Ставропольский. Проза

     

    В хутор Ямы с федеральной латанной и перелатанной трассы съехал вороньего цвета «Мерседес».

  Проехав с прыжками и заносами по кочковатой с волнистой, густой пылью дороге, он остановился на окраине возле объёмного почти трёхметрового в высоту, ржавого котла, с мутной позеленевшей водой.

Из «Мерседеса» быстро выскочил фигуристый мужчина лет тридцати в белоснежной ковбойской шляпе, лихо сбитой на затылок, огромных чёрных очках, закрывавших почти пол-лица. Сделав несколько приседаний, он приложил ладонь правой руки козырьком ко лбу и внимательно пробежал взглядом по низкорослым хаткам, спрятанными за заборами из высокого плетня так, что были видны только крыши и печные трубы, «бодро» выбрасывавшие гарь в чистое небо с палящим солнцем.

— Этот хутор, конечно, не рубль,

Так назвал мужчина Рублёвку.

— Единственное, что сближает эти хатки и рубль, так это то, что высота плетней не уступает высоте рублёвских заборов.

Стащив шляпу, под которой оказался густой, чёрный волос, он начал махать перед лицом, чтобы нагнать прохладный воздух.

— Судя по дороге чинодралы здесь не показывались с времён нашествия Великого монгола Чингисхана. Я говорю так, потому что вижу археологические следы копыт. Лошадей в хуторе нет, я не слышу их весёлое ржание. Домов не густо. Пересчитаем печные трубы и умножим.

Он уселся в «Мерседес». Подъезжая к каждому дому, останавливался, выходил, доставал дипломат, а из него листки и приклеивал их к калиткам.

— Броско, читабельно и заманчиво, Буквы очень жирные. И это хорошо, так как я уверен, что здесь царствует ослабевшее зрение и куриный самогон, без которого выжить в такой хуторской табакерке невозможно. Хуторской клёв должен оказаться не просто прибыльным, а сверхприбыльным. — Он вяло зевнул, — Менты гоняются за мной с наручниками с бешеной скоростью вместо того, чтобы гоняться за толпами коррупционеров и взяточников, но пока они разбираются со вчерашним хутором, я постараюсь разобрать сегодняшний. А после него: адью, хуторская Россия. — Он снял очки: серые уставшие глаза под густыми светлыми с лёгким оттенком ржавчины бровями. — Я люблю её, но мне не по сердцу, что она душит мечтателей, к которым отношусь и я, правда, с небольшим криминальным талантом. — Его голос оставался ровным, трудно было понять, говорил ли он, вкладывая в слова грустные чувства, или просто развлекался. — Мало, кто понимает, что историю создают именно криминальные таланты. Я мог бы стать проповедником добрых чувств, но в них нет бушующей страсти криминала. — Он ещё раз внимательно посмотрел на хутор. — Мне не по душе его название. В нём есть что — то горькое и горьковское из пьесы «На дне». Да здравствует пальмовый остров КИС, то есть остров Константина Ивановича Ставропольского.

Мужчина, назвавший себя Константином Ивановичем Ставропольским, после разразившихся громких скандалов с островами, был не Константином, и даже не Ивановичем, и совсем не Ставропольским, а неким тёмным Некто.

Полиция находила много Константинов Ивановичей Ставропольских. Их привозили в хутора, которые подверглись стремительным налётам, так называемого Ставропольского, показывали хуторянам, но хуторяне твёрдо отвечали, что это вовсе не он. Тот был стройным, высоким, с весёлым лицом, в сухих штанах (особая примета), а эти какие — то зачмоканные чалдоны и в мокрых штанах. Кроме того, и морды у них были кислые и слезливые, не такие, как у Константина первого, и ковбойской шляпы у них нет, и чёрных очков. Словом, не то, не то...

Чтобы найти не то, а то, полиции пришлось раскошеливаться. На задержанных надевали купленные и ковбойские шляпы, и чёрные очки, и сухие, непромокаемые штаны — нет, не тот. Убей Бог, но не тот.

Отказ хуторян признавать в задержанных Константинах Константина первого так разозлил полицию, что она крепко подсела в нервах и подумала отдохнуть, но заработавший сверху кнут вздыбил, отдых отодвинули и решили провести, самые что ни на есть, масштабные захваты. В результате пересажали всех Константинов в округе и с другими отчествами, и с другими фамилиями, без учёта возраста, а это нагнало такой страх на мамок — хуторянок, что они перестали давать это проклятое имя родившимся младенцам и начали пристёгивать им имена, которыми обладали чиновники в высших эшелонах власти. 

