Из жизни Недвижимости

1. Несчастная любовь

Полюбил Избушку На Куриных Ножках
строящийся Терем о семи окошках

так, что та от счастья потеряла крышу,
уж такой пригожий – словом не опишешь!

С ним союз семейный вот уж будет прочный –
каменные стены, и фундамент блочный.

Приглашал Избушку на свое подворье,
обещал глупышке расписаться вскоре.

И к нему Избушка натоптала тропку –
ведь у них же свадьба с окончаньем стройки!

И считали звезды, и рассвет встречали
летними, шальными, темными ночами...

На несчастье ль, счастье ль приключился кризис,
мисс была Избушка, да не стала миссис...

А настала осень – стал темнить молодчик:
у меня огрехи  отыскал, мол, зодчий,

мол, поводит стены, и ржавеет крыша,
надо бы ремонт мне, да контора пишет...

Я, если признаться, толком не достроен,
во дворе, ты видишь, всё траншеи роют,

от коммуникаций ты ведь ногу сломишь,
да и на квартиру попросилась в домик

бедная Хатенка, родственничек дальний,
и живет отныне в нашей тесной спальне...

Вообще, жениться что, мол, нам за срочность?
Ведь пока на блоках я стою непрочно.

Заперли ворота, и закрыли двери,
за глухим забором оказался Терем.

Что с ним дальше стало – ясно без Кассандры:
жизнь свою связал он с Белою Мансардой.

Да, такая новость – как пальба из пушки,
и снесла яичко бедная Избушка.

Из того яичка вывелась Пристройка,
как две капли мама – печка, стол да койка,

также на куриных, с коготками, лапках,
только окон больше – этим, видно, в папку.

Ей Библиотекой стать бы – так ведь нет же,
так же пудрят мозги богачи-Коттеджи.

Эх, с таким, наверно, жизнь связать не жалко
не женой – куда там! – а хотя б служанкой...

Будет жизнь Пристройки, однозначно, раем...
А по ней вздыхают Гаражи-Сараи... 

2.  Житие Терема

Ах вы, Терем Боярский, Курная Изба –
производные наших гостиниц!
Развела вас навеки злодейка-судьба,
да на самое дно опустила.

Помните, наверно, как уже писалось,
что Избушке Терем предпочел Мансарду.

Только горд был Терем – ведь такие предки! -
всё Дворцы, Палаты, да Детинец-Крепость.

Закружило крышу, вывихнув стропила,
и чердак забило кучами опилок.

ох, уж эта молодь – детищи Посадов,
их еще б хлыстами править-шкурить надо:

хоть фронтон широкий, да под крышей ветер–
что ж, у всех Высоток все такие дети:

у Администраций, у Судов, у Мэрий
стекленеют окна, каменеют двери.

А в семейной жизни не к добру бравада
при постройке стен ли, копке котлована.

Так, пресытясь в браке, стал косить свой глаз он,
и любовниц список начала Терраса.

А когда приелась, поразмыслил – ладно,
содержанкой стала голая Веранда.

А потом скривился – нешто ты мне пара?
Ведь ничем не хуже, чай, поди, Хибара.

Понеслось, как тройка – перешел он грань как,
нынче – Халабуда, завтра, смотришь, Банька.

Дальше – по наклонной: спутался он с глупой
деревенской грязной, темною Халупой.

Прохудилась крыша, стал фасад крошиться,
довели беднягу даже без фашистов.

А когда поперла этакая пьянка,
тут и Скотобаза следом за Землянкой.

Так и жил одним днем, не заглядывал в даль,
козырял своей каменной кладкой,
но однажды, проснувшись, себя увидал
на снегу с Надувною Палаткой.

Устыдился Терем, пробудилась совесть,
стал искать он встречи с Праведной Часовней.

Завязал с разгулом, православье принял,
и теперь зовется Памятник Старинный.

Так и взялся за ум, от грехов поостыл,
и занял свое место в истории,
и оставивши мир, он ушел в монастырь,
и стоит на церковном подворье.

И проходят над Теремом годы, века...
Я не знаю, что будет с ним дальше.
Может, кончит в печи, как Лазо, а пока
под охраной живет государства. 

3.  Штрихи к биографии ИзНаКурНож
  
А сейчас я опять возвращаюсь назад, 
ослабляю сюжета пружину. 
Я считаю, настала пора рассказать, 
как судьба у Избушки сложилась. 

Не считала себя из когорты шалав – 
ей на воду бы дуть, бестолковой! – 
Только Терему в пику Избушка пошла 
по венцам, так сказать, по балконам. 

Сколь сменила мужей, и прописок, и мест – 
Хлев, Свинарник – лишь ради ночлега. 
Медовухой Омшаник поил, а Навес 
укрывал от дождя и от снега. 

Доживала Избушка до лучших времен: 
Магазин – с ним немного оделась, 
поменяв интерьер, сделав евроремонт, 
в унитазе заначивши мелочь. 

