… не взял. Обстановка не располагала: человек продавал свои книги. Одну из них я купил, там-то и расписался Сергей Валерьевич… Хотя… Хотя, ну как не располагала. Нет, это всё оправдание. Если бы захотел… По-настоящему захотел. Да, по-настоящему. А я просто… Просто зассал, и всё, чего уж там, называть вещи надо своими именами.
И вот спустя год вторая попытка. Это как доделать недоделанное дело. И тут причиной не Серебряков… Это так… на безрыбье. Да, он хороший артист, но… Но это всё не то, поэтому и не заговорил тогда… Есть другой человек. Другой… Совсем другой… Пётр Юрьевич Любимцев. Основатель Театра. Худрук, режиссёр. Новатор! Гений! Да, а почему бы и нет? В советские годы люди в очередях часами стояли, чтобы попасть на его спектакли. Здесь показал себя и за рубежом успел поработать. Мировая известность. Без всякого сомнения, достояние всего мира.
Благодаря ему появился в Театре и Семён Владимирович Высокий. А вот это ещё одна величина. Это уже… Высокий и Любимцев. Вот два имени, да каких! Одного уже нет в живых. Семёна Владимировича не стало, когда мне исполнился год, а вот Пётр Юрьевич жив-здоров.
Да, решено! Это будет необычный подарок. Таких дней рождения у меня ещё не было. И наверняка не будет. Там со стопроцентной вероятностью сегодня какой-нибудь спектакль. И наверняка Пётр Юрьевич... А если будет, то… Нет, лучше не загадывать.
Может, всё-таки Женьке позвонить? Составит мне компанию. Вдвоём сподручнее… Вдвоём… Вот ты уже опять трусишь. Как тогда. Точки опоры тебе подавай.
Но всё же надо будет позвонить.
И позвонил. Чтобы услышать знакомый голос. Напитаться от него, возможно, энергии, смелости… Отмечать он вряд ли со мной будет день рождения, так хоть просто поговорить. Позвонил, но разговор не сложился. Далеко ехать. Пока туда-обратно. Завтра поздно на работу. Завтра… Ай, даже не хотелось вспоминать всех подробностей. Поговорили, и ладно. Отметился, галочку поставил, чтобы совесть не мучила. Теперь ещё надо добраться до Театра. Путь вроде знакомый — через метро, но время, время… Можно ведь и к началу опоздать. А когда это начало? В 18.00 или 19.00? Есть и другие варианты.
2
Знакомство с Семёном Владимировичем Высоким произошло в школе. В шестом классе. В тот день учительница литературы Надежда Даниловна принесла на урок… проигрыватель и поставила пластинку неизвестного до селе автора. «На концертах Семёна Высокого» называлась она. А человек, изображённый на ней, в кепке и с сигаретой, собственно, и оказался тем самым Семёном Владимировичем.
Позже выяснилось, что их, концертов, гораздо больше, а этот, «Москва — Одесса», — третий по счёту. Впрочем, ни до Москвы, ни до Одессы в тот день мы не добрались. Звучали песни о войне. «На братских могилах» и «Звёзды» погрузили класс в тишину. А меня так и вовсе будто заворожили. По телевизору слышать ничего подобного мне не доводилось. А песнищи вот эти есть оказывается, существуют. Звучат под гитару. Без каких-то оркестров. Хриплый голос. Да, хриплый, и что? Ещё что-то рассказывает между песнями. И всё это даже имеет продолжение. Да ещё какое!
Так открывается новый мир. Новая планета. И любая информация о ней вызывает необычайный интерес. Довольно быстро дома появляется первая пластинка — тот самый третий концерт. Пылилась она в нашем магазине чёрт знает сколько, и вот нашла своего хозяина. Остальные пришлось выписывать по почте.
И не только пластинки. Фотографии с его изображением — это ведь тоже часть бизнеса девяностых. Уж не говорю про выписанный сборник песен. Тексты, ноты — всё это изучалось до дыр. Благо в газетах, которые выписывались родителями, попадались объявления. Вышлем наложенным платежом — вот он способ доставки товара.
