1946 г. Одесса. Коммунальная квартира. 5

5

Сара Абрамовна то бегала по коммунальной квартире с газетой в руке и, вытирала слёзы, то целовала Сёму, который бегал тут же под ногами вместе с Мариком, то останавливалась и опять смотрела на фотографию в газете и читала под ней статью, шевеля губами. Роза Самуиловна и Рада — уже с огромным животом, время от времени на неё покрикивали, чтобы она заканчивала суетиться и помогала накрывать на стол. Герой всё-таки возвращается! Хоть и раненный! Сам Маршал Жуков наградил! Лично! Сара Абрамовна бережно положила газету на шкаф и начала помогать готовить.

— Сара, я тебе как женщина скажу, шо ты овца и кошка!

— Ну какая я овца, Роза Самуиловна? И где я кошка? Я, может, счастья хочу, личного!

— Овца ты лохматая на голове, а кошка ты в одном месте.

Сара пригладила свои кудрявые длинные волосы, которые лежали на голове большой растрёпанной копной.

— Одна уже себе обналичила счастье! Торчит — не спрятать! — Роза Самуиловна кивнула в сторону исключительно беременной Рады. — И что теперь? Кого считать законным папой? Отца или мужа? А? Рада?

Рада Бойко только грустно посмотрела на Розу Самуиловну, тяжело вздохнула и села на табурет, продолжая строгать салат.

— Может, его так контузило, что он нас и не узнает никого, а тебя в три раза больше не узнает!

— Роза Самуиловна! Да о чём вы говорите! Какая контузия? Его ножом ударили! Он герой! Бандитов поймал! Вот же написано! — Сара Абрамовна схватила уже замусоленную газету и опять начала читать статью под фотографией.

— Сарочка, дорогая, я это уже слышу целую неделю, шо твой оперуполномоченный герой Одессы и всего Союза. И шо его лично товарищ Жуков поцеловал в лоб и пределал к его израненной хруди красный орден!

Входные двери заскрипели, и в проёме появился потный Гоша Вангог с двумя тяжёлыми сумками. В одной явно звенели бутылки, причем в изрядном количестве, в другой было полно еды — Жорика отправили на рынок. Женщины подхватили сумки и понесли на кухню. От Гоши разило винищем.

— Уже успел нахлобучиться с утра, — беззлобно сказала Роза Самуиловна.

— Сегодня можно... моего друга выписывают из больнички. Героя... Одессы...- пролепетал Гоша заплетающимся языком, и, скатившись спиной по стене, сел на пол. — У меня тоже медаль была... трибунал лишил... — сказал он медленно засыпая.

Кепка с длинным козырьком наехала Жорику на глаза и длинный нос, и он тихо захрапел, сидя в коридоре.

— Рада, вон твой в коридорчике прикорнул, отвела бы на кроватку.

— Русик приедет он и отведёт...

— Ну Русик, так Русик. Уже решили, кого будете рожать — мальчика или девочку?

— Русик хочет мальчика, а Жорик хочет, чтоб его не выгоняли. Ну а по мне лишь бы не двойня родилась. Тада точно Жорик останется. Нянькаться.

— Точно! — вскрикнула Сара Абрамовна и схватилась за косматую голову. — Сейчас Василий Иванович вернётся, — она назвала оперуполномоченного по имени-отчеству. — А я как овца драная! Спасибо, Роза Самуиловна!

Сара Абрамовна чмокнула её в щёку и убежала в свою комнату.

— А товарищ Петров знает, что ты на нём хочешь жениться, Сарочка? — крикнула вдогонку Роза Самуиловна.

— Замуж! Роза Самуиловна! Хочу замуж! — донеслось из-за закрытой двери, где жила Сара с Сёмой. — И нет, не знает!

— Замуж — это такой удар по выздоравливающему молодому милицейскому организму!

— Ой, да Роза Самуиловна, хватит вам, может он ещё и не возьмёт на ней пожениться, может у него дома в Сибири невеста есть, — Рада дорезала кусочек морковки, обмакнула его в острый соус из синеньких личного производства Розы Самуиловны и с удовольствием отправила в рот.