Заметим, что Константин первый уже осчастливил мечтой несколько подобных хуторов. В этот раз он решил сделать заключительный, мажорный аккорд, так как знал, что слухи о нём распространяются со скоростью, гораздо большей скорости его «Мерседеса».

Возле крайнего дома на лавочке сидел старик, положив заострённый, костлявый подбородок на отполированную ручку сучковатого костыля.

— Как здоровье, дедуля, — вежливо спросил Константин первый, вылезая из машины.

Он считал, что в его делах первостепенное это — вежливость, вежливость и ещё раз вежливость с незаметным оттенком темноты.

— Как у молодой коровы, которую трактором волокут на бойню, — отбрил дед.

— Понял. Вопрос снимаем. Не по годам ты, дедуля, мудрый.

— А ты откуда взялся? — прилип старик. — Я такой хари среди хуторян не видел.

Припёк.

— Дедушка. Не харя, а лицо. У тебя язык амазонских племён Коковалов,

— Ладно. Будь, по — твоему, рожа, — ввинтил дедушка. — Согласен? О Ковалах не слышал, а о Ху. валах слышал

Дед постучал костылём о землю.

— Согласен, — махнув рукой, сказал Константин первый, поняв, что навести прямую дорогу между собой и стариком ему не удастся, а кривую без проблем может навести костыль. — Работаю по поручению самого, самого высокого городского начальства, — бодро начал он, — Постановили вашим хуторянам срочно помочь. Один русский мудрец так сказал: помогай другим и другие помогут тебе.

— Я вот и допомогался до костыля, зимней шапки, фуфайки, ватных штанов и валенок, чтобы летом не замёрзнуть и в мёртвый холодильник не попасть.

— Этот недостаток исправим. Утеплим высшим качеством. Нужно жить не прошлым, а здесь и сейчас, — рубанул Константин первый. — Лучше давай покурим, дедуля, и укрепим дружбу между хуторянами и городскими жителями.

Дружба не укрепилась. Дед вместо того, чтобы взять одну сигарету, заграбастал пачку, вынутую из бардачка, и засунул в карман фуфайки.

— Так дружба будет крепче, — сказал он, а потом втянул щёки и плюнул на «Мерседес»

— Ты что делаешь, дед, — озверел Константин первый.

— Что, что? Жеребца твоего мою.

Константин первый был не доволен. Ещё бы. Первая встреча и такая дружба со слюнявым приветствием. В других хуторах тоже плевались, но через неделю после его исчезновения.

«Мерседес» вжикнул, выбросив из-под колёс облако пыли.

«Нужно было нейтрализовать этого деда. А если в хуторе все такие бандиты, как этот утеплённый, то не лучше ли смотаться? Ради дружбы ещё и мерина заберут и в ржавый котёл забросят. Рост у меня метр восемьдесят, а у котла три метра. Не выберусь».

Константину первому стало стыдно от этих слов, но Суворов переломил: Александр Васильевич Альпы брал, а я что? Этот хутор не возьму. Атака не годится, а вот политически — дипломатический подход сработает. Тем более, что сейчас он в большой моде.

Заинтригованные листками на калитках хуторяне забили клуб до отказа и нетерпеливо ждали выступления Константина первого, который, сидя на трехногой табуретке, четвёртая «нога» валялась под разваливающимся столом, левым глазом косился на кипу бумаг, разложенных на столе, а правым простреливал зал.

Это невозможно! Возможно, дорогой читатель. Константину первому уже не раз приходилось уходить от погони, и он так приучил глаза, что правый рассматривал дорогу, а левый целился в боковое зеркало: не обозначились ли сзади недружественные товарищи.

Настроение у него было просто отличное. Даже превосходное. Наплыв хуторян превзошёл все его ожидания. Он был доволен полнотой помещения. Это первое. А второе, ему нравился воздух с удушливым перегаром, который свидетельствовал о том, что хуторяне находились именно в такой великолепной функциональной форме, которая должна была блестяще сработать на реализацию его идеи. 

С правой стороны от стола на потрескавшемся полу валялся огромный, истасканный рюкзак.

— Ты, дорогой друг, — Константин первый погладил рюкзак, нагнувшись, шепнул — в случае атак на меня, должен нейтрализовать любого.