Всё бралось на заметку. Мама с удивлением изучала извещение и шла оплачивать пришедшую в очередной раз бандероль. А я сутками напролёт слушал не только военные песни. Их разнообразие ошеломляло: от серьёзных до шуточных. И с каким знанием дела! И это при том, что человек не воевал, не служил в армии, в тюрьме не сидел, в списке спортсменом не числился… Никакие там литературные институты не оканчивал. Самоучка. А сколько в них глубины, юмора!.. Сколько в них настоящей поэзии! А ведь ещё и в кино играл, в театре работал. А когда хоронили, чуть ли не вся Москва вышла его проводить в последний путь.
Это я уже узнал из «Советского экрана». В нашей сельской библиотеке он лежал среди других журналов на видном месте. Но как-то раньше не замечал я эти ярко цветные подшивки. А в них оказалось много безумно интересного. Одна проблема — на дом брать нельзя. Для того и читальный зал: бери, штудируй, но только здесь. Под бдительным оком библиотекаря.
Но, прочитав, хотелось большего: взять и отполовинить всё, что касалось Высокого. Для этого и бралось с собой лезвие. Для этого и выжидался удобный момент. Вот библиотекарь вышла в другое помещение на несколько минут, вернулась, а ты уже всё успел. Ни дать ни взять малолетний преступник. Впрочем, какое тут преступление. Кроме меня, кому нужны эти журналы? Правильно, никому. Что-то не заметил я поклонников Высокого в классе после того урока. А у меня досье со временем разрослось до приличной толщины. И даже спецвыпуск «Советского экрана», посвящённый 50-летию Семёна Владимировича, украсил коллекцию.
Под изучение попали и другие журналы, газеты. И это уже не говоря про телевизор. Есть оказывается интересные передачи о нём. Тут уж отдельное спасибо Александру Эльдаровичу Зырянову. Четырёхсерийный телевизионный фильм ещё шире раскрыл масштаб личности поэта и актёра. И как тут после этого не пойдёшь в Театр, которому Семён Владимирович прослужил более десяти лет?!
3
Театр театром, а мне ещё нужно было сделать одно дело. Отдать дань традиции. Дело в том, что со студенческих лет я фотографировался в Абакане на одном и том же месте. Так уж повелось. На первом курсе в день моего рождения со своим однокурсником Вовкой решили щёлкнуться в парке Победы. Давай? Давай. На следующий год история повторилась. Спустя четыре года Вовка уехал в другой город, а вот традиция осталась. Да, один уже стоял в кадре, но именно там же. И всё тот же вид отсвечивал позади — фотостудия «Юность».
Москва — не Абакан. Но главное ведь не в этом. Главное, зафиксировать морду лица на память. Вот таким я был в день своего рождения. Уже не прыщавый малолетка, без очков, в линзах, в футболке, летних штанах. С горящим блеском в глазах. Да и как ему не появиться, если из гостиницы «Россия» ты выходишь на Красную площадь. Оглядываешься по сторонам. Тут, только тут это должно случиться, приходишь к окончательному выводу. Осталось найти благонадёжного фотографа. Который не убежит вместе с твоим фотоаппаратом. И который сделает нормальный снимок. Не такой, где ты в крайнем углу, обрезанный по самый лоб, и брусчатка во всю красоту. Такие фотографы тоже бывают. Присматриваюсь к людям. Этот? Не успел, ушёл, прозевал, ё-моё. Ладно, не беда, попробуем девушку. Ах, она с парнем… Боюсь, не поймёт. А если этого. Никуда не бежит, одет модняво, какой-то весь цветастый, в шортах, явно ждёт кого-то.
— Можно вас попросить сделать снимок?
Молча берёт фотоаппарат. Чрезмерно костлявые пальцы. Не кормят их тут, что ли? Отхожу так, чтобы было видно Спасскую башню с её часами и Храм Василия Блаженного с Мининым и Пожарским. Застываю на одном месте. Вспышка.
