"Слепая Настя"
Настя Сланская родилась в П-Марфино в 1891 году. В младенчестве лишившись зрения (осыпавшаяся с потолка штукатурка нанесла неисправимые увечья), всю жизнь не могла созерцать Божий свет, на селе слыла «Незрячей Настей», набожной и кроткой.
Так уж суждено было Высшим промыслом, что закрыв физическое зрение, выражавшееся в плотно сжатых веках и едва заметных узких прорезях для глаз, верующая смогла восполнить эту потерю духовным ясновидением, зорким сердцем и добрыми помыслами.
Живя в семье старшей сестры и под ее попечительством, слепая Настя близко сошлась с «настоящей монашкой», как звали в селе Марию Анисимовну. Та вела поистине аскетический образ жизни: усердно молилась, строго соблюдала посты и заповеди, никогда не ввязывалась в ссоры и передряги, замуж не выходила, детей не имела. Вся жизнь ее была посвящена соблюдению христианских ценностей. От нее-то слепая Настя узнала и выучила тексты молитв, канонов, псалмов, которые неустанно и истово твердила всю свою жизнь тихим шепотом, беспрерывно крестясь.
Нрава Настя была добропорядочного, кроткого: никогда не зашумит, не закричит, не обругает, не осудит. Только и знала, что петь псалмы, читать молитвы.
Деревенские ее звали «кумой», часто приходили к ней за советом или просили растолковать беспокоящие их душу сны, предчувствия, предзнаменования. Прозорливая в этих вопросах, слепая Настя, находила слова утешения и поддержки, вселяла веру в сердца безграмотных и беззащитных односельчан.
Многие не знали, как молиться, как поступить, как помянуть или, наоборот, вылечить домочадцев. Вот и шли к ней, слепой Насте, веря в ее искренность и чистоту, ведь вся жизнь ее подчинена была служению Богу.
Она помнила ощущениями души обе церкви села: и Троицкую (разрушенную полностью), и церковь Покрова Пресвятой Богородицы, которую в тридцатых годах, как повелось тогда в стране Советов, переделали под клуб.
Горько тихонько плакала на остывающей печи, когда юная племянница-поводырь собиралась в клуб.
– Женьк, не ходи туды, это ж церковь.
– А нас ведь отучали тогда от церкви: и кресты носить запрещали, и молиться нельзя было, и посты соблюдать. А жизнь-то шла! Мы молодые, кровь кипит,- вспоминает теперь уже Евгения Николаевна, та самая девчонка-поводырь.
– Я собираюсь, пою, а она, знай себе, плачет и шёпотом молится.
– Господи, прости их, неразумных, не ведают, что творят!»
Ещё тётя Женя на себе испытала верность ее советов, когда хотела пойти разбираться с обидчиками-клеветниками, крёстная ей сказала тогда:
– Ничего не выясняй. Неправда – неправдой и останется, к чистому грязное не пристанет.
И приводила такие слова Преподобного Иоана Листвичника: «Где нет смирения, там все наши дела суетны». Откуда она это знала, остается только догадываться, но у святого и впрямь есть слова о том, что «…солнце освящает все разумные творения, а смирение утверждает все разумные действия…»
Незрячая Настя проявляла чудеса выдержки и долготерпения, живя в многодетной семье своих родственников: скандалы подвыпившего деверя, гомони суету племянников, нужду семьи в самом необходимом, – все это помогала преодолевать ей твердая вера в Бога.
Бывали случаи, когда Настя вместе с горсткой единомышленниц (теми, кто посещал молельный дом, в котором позже будет функционировать аптека), ходила пешком в Воронцовскую церковь, что верстах в тридцати от Покровского. «Идти приходилось почти целый день, по дороге останавливались отдохнуть и перекусить, поговорить на церковные темы. Потом я брала крёстную под руку и мы опять шли», – вспоминает ее племянница-поводырь.
В тяжелое военное время, когда есть совсем уж было нечего, в дом пришла соседка тётка Васюта и сообщила новость хозяйке:
– Нюрк, в колхозе лошадь сдохла, пойдем за мясом!
– Мама засобиралась – хоть какая-то надежда выжить и спасти троих детей, – вспоминает Евгения Николаевна. А крестная плачет в уголочке на печи.
– Крестная, ты об чем?
– Иих, Женька, какое мясо… Православные конину не едят. Уж лучше картошку с капустой…
Конечно, от такого мясного ужина, непроваренного на печи, топящейся кизяками, семья потом «мучилась животами», но это поддержало их какое-то время. А слепая Настя не только не прикасалась, но даже ложку свою держала под подушкой, «чтоб не осквернили» - такое было рвение у нее, да и Великий пост тогда был. Даже пустую похлебку она просила не сдабривать маслом…»
Государство все же выплачивало ей пенсию по инвалидности и иногда Настя доставала из своего железного сундучка «рублёк-другой ребятам на гостинцы». Племянник Володька потом просверлил там дырочку и потаскивал денежки, покупал пряники, конфеты и делился с братьями и сестрами. Заметив, что дети не торопятся к столу, Настя догадывалась о воровстве и придумала вот какую хитрость: в клубки пряжи заматывать деньги, чтоб никто не догадался. Чувствительность пальцев у нее, как это свойственно незрячим, была развита необыкновенно хорошо. Она вязала всей семье варежки, носки и даже перчатки.
Скончалась верующая Настя на семидесятом году жизни в 1961 году. Скорому и тихому уходу предшествовала ежедневная молитва-просьба о кончине «скорой и безмятежной». Пролежав три дня после предполагаемого инсульта, слепая Настя отошла в мир иной, вытянувшись и поднося пальцы ко лбу, видимо, чтоб в последний раз покреститься.
Давно нет её на свете, а старожилы помнят этого человека как чистого, открытого, преданного душой и сердцем православной вере несвятого сподвижника православной веры. Крест на её могиле сохраняет тот первоначальный вид, с которым и упокоили Настю. Может быть, это одно из свидетельств её непорочности и преданности религии?
А ещё она оставила после себя преемницу, ту самую девочку-поводыря, которой теперь уже за восемьдесят, это Назарьева Евгения Николаевна. Около тридцати лет и по сей день тётя Женя являлась и остается духовным наставником многих жителей нашего края.