Константин первый был креативом. Человеком идей. И если у него возникала идея, он не успокаивался, пока не видел её результаты,

— Что телишься, — послышались раздражённые голоса. — Гони дело. Как помогать нам будете? Так в листке написано.

-Дорогие господа — хуторяне, — начал Константин первый.

— Мы не господа, — бурно зашумели в зале. — Господа в городе. Мы это, как их, лепразоры.

— Понятно, но всё в ваших руках. — Константин первый потряс руками, сжав пальцы в кулаки, встал и начал ходить по сцене, не выпуская из поля зрения дверь. На всякий случай. А вдруг. — Скоро станете настоящими господами. Моё руководство и я, как представитель высокого и властного начальства и с соответствующими полномочиями, — поддал Константин первый, — вам обещаю.

— А ты, — пискливый и «шатающийся» голос, — покажи нам свои документики, кто ты такой? Может ты это, как его мошенник? Жертва нашей жизни?

Какое, точное и ёмкое определение. Константин первый готов был ответить, но перебила звонкая оплеуха.

— Ты кого называешь мошенником? Ты что не веришь ему? Он же наш дорогой товарищ, — хмельной разухабистый голос. — И сидит за председательским столом. А за него кого — угодно не посадят. Вот тебя мы не посадим, потому что ты не можешь сидеть по — председательски, всегда ходишь, цепляясь за заборы, а он может не только сидеть, но и ходит, как председатель.

— Да я это так. С дуру. Ты уж извини меня, Макарушка.

— Ну и помолчи, дура. — Константин первый не видел Макарушку, и ему было наплевать на него, но макарушкин ответ сильно понравился ему. — Говори, дорогой товарищ, говори, — продолжал Макарушка. — А на Петьку не обращай внимания. Не отвлекайся от дела. Он сейчас в отвязанном виде, вчера хлебнул чуток, сегодня выпрямиться никак не может. Хлебает и хлебает. Мы его и в кадушку с холодной водой сажали и в котёл на верёвке опускали, и в туалет за бывшей столярной мастерской водили, чтоб запах его пробил. Никак не может. Продолжай, дорогой товарищ, продолжай.

Упрашивать Константина первого не стоило. Он был сторонником не обороны, а атак.

— Дело объёмное, политическое, переговорное, дискуссионное, дипломатическое, плодотворное и требует тщательного обдумывания и взвешивания.

— Это толково, по-хуторскому, понятно и ясно, — рубанул бабий голос и тоже под хмельком. — Всегда нужно взвешивать. Я вчера повела кабанчика взвесить к Никодиму Завязанному. Да Вы его знаете.

— Не знаю, — отрывисто бросил Константин первый.

— Как же так не знаете. У него железные весы с гирькой и циферками. Помните?

— Не помню. Ты дело говори.

— Так я и говорю. Он хотел меня на килограмм обдуть. Поставил три ноги кабанчика на весы, а четвёртую нет. Думал, что я не замечу, а я глазастая, всё вижу. Мошенник он. Всё нужно взвешивать.

— Правильно говорите, уважаемая, золотые слова, и политически грамотные — Константин первый был доволен нарастающей поддержкой. — Моё начальство и взвесило. Вы знаете, что такое Курилы?

— А как же, — вскинулись мужики. — Они же с нами рядом. Вместе гуляем, выпиваем, дерёмся.

От такого ответа Константин первый опешил и чуть не вошёл в штопор.

— Это как? Гуляете, пьёте. Чушь. Курилы гуляют, пьют.

— Какой ты непонятливый, дорогой товарищ. Вот Петька и Федька, они сидят на самом заднем ряду, потому что они мужики праздные и шатающиеся. Видишь их.

— Да причём здесь Петька и Федька?

— Как при чём? Федька и Петька называют себя курилами, а ты попроси у них закурить. В кармане даже бычка нет.

— Да Курилы — это Курильская гряда. Слышали и знаете?

— Нет. О таком хуторе не слышали.

— Да не хутор это, а земля в океане, — Константин первый чуть не надорвал голос.

— А. Земля в океане. Тогда это другое дело. Не знаем. И что она собой представляет?

— Докладываю вам, что сейчас ведутся серьёзные переговоры об островах Южной части Курильской гряды. 

Константин взял длинную паузу. Главное раскачать хуторские голоса. И раскачал. По первым рядам пробежал шёпот и, добравшись до последних, грянул.