— Давайте ещё раз, — прошу. — Вдруг моргнул.
Фотоаппарат-то плёночный, поди, угадай, как там всё вышло. Перекручивает плёнку, можно делать новый кадр. Ну вот, дело сделано.
— Спасибо, Родина не забудет, — благодарю его.
А парень-то, правда, симпатичный. Улыбается. Возвращает мой повидавший Крым и рым «кодак», убираю в сумку — ещё пригодится сегодня, может быть. И в который раз замечаю: «Какая же она всё-таки маленькая». Это я про Красную площадь. Окидываю взглядом проходящих людей. А вон и мой фотограф дождался… п-парня. Тот целует его в щёку. Тво-о-о-ою-ю-ю ди-ви-и-изию… Везёт мне на этих гавриков. И откуда они берутся?
Это ж когда я со своим портным виделся… Со своим! Оборжаться. Ну да, с портным, но таких мне друзей даром не надо. И подруг, вспомнил неожиданно про Лену. С неё, собственно, и началась та история.
На пятом курсе меня выкурили из общаги. Приехал после каникул, заселился, как обычно, в комнату. А на следующий день раздался стук в дверь. Это называлось: «Здравствуйте, я приехала…» Кто ж тебя ждал, красавица? Пришлось идти в деканат, но безрезультатно. Декан до разговора не снизошла, пришлось собирать вещи и искать квартиру. Благо Вовке попалось объявление на улице: «Сдаю комнату». И комната в пяти шагах от общаги. Пазл сошёлся, но обида осталась. Неужели можно вот так ни за что ни про что выселить человека из комнаты, в которой он жил с первого курса? Правильно, нельзя. Нельзя!
До конца, что делаю, наверное, я всё-таки не осознавал. Просто знал, что так нужно сделать. Написать заметку, не скрывая имени «героини», и отнести в редакцию. А там уж пусть как карта ляжет. И плевать, что она декан факультета. Очень ей придётся постараться, чтобы выгнать меня с пятого курса.
Отнёс, напечатали. Через пару дней после выхода газеты на лекцию по современной литературе пришла декан. Пришла минут за десять до конца лекции. Почему именно Валентина Ивановна заняла место лектора вместо Валерия Павловича, стало ясно довольно быстро. Главный человек на филфаке долго запрягать не стала. Своим размеренным тоном, каким она читала лекции, доставшиеся ей от своей мамы, обвинила меня во лжи, которую я сею вокруг её честного имени, подрываю, можно сказать, репутацию, авторитет и всё остальное, что только можно, видимо. Сидел я на задней парте и готов был провалиться сквозь землю. А когда уж подвела черту, первое что пришло в голову: «Встрял!» Как тут не встрять, когда от тебя требуют опубликовать извинения в газете, иначе она пойдёт в суд.
— Какой тираж у газеты? — сделала он паузу. — Двенадцать тысяч экземпляров. По статистике считается, что один номер прочитывает в среднем три человека. Остановимся на этой цифре, думаю, она более объективная. Итак, двенадцать тысяч умножаем на три — тридцать шесть тысяч рублей. Именно столько я буду требовать за нанесённое мне оскорбление, Александр. Даю вам несколько дней для размышлений. Меня всегда можно найти в деканате. Я всегда готова к разговору…
Готова. Всегда. Можно подумать…
Было ощущение, что тебя окатили ушатом холодной воды.
— Извиняться… Тридцать шесть тысяч… — повторял я себе под нос, выйдя в коридор. — Что делать-то теперь?
Не хотелось ни с кем разговаривать, никого видеть… И уж тем более её. А она как назло вышла в коридор, разговаривает с кем-то из преподавателей. Такое ощущение, что ждёт меня. Ждёт моих извинений. Пока словесных. Я должен упасть на колени, ползти за ней. Вон она как меня напугала, окидывая наверняка холодным взглядом сквозь стёкла своих больших затемнённых очков! Как бы не так. В чём я виноват? Что меня оставили без жилья? Незаконно. Да, незаконно оставили без жилья, и я в этом виноват? Пусть! Пусть идёт в суд. Плевать. Там нет ни капли лжи. Ни капли.