Склад был жмот, он всю жизнь экономил на всём, 
не давал ни известки, ни краски, 
и всегда на двери – то замок, то засов, 
что скрывать – даже скуп был на ласки. 

Ей присущ был, конечно, девический стыд, 
но свое диктовала природа, 
брали все-таки верх материнский инстинкт 
и любовь к продолжению рода. 

Был Богатый Балок – вахтовик из легенд, 
с ним – любовь, не за ради корысти! – 
сколь Лабазов-сынков их стоит по тайге, 
и Зимовий - приютов туристов. 

А Избушка стояла на месте своем – 
на опушке, потом в буераке, 
и давала приют, и сдавалась внаем 
богатырским искателям драки. 

Но когда ей катила, бывалоча, масть – 
юмор тоже не чужд был Избушке! – 
то она говорила, с кокетством смеясь: 
— Я из   э т и х,  из Ранчо, ИЗ БУШей" — 

Так жила, в стенах мох между бревнами сжав, 
непогоду терпела и холод. 
Чтоб на стеклопакеты спроворить деньжат 
ребятню развлекала по школам... 

У безмужней Избушки судьба тяжела – 
знать, накаркал с рожденья оракул. 
А последнее в жизни яйцо прижила 
от студента с Гавайев, Барака. 

Был он янки, как водится, с черным лицом... 
Ах, любовь эта – на ночь, да на день, 
но – Любовь, и однажды снесла то яйцо 
у детишек на бал-маскараде. 

А самой оставалось дожить до утра. 
Ах, вы зимние, длинные ночи! 
Не узнать ей, как жертве пилы-топора, 
кто там будет – дочурка? Сыночек?..

4.  Грустная сказка

  В Новый год по горам, по лесам, по долам, 
хоть стара, но зато хохотушка, 
к ребятишкам на елку в детсадик пришла 
на ногах на куриных избушка. 

Встреть такую в лесу – не задержится взгляд: 
обомшелые, старые стены, 
где углы, словно зубы гнилые торчат, 
и в чердачном окне бродят тени. 

Обстановка – топчан, чтоб с устатку прилечь, 
как положено в сказочной хате, 
в уголке – закопченная, старая печь, 
чугунки, сковородки, ухваты... 

Крыша тоже под стать, знать, ровесница стен, 
тесом крытая – в сказочном стиле, 
из разделки – труба, с нарисованной "Т", 
на коньке - немигающий филин. 

У избушки – талант развлекать и смешить, 
чтоб горели глазенки детишек, 
лишний раз доказав то, что возраст души 
не зависит от возраста крыши. 

И избушка водила с детьми хоровод, 
с Серым Волком и Марьей-царевной, 
из трубы дым пускала – точь-в-точь паровоз, 
разбудив Змейгорыныча ревность. 

Принималась метлой за собою мести, 
отдыхала, присев на пенечки, 
и на радость детишкам гребла конфетти, 
и квохтала заправскою квочкой. 

А потом с детворой то скакала козой, 
то старалась кружиться потише, 
хоть сама уже знала – последний сезон 
ей дано веселить ребятишек. 

И она веселила, как только могла, 
грусть подальше за стены упрятав, 
и к восторгу детишек яичко снесла, 
попросив передать в инкубатор... 

Но погасли на елке цветные огни, 
и избушка ушла восвояси... 

А теперь, мой дружок, ты слезинку смахни, 
слезы, знаешь, мужчину не красят. 

Ведь наутро, за праздничным сидя столом, 
чай зеленый хлебнувши из кружки, 
мужики-гастарбайтеры с бензопилой 
на дрова распилили избушку. 

 
5.  Судьба последнего яйца, снесенного Избушкой
    
Чтоб построить чего – это вам не ля-ля. 
При советском расстроенном строе 
инкубатор домов назывался "Тяп-ляп" – 
ПМК, "Строймонтажем", "Госстроем". 

И забрали в "Госстрой" плод греховной любви, 
жаль, не дожила мамочка-хата... 
В час урочный , скорлупку свою продолбив, 
из яйца появились близнята. 

Нынче можно признаться – у этих ребят 
были выжить – неважные шансы: 
То, бывало, напругу отключит Чубайс, 
то снабженья режим нарушался. 

После были общага – завод ЖБИ, 
перспектива – Спортзалами, или... 
Но какой-то Ларек посоветовал им 
свои корни искать в Израиле. 

Был анализ цемента, анализ песка, 
были письма Госдепа, ОВИРА... 
Результат – у близнят на балконах-руках 
в США долгожданные визы. 

Ведь у нас – без знакомства, без связей, без... без... 
прыгнуть выше Хрущевки не пробуй, 
а в Америке – там хоть расти до небес, 
становись – ну, хотя б Небоскребом. 

До карьерных высот доросли близнецы: 
оба-два – буржуи-финансисты. 
но наивными были – все те же птенцы! – 
"кто посмеет на нас покуситься?!" 

Будь родня – так за крыши б схватилась родня, 
стал конец их и горек, и тяжек: 
две железные птицы средь белого дня 
заклевали до смерти бедняжек...