— Да ты говори, мать твою, что такое Курильская гряда? Что интригуешь? На лету мысли схватываем. Мы люди умные. Видел наш котёл. Прокати по всей округе, нигде больше такого нету. И никто не знает его точного предназначения, а мы знаем. Все думают, что он водонапорная башня. А он источник денег.

— О котле потом, — отмахнулся Константин первый. — Курильская гряда это — мягкий климат, — по-лисьи начал подъезжать он, — воды тёплого течения Соя, речка такая там, забитая лососями. Хватай руками и без удочки, икры красной во, — резко ребром ладони по горло, — икры чёрной, разнообразная местная флора и фауна, — мягко и заманчиво закладывал Константин первый, — бурые медведи: мясные, сальные с утеплёнными шкурами.

— А как они, медведи, насчёт характера? Ты поясни нам, — закричали бабы. — Сильно драчливые? Как наши мужики?

— Да что Вы. Приученные. Послушные. Еду из рук берут.

— Это хорошо, а то от наших не отобьёшься. Что ещё там? Ты говори, говори. Не стесняйся.

— Ну, коли так — завихрился Константин первый. — Горные реки, родники, озёра, горячие гейзеры и бань не нужно строить.

— А бань у нас и так нет. Мы в корытах паримся.

— Там корыта не нужны. Экономия. 300 видов высших растений. Японцы желают получить такие острова на ней, как Кунашир, Итуруп, Шикотан, Хабомаи. 

— Не отдавать, — полыхнуло из задних рядов. — Грудью стоять. Армию ввести.

— А почему не отдавать?

— Да потому. Ты, дорогой товарищ, скажи, а причём здесь мы?

— Вот об этом я и хочу поговорить с вами. Трудный вы народ, но патриотично настроенный, за своё нужно стоять, но в данном случае вижу я, что до вас бизнес ещё не дошёл.

— Как это не дошёл, — вскипятились в зале. — Ты за кого нас принимаешь. Мы металлом торгуем. Все трактора разобрали и машины до болтов и гаечек и в металлолом. Особенно хорошо идут свинец и медь.

— О свинце и мёде ещё поговорим. На Курилах их залежи. А как с доходом?

В зале засмеялись.

— Как с доходами? Так разве Петька накачался бы так, если б у него не было дохода. Ты не отвлекайся. Начал с японцев, так и тащи дальше.

— Вот вы против японцев, а вы знаете, что они хотят помочь нам?

— Это как? За бесплатно?

— Нет. Мы отдаём им только половину земли на островах, а они за это обещают обустроить острова домами, парками, детскими садами для нас... Словом всем тем, что имеется в Японии. Я ездил на гряду, был в Японии.

— А ты подтверди? Что слова.

— А как же без подтверждений. Без них никак нельзя.

Он развязал рюкзак, достал фотографии, кинопроектор. Фотографии пошли по рукам. Он включил кинопроектор. Зал оживился: ух, ты, мать твою, ты смотри, зараза, смотри... Сами такие маленькие, как комарики, а какие большие города построили. Посмотришь: комариный народ, против русского богатыря не устоит, а жизнь, вишь, как наладил.

Хуторяне целый час накачивались фотографиями, картинками из кинопроектора, а Константин первый в это время тщательно исследовал сцену в поисках запасного выхода, который оказался железной лестницей, ведущей на чердак: высоко, при прорыве можно кости сломать.

— Убедились, — спросил он, когда хуторяне позапихали фотографии в карманы, а некоторые даже спрятали в пазухе. — Гряду увидели, так как?

— Не отдавать. Не хотим японцами быть, — закричали бабы. — Нашим мужикам нельзя верить. Переметнуться к ихним бабам. Вон Яковлевич. Какой мужик был, литру за раз брал, сутками спал, вёдрами ел, а Маньку оставил и спать завалился с городской шалавой, а в ней, кроме нагрудников и задников, ничего толкового — то и не было. Овца на выданье.

— Не переметнутся, — успокаивающе бросил Константин первый. — Они хозяевами станут. Я там порядок наведу. По струнке и в шеренгу.

— Ну, если ты, это другое дело. Другим не верим.

— Так вот дорогие мои. Отдавать нужно, это выгодно для нас, если судить с точки зрения бизнеса, а не с уменьшения территории. А выгода состоит в следующем. Сколько, например, стоит любой ваш дом с десятью сотками и всем хозяйством?