Неожиданно подошёл сзади Валерий Павлович:
— Что за шум ты там поднял, рассказывай.
Отношения наши были близки к приятельским. Четыре года учёбы не прошли, что называется, даром.
— С общаги меня выгнали незаконно. Приехал, а на моё место другого человека заселили. Девушку заселили. Так-то, в принципе, я не прочь, не знаю, как она… — пытался я не подавать виду, что близок к панике.
— Молодец, — улыбнувшись, оценил он моё чувство юмора.
— Я в газету и написал про это. Да там 38 строк на всё про всё. А она требует извинений… через газету. Но меня выгнали не совсем законно. За что? Я ничего не нарушал.
Валерию Павловичу было и так всё ясно без лишних слов.
— Слышал я. Никаких извинений, понял? — посмотрел он на меня строго. — Старая песня не о главном. Знаем мы её. Ещё та… мадам.
Пусть от рабочей черни
лишь черепа да рёбра:
все мы умрём, как черви,
но не умрёт дорога...
Понял меня? — улыбнулся доктор филологических наук, наизусть знавший чуть ли не всего Евгения Евтушенко. — Если надо, пойдём в суд вместе. А газету обязательно принеси почитать.
Удивил и Владимир Петрович. Ладно, он куратор нашей группы, но главным образом всё-таки заместитель декана, её правая рука. В общем, удивил и, без всякого преувеличения, окончательно вдохнул в меня жизнь. Оказалось, что не один я такой, кто готов отстаивать справедливость. Он тоже в случае надобности придёт в суд и встанет на мою защиту. А потому ни о каких извинениях в газете и речи не может идти. От такого расклада я совсем опешил. А через два дня получил возможность заселиться обратно в общагу. Но в другую комнату. В которой пока ещё делают ремонт.
— В другую не пойду, — упёрся я, вспомнив вчерашний день. Вспомнив побеленные наспех стены, торчащие провода вместо розеток, всю эту чужую обстановку новой для меня комнаты… И тогда, и сейчас не смог я справиться с чувством брезгливости и отторжения. Не моё! Как будто кем-то уже ношеное нижнее бельё. Как будто… Нет, делать мне тут нечего. Пути назад нет.
Так я остался жить на квартире, но в общагу по-прежнему заходил. Интересуясь последними новостями. Центром общения были девчонки с четвёртого курса филфака — Галина, Мария и Татьяна.
Однажды Галька меня просто ошарашила у самого порога.
— Ты вообще в курсе чё произошло? — не могла она сдержать эмоций. — Ко-п-пе-ец, я думала рожу.
— Чего случилось-то? Тебя тоже выселяют? — разулся я у порога, готовясь к обстоятельному рассказу.
— Сплюнь, Саня. Ленка Пономаренко чуть с окна не выпрыгнула. Еле-еле отговорили. Аньку пришлось звать — та с ней разговаривала.
Анька, Ленка… Кажется я начал припоминать что-то про этот «любовный двухугольник».
Галька для удобства присела на кровать. Я разместился напротив неё — на соседней койке.
— С ним разговаривала, — поправил я, сделав акцент на «ним». Это у Шекспира он полюбил её, она его, а в наши дни появляются варианты — девочкам начинают нравиться девочки.
— Са-аня, — подскочила Галька, — она вообще-то девочка по внешним половым признакам.
Встрепенулся и я. Накатили, что называется, воспоминания.
— По каким внешним, сударыня? Я, когда её увидел первый раз: пацан пацаном. Причёска короткая, джинсы, рубаха. Никакого намёка, извиняюсь, на грудь. Человек с тобой за руку здоровается со всего размаху… Какие внешние половые признаки? — руками я пытался изобразить всё сказанное.