— Вот и я обо што говорю! Является наш херой, с восьмью заштопаными дырками в организме и одной от ордена, а тут ему ета кудрявая тётя говорит о пойти за ней замуж. Тут живой — то заболеет, не то что израненный ножами человек... Сёма, дорогой, скажи мне как родной, ты папу помнишь?

Сёма смотрел на Розу Самуиловну большими чёрными глазами и грыз кочерыжку. Помотав головой он сказал:

— Мама говорила, что он был моряк.

Роза Самуиловна прижала Сёму к себе и погладила его по курчавой голове.

— Твой папка, Сёма, был не моряк, он был героический подводник. Эх, Сёма, Сёма...

Хочешь нового папку?

— А кто будет моим папкой?

— А кого хочешь? Дядю Жорика или дядю Рубика?

— А дядю Васю можно? А то дядя Жорик сильно некрасивый и уха нет, а дядя Рубик сильно старый и волос нет.

— И этот вслед за мамкой про дядю Васю! — и повернувшись к беременной Раде, усмехнувшись проговорила. — Слышь, Рада, что ребетёнок-то говорит — дядя Жорик-то сильно некрасивый, и как тебя угораздило-то?

— Ах, Роза Самуиловна! Отстаньте от меня совсем! Я через вас рожу сквозь свой срок, — и, закрыв лицо руками, зарыдала.

В дверях кухни бесшумно появился Жорик, чем сильно напугал женщин.

— И правда, некрасивый, — со слезами на глазах произнесла Рада, хлестнула Жорика по щеке ладошкой и ушла в комнату.

От оплеухи голова Жорика мотнулась в сторону, глаза по инерции побегали по разным орбитам, сон вылетел и он окончательно проснулся.

— Пить... — произнес он хрипло, и, подойдя к раковине, обхватил кран губами. Открыв воду, он не рассчитал поворот барашка и напор с такой силой ударила из крана, что вода полилась сильной струёй из носа, чем привела в восторг Сёму и Марика, а Роза Самуиловна покрыла Жорика крепкими ругательствами. Жорик долго стоял с выпученными глазами над раковинной, откашливался и отфыркивался, из носа у него время от времени тонкой струёй текла вода, как будто успела скопиться где-то в голове, как в резервуаре, и, стоило Жорику потрясти головой, как порция воды вытекала. Сёма и Марик хохотали и бегали по кухне, изображая Жорика со струёй воды из носа. Когда Роза Самуиловна закончила ругаться под смех мальчишек, она крикнула:

— Эй, беременная девушка Рада, ваш Гоги чуть под краном воды не утоп!

Но Рада не вышла из комнаты, зато вышла Сара Абрамовна. Волосы были уложены, ярко-алое платье было с глубоким вырезом и длинное в пол.

— Ну прямо министерская прынцесса! — воскликнула Роза Самуиловна.

— Мам! Какая ты красивая! — Сёма подбежал и обнял Сару Абрамовну за ноги.

— Я его надевала всего два раза, и оба раза до войны! Смотрите — даже не помялось!

— И шо? Вот энтим кумачом ты хочешь очаровать товарища гвардии старшего лейтенанта?

— Роза Самуиловна! Да вас не поймёшь! То овечкой, то кошкой назовёте, то вам платье не нравится!

— Обо что вы так сердитесь, Сарочка? Я же только вам хотела помочь в женском вопросе.

— Ага! Я вижу! — зло сказала Сара Абрамовна, гладя Сёму по голове. 

— Платье это хорошо, платье это замечательно, я бы сказала, что платье это очень нужно, ведь должен же мужчина хоть что-то с женщины снимать.

— Роза Самуиловна! Что вы такое при детях говорите? Снимать! — Сара Абрамовна зарделась и отвернулась. — Сёма иди с Мариком поиграй в коридоре.

— Вот-вот, вначале иди поиграй в коридоре, потом иди поиграй на улицу, шоб не слышно было как мама с папой делает себе личную жизнь.

— Какой ужас вы говорите! Роза Самуиловна! Ужас!

— Я вам говорю не за ужас, а за своего мужчину в погонах. Если вам сильно хочется личную жизнь, то надо было идти в больничку и проведовать его там, и нести куриный бульон, а не встречать его сейчас здорового, и всеми забытого.