— Ну, это зависит от того, — рассудительно начали мужики, — трезвым продаёшь или пьяным. Если трезвым на десятку тысяч с хвостиком потянет, а если пьяным — то один хвостик останется.

— На десятку. А один гектар земли на островах, пока они наши вкладывается в три тысячи. Вы только подумайте в три тысячи. Моё начальство предлагает вам закупать сейчас там землю. Так сказать, сделать первый упреждающий взнос в две тысячи с носа, прошу прощения с каждого двора. Вы закупаете землю, — поплыл Константин первый, — японцы по договору не имеют права выселять вас. И что из этого следует? Вы становитесь полными хозяевами половины гряды, Японцы, как я уже и говорил, обустраивают острова. И вы в дамках. Они строят, а вы отдыхаете, — поддёрнул он. — Нужно перспективно мыслить.

— Правильно, — женский колеблющийся голос. — Перспектива главное. Вот что Морковин Иван сделал. Ну, дёрнул маленько, закурил и уснул, а свинарник загорелся. Так он свинью не стал выпускать. Начал с перспективы. Дровишки стал подбрасывать, чтоб больше жару нагнать. И что в перспективе? Жареный продукт. А то бегай с ножом, режь. А если промахнёшься, как Захар Меловой. Раненная свинья все постройки у него разнесла, до дома добралась и чуть его не слопала. Вот, что значит работать без перспективы.

— Простая русская баба, а как верно рассуждает. А ещё. Моё начальство выкупает и ваши дворы. Тоже бабки. Прощу извинения: деньги.

— Денег у нас мелковато, — закричали бабы. — Еле отбиваемся.

— Ты дорогой товарищ не верь им, — взвинтились мужики. — Райка Сорокина умерла. Ходила затрёпанная. А что оказалось? У неё подушка не пухом была забита, а тысячами. На деньгах спала. Мы согласны. Покупаем. Баб вытряхнем, вывернем, но слово сдержим. А сейчас мы тебя проверим. Разбираешься ты в бизнесе или нет?

Константина первого встряхнуло. На проверки он ещё не попадал.

— Вот скажи, дорогой товарищ, почему у нас стоит котёл?

— Ну, — протянул он. — Для тушения пожаров. Водонапорная башня.

— Нет. Мы хотим с французами бизнес открыть. Ты поможешь? Мы же в котле лягушек разводим. А французы их любят. Понял.

— Головастые вы хуторяне. Конечно, помогу. Давайте только сначала вопрос с грядой решим.

— Да что решать. Он уже решён. Скажи, а платить как? Наличными и тебе?

— Ни в коем случае мне. Закон. Я немею перед законом!

— А что мужики, — загалдели бабы, — верим вам, изменять нам не будете, как Тишка. Держит одну козу и молоко пьёт с ней для здоровья. Дело верное. Надоело жить в этих халупах, пить самогон и ухаживать за курами, да свиньями. Перечисляем. Закупим половину гряды, а половину оставим японцам. Пусть поработают на нас. Половину, как Федька Задорный сделал. Здоровый мужик и умный. Один с бабой живёт. Отдал половину огорода Кузьмичу под картошку. Сажай. Тот и сажает, а когда осень — выкапывает. Федька рядом стоит, смотрит, сколько вёдер выкопал. И за каждое ведро по литру самогона берёт, а потом самогоном торгует. Вот это жизнь. Ничего не делает, а деньги валом прут.

— Молодцы, — сказал Константин первый. — Настоящие бизнесмены. Запомните. Земли мало. Как бы другие не перехватили. Сразу начинайте. На листках счёт банка. А я поеду и доложу начальству, что всё обделалось, как нельзя лучше. Да. Чуть не забыл. Я же ездил на гряду и привёз, так сказать, её живьём и что водится на ней.

Он стал выкладывать из рюкзака свёртки и перечислять.

— Зажаренное кабанье мясо. Кабанов уйма. Копчёный лосось. Икра красная, чёрная. Водочка «Курильская гряда».

— А почему одна бутылка? — недовольный голос.

— Ещё две есть. Я в перспективу смотрю. Вдруг вы выпили бы и не согласились. Пришлось бы ехать в другой хутор с пустыми руками?

— Кто тебе это набрехал, что мы не согласимся, — заревели мужики. — Мы его сейчас тут и размажем. Мы согласны на все сто.

— Вот и лады.

Константин направился к выходу.

Удача сопутствовала до двери. В зал вошла полиция.