— Ну да, она грудь перетягивает, чтобы не видно было.
— А чего ей Анька сказала?
—Чего-чего… Объясняла, что она ещё найдёт человека, которого полюбит… Жизнь на этом не заканчивается. Чего она могла ещё сказать?
— Ну да, — представил я себя на её месте.
— Вапще дурдом. Я думала, рехнусь.
— Чё, реально хотела выпрыгнуть с окна?
— Куда ещё реальней? — подскочила она с кровати, включила электроплитку. — Есть будешь? Она же к ней пришла. Это потом Анька убежала.
— В любви признавалась?
— Ты там был?
— Это логично, в принципе. Или да, или нет. Если нет, мне не жить, — у меня уже вся картина стояла перед глазами, и неважно: так всё происходило или не так.
— Типа, того. Открыла окно, а Анька к нам бегом. «Идите посмотрите, чего она там делает!» — кричит. Заходим, та уже ставню открыла. У-у-у… А Машка — дура. Ну вот ду-у-ура вапще. Ты же её знаешь. По ней лучше горькая правда, чем… И-и-и начала: «У вас нет будущего… Как ты себе это представляешь?» Короче, вообще её до слёз довела, еле-еле от подоконника оттащили. Девчонки за ней всю ночь следили.
— Весело живёте, хоть возвращайся…
— Ага, весело. А если бы она спрыгнула?
— Правильно, довели парня, а потом начинается…
— Са-а-аня, кто кого довёл? Чай пить будешь? — взяла в руки пустую пластиковую бутылку — видимо, собралась идти за водой.
— Вас, женщин, не разберёшь.
— А вас, мужчин, разберёшь.
— Мы, по крайней мере, не собираемся делать операцию по смене пола.
— А вот она собирается. Да. Она же не виновата, что такая… Саня, ты заколупал… Ты жрать будешь?
Всю эту любовно-трагическую историю с самого начала я потом изложил в статье. Когда уже работал в редакции. Изменил имена, сделал название: «Девушки бывают разные». На планёрке материал похвалили, и я, можно сказать, вдохновился на дальнейшие «подвиги». После нескольких не совсем удачных материалов, хотелось хоть как-то реабилитироваться.
И во время одной из прогулок по Абакану такая тема нашла себя сама. А если быть точнее — нашёлся герой. Тот самый портной. Прогуливался в районе железнодорожного вокзала рядом с кафе «Анжела». Подошёл. Пальто до пят. Вроде не агрессивный. Денег не просит, сетует на свою судьбу горемычную. Я особо никуда не торопился, и чем больше слушал бедолагу, тем жальче мне его становилось. Как не выслушать человека, которого выгнала из дома жена, у которого куча проблем, хлопот. И вообще пора уже уезжать ему в Москву, Абакан — скучный город. Короче говоря, заинтересовал он меня своей болтовнёй, поэтому на предложение пойти и выпить пива за его счёт я дал добро с полной охотой. И дело не в пиве, надо же утешить человека, вдруг он завтра возьмёт и выбросится с окна. А тут такая возможность сделать доброе дело…
После стакана пива выяснилось, что не только портной-самоучка, но ещё и… бисексуал. Вот тут уж окончательно проснулось журналистское любопытство. И уже не засыпало до самого нашего расставания.
— Вот, представь, гостиничный номер. Нас пятеро. Заказываем шампанского. Приносят. «Дамы будут?» — спрашивают. «Дамы!» — смеётся он, закидывая ногу на ногу.
Делаю вид, что понимаю его чувства. Ну да, пять кренделей в одном номере, какие тут могут быть женщины? Никаких. Чё они, ненормальные, что ли?
— «Дамы будут?» Так и спросили. Нормально мы тогда посидели. Редко, кстати, вот так удаётся провести время. С хорошей компанией, — продолжал он делиться сокровенным.