— Ой, да Роза Самуиловна! Ходила я! Не пустили меня к нему эти противные медички! И кнёдлики я ему делала — не взяли!

— И когда же герой-Вася выпишется в домой из больнички?

— Русик сказал бегом сразу после обеда...

Так, за спорами и разговорами стол был полностью заставлен едой к обеду и ждал остальных хозяев и главного героя дня.

Во дворе дома ровно в четырнадцать ноль-ноль остановились два длинных черных автомобиля. Пацаны разных возрастов тут же облепили их и оценивали большие блестящие крылья и длинный капот. Из первой машины вышли два полковника и Русик в военной форме и, как обычно, в танковом шлеме. Они помогли оперуполномоченному Петрову, который был одет в полосатую больничную пижаму, вылезти из задней дверцы автомобиля. Перекинув руку через плечо Русика Петров захромал к дому. Вторая рука Петрова была на повязке и через расстёгнутую пижаму было видно, что всё тело было перебинтовано. Русик был в своем парадном кителе с золотыми погонами при всех орденах, ведя Петрова, он звенел наградами, коих было не счесть на не застёгнутом мундире. Оба полковника вытащили из багажника автомобиля по большой коробке — в одной были бутылки, в другой — закуска и пошли вслед за Русиком с Петровым. Немного погодя открылись двери и второго автомобиля, и к всеобщему удивлению всех окружающих, особенно мальчишек, из автомобиля вышел Маршал Жуков и ещё один генерал. Из окон повысовывались любопытные лица, ребетня подбежала и окружила Маршала и генерала. Водители только цыкали на них языком да грозили пальцами, пока Жуков и генерал, оглядывали двор.

— Это кто? — вглядываясь в приезжающих спросила Роза Самуиловна. — Што ли сам Жуков? Сара!

— Не орите, Роза Самуиловна, — прошептала у ней над ухом Сара Абрамовна. — Я вижу не больше вашего! Явный Жуков!

— Кошмар! А я синенькие пересолила!

— Роза Самуиловна! Что вы со своими синенькими! Их всё равно никто не ест! Тут такое! Сам товарищ Маршал товарища оперуполномоченного привёз! Лично!

Было видно, как Русик повернулся и запросто крикнул:

— Товарищ Жуков! Третья квартира! — тот только махнул рукой.

Наконец, в квартиру, где в длинном коридоре стояли Сара Абрамовна в длинном ярко-алом платье с глубоким вырезом, около ног которой стоял Сёма в матросской одежде и бескозырке, Роза Самуиловна в ярком цветном халате с Мариком, который держал наготове скрипку, Рада, в просторной одежде, с выпирающем животом, около которой стоял пьяненький Жорик в выцветшем кителе, подпоясанный офицерским ремнём с портупеей, наконец в квартиру зашёл Русик.

— Принимай героя! — и с этими словами все кинулись обнимать старшего лейтенанта Петрова, еле успевшего переступить порог с помощью Русика. Петров улыбался и позволял и Саре Абрамовне и Розе Самуиловне и Раде от души целовать себя, но когда Жорик крепко обнял его, охнул и, зашатавшись присел, чем вызвал гул возмущения и шлепок ладошкой в лоб от Сары Абрамовны. Подхватив, женщины провели Петрова на кухню, посадив на самое почетное место. В это время в квартиру зашли военные с провизией и, пожелав всем здоровья и поправляться Петрову, ушли и, сев в машину с генералом и уехали. 

— Здравствуйте, товарищи! — все обернулись, в дверях стоял сам Георгий Константинович Жуков, за суетой и встречей Петрова все как-то на миг забыли, что видели во дворе приехавшего Жукова, и вот, он на пороге, в руках держит невероятно пузатую и красивую бутылку. — Вот, пришел поздравить героя Одессы с выздоровлением и наградой, пустите?

Георгий Константинович широко улыбнулся и снял фуражку. Все на миг замолчали. Первая в себя пришла Роза Самуиловна, она подошла к Маршалу и молча обняла его.

— Синенькие я сегодня пересолила, а стол у нас простой, не обессудь, товарищ Маршал, — и глядя на его сказала. — Ишь ты, какой длинный, я думала ты поменьше ростом будешь.