Я старался многозначительно помалкивать и не упускать никаких деталей. А как в таких случаях ещё должен вести себя журналист? Конечно, слушать и пить пиво для отвода глаз. Тем более что второй стакан уже подходил к концу. Уж больно резво я к нему прикладывался, переваривая интимные подробности из жизни Романа. Уж чем-чем, а широтой кругозора и необъятным полем жизнедеятельности он просто обезоруживал. «Живут же люди», — пытался спрятать я улыбку в глубине души, чувствуя, что уже конкретно захмелел на голодный желудок.
В какой-то момент он хлопнул меня по коленке. Мало ли чего не бывает во время разговора, я даже не обратил на это внимание. Но когда его рука на некоторое время задержалась на моих джинсах, прозвучали главные за этот вечер слова:
— Вот мы сейчас с тобой сидим, да? Разговариваем. О разном, да, разговариваем,… Ну, ты понимаешь суть всего, да? И чё ты, как ты?.. Вот если я… Ну если меня взять… Вот разговариваем с тобой, а меня уже… Я, прям, не могу уже сдержаться… Ну, ты понимаешь… Видишь? Можешь потрогать.
Приехали! За грибами, за орехами. Только вот корзинку-то я не взял. С корзинками у меня проблема. И это после третьего стакана. Не-е-е, я стока н-не выпью… Пришлось делать вид, что не расслышал. Пригубить из стакана, рассмотреть его содержимое. Бля, так и сказал: «Можешь потрогать». Копец. Пора закругляться, Александр Владимирович Дубинин, засиделся ты в кафе «Анжела», тебя ждут важные дела.
Естественно, послать куда подальше нового знакомого не позволяло количество выпитого пива. Хлебал, значится, на халяву пивко, а как что — динамо включил. Да, Александр, ненадёжный вы собутыльник, ржал я над собой. Хотя в пору было плакать. А вдруг он психованный? До поры до времени сидит себе тихоней, но как что не по нему — небось, может и характер показать. Вон скока в его жизни было всего разного. Тут же пролетели в голове обрисованные им в красках дни и ночи с девушками… А в большей степени с парнями и девушками одновременно. И чем больше их было, тем меньше его это смущало. На какие-то секунды в компании столь любвеобильного потока людей я представил себя. «Чёрт побери, может, в этом и нет ничего страшного, — практически уговаривал я себя не понятно на что. В этой жизни надо всё испытать. Зато какой м-материал… по-по-получится...»
Это всё говорила одна половина моего я. Вторая буквально пыталась перекричать безумные мысли, закравшиеся в качестве благодарности за пиво. Ох, уж эта интеллигентность! Вшивая. Вшивейшая! Послать бы куда подальше и все дела, больше никогда в жизни я его не увижу, чё париться-то, с ума сходить... С бабой со своей он сам разберётся. Нам с портными, и-ик, не по пути, подвёл я черту. Так что… это… как его… пора домой. Как там в известной песне поётся? Вот-вот.
После этой встречи я сел за письменный стол и по памяти постарался восстановить судьбу человека, приехавшего из Казахстана.
Восстановил, принёс в редакцию, сдал написанное заместителю главного редактора Арине Ивановне, чуть ли не вожделенно потирая руки, и стал ждать ответной реакции. «Вот это будет бомба! — предвкушал я. — Эксклюзив! Ни у кого такого нет, а я раздобыл!»
Однако бомбе не суждено было разорваться.
— Молодой человек, материал сырой, требует доработки… И это не совсем для нашей газеты… — сдерживая улыбку и с трудом подбирая слова, вынесла вердикт Арина Ивановна. — Это вот совсем не наша тема. Вы что, мы — официальная газета. Как на это посмотрят учредители?
Так сырой или всё дело в том, что официальная? Что делать? Обидно, досадно… А самое главное — имеет право на существование и другое мнение на этот счёт. «Женщины! Что они понимают?» — не мог я успокоиться. Забрал материал и решил отдать его главному редактору. Николай Дмитриевич, если уж поставит крест, тогда можно успоко