Все дружно рассмеялись, включая Жукова.

— Ничего, я ко всякому привыкший, и к простому и к пересолёному, держи! Французский! — и Жуков отдал бутылку Русику, которая тут же была водружена на середину стола, среди обычных бутылок. Маршал познакомился со всеми жильцами коммунальной квартиры, особо были представлены Сёма и Марик. На вопрос Жукова — кем они хотят стать, когда вырастут, мальчишки, теребя, Звёзды Героя на мундире Маршала, сказали, что скорей бы вырасти и стать поварами, чтобы наестся вдоволь.

— Всех накормим, — он потрепал их по курчавым головам. — Ну, а ты — музыкант?

Марик кивнул, вскинул скрипку к плечу и заскрипел этюд Черни. Жуков поднял брови и надул щёки, но дослушал до конца.

— Ничего, Марк, — сказал он в конце, выдыхая. — Ещё научишься весёлую музыку играть, «Валенки», например...

Подошли дядя Зяма и Рубен Лазаревич. Присутствие Маршала их совсем не смутило, на тихий вопрос Розы Самуиловны к пришедшим:

— Шо ж вы, подлецы идиётские, не здороваетесь с товарищем Жуковым?

Георгий Константинович сам ответил Розе Самуиловне:

— Так мы сегодня уже виделись, в больнице, когда Василия забирали. Я им предложил поехать вместе, а они чего-то отказались.

На что дядя Зяма переглянулся с Рубеном Лазаревичем и сказал, что, мол на трамвайчике доехали, с ветерком. Роза Самуиловна начала рассаживать всех за стол, в результате Сара Абрамовна оказалась рядом со старшим лейтенантом Петровым, чему была необычайна рада и постоянно спрашивала о здоровье, гладила руку и поправляла больничную пижаму в полосочку, чем вызвала подозрительный прищур у дяди Зямы. Жуков категорически отказался садится в середину, и сел у самого края.

— Я сегодня отдохнуть вырвался, так что сяду с краю, и не обращайте на меня внимания. Только наливать не забывайте.

— Ой, да что вы товарищ Маршал! Нальём как себе и немного с горкой!

— Вам беленькой или, извиняюсь, той, с которой вы в обнимку пришли?

— Вот вам закуска, товарищ Жуков, лучшая в Одессе! Её даже кушал великий князь Константин, когда был тут проездом, ну и понятно кто её делала.

— Кто? — удивился Жуков и вскинул брови, тыкая вилкой в изсине-фиолетовые нарезанные дольки. — Неужели, вы?

— Да ну что вы! — Роза Самуиловна ещё положила Маршалу закуски. — Сколько мне лет и когда жил князь? Это делала моя бабушка! А потом моя маман, а потом они вместе научили делать мне.

Жуков подцепил кусочек и отправил в рот, медленно жуя он сказал:

— Действительно вкусно, князь Константин разбирался в закусках. А ты почему всё время в шлеме? — шепотом спросил он у Русика.

— Так он шибанутый, — за него ответила Рада, сидящая рядом. — Контузия. Он вообще мертвый был, похоронку на него получила, наплакалась и рожать собралась вот от этого.

Она дала подзатыльник сидящему по другую руку Жорику, тот сидел с каменным лицом.

— А тут заявляется этот, — она дала подзатыльник Русику. — А у меня уже вот это!

И она показала на огромный живот и опять дала подзатыльник Жорику. Жуков с интересом слушал, наклонив голову и хмыкая, удивлялся перипетиям жизни в Одессе.

— Двадцать два, — неожиданно сказал Русик Жукову, глядя ему в глаза и показывая ему три здоровенных пальца.

— Чего двадцать два? — не понял Жуков.

— Двадцать два танка я подбил!

— А почему три пальца показываешь? — спросил Жуков удивлённо.

Русик медленно поднял из-под стола вторую руку и показал Жукову два пальца.

— А двадцать третий меня! — он свёл здоровенные руки вместе — получилось на пальцах «двадцать три».

— Я же говорю — шибанутый! — заключила Рада и надвинула ему шлем на глаза.

... продолжение следует...