Послушница или светлячок на ладошке (на конкурс)

         Послушница или светлячок на ладошке

                             На конкурс повестей

15 июля 1918 года от рождества Христова, в небольшом женском монастыре, расположенном в урочище реки Исеть, что в нескольких верстах от Екатеринбурга, случился пожар.
В тот день, с раннего утра до самой обедни над куполами обители громыхали глухие раскаты грома и мертвенно - голубоватые молнии, зародившиеся где-то в поднебесье, среди нагромождений угольно-черных туч, с сухим треском и шелестом падали на пыльные, золоченые, увенчанные ажурными крестами луковицы храмов.

Высоченные липы, высаженные более двухсот лет назад, еще основательницей обители Марфой Золотниковой, с тяжким кряхтеньем раскачивались взад и вперед, разбрасывая вокруг себя желтый, до одури пахучий цвет и ломкие ветви с рваными темно-зелеными липкими листьями.
Неожиданно сухая гроза окончилась  и на измученную летним зноем землю,  обрушился ливень, громкий и плотный.

За час с небольшим, обычно мелководная речушка, вышла из поросших богородской травой и облепихой берегов  и грязным мутным потоком ринулась на монастырский двор, мощенный торчком, небольшими деревянными колодами установленными спилом кверху.
Монахини истово крестились  и, ссутулившись под тяжелыми мокрыми темными одеяниями, спотыкаясь, по колено в воде, с тачками и носилками в руках, спешили в сторону приземистого каменного строения, лабаза, где хранились мешки с мукой, сахарные головы, соль и прочие продукты. Вода  поднималась все выше и выше. Того и гляди перехлестнет высокие пороги лабаза и тогда все: прощай запасы на всю обитель, да  пожалуй и не на один  год.
Наконец-то  ливень закончился и лишь отдельные его капли, в падении, вбирая в себя свет темно-багрового солнца, с громким чмоканьем шлепались на отполированную дождем землю.
Высокая, двойная радуга радостно и торжественно обозначилась прямо над монастырем, над его главным и самым высоким храмом, многократно отражаясь в чистых, умытых стеклах стрельчатых окон.
Ну, а через четверть часа, когда все страхи и волнения по поводу разбушевавшейся стихии уже мало-помалу утихли  и даже кое-где послышался смешки и шутки молодых монахинь, где-то на вершине ближайшего Шихана, где все еще сохранились вырубленные из столетних лиственниц безглазые, пузатые бабы, установленные в местах древних, языческих капищ, из ничего, из пропитанного озоном грозового воздуха, возник небольшой, яркосветящийся шар. Поплутав среди острых скальных обломков, шаровая молния поплыла влекомая ветром в сторону женского монастыря.
…Старая утомленная игуменья Феодора (вот уж лет как сорок свечница), сняла с себя мокрую рясу и принялась расчесывать седые блеклые и ломкие волосы, благожелательно поглядывая в сторону небольшой, аккуратно заправленной лежанки, предполагая немного вздремнуть после волнений, вызванных грозой. Как вдруг, стекло в узком оконце неожиданно, с громким звоном лопнуло, и в просторную полуподвальную келью, служащую также складом воска, готовых свечей и мотков влетел этот самый, рожденный в прибежище древних тюркских богов шар. Неторопливо пролетев над головой в изумлении застывшей монашки, молния вдруг зашипела и, юркнув в угол у двери, заставленный двухпудовыми бочонками с воском, с грохотом взорвалась. Тот час же полыхнуло и в неправдоподобной тишине волна запылавшего, расплавленного воска ринулась к с криком, забившейся в угол Феодоре.
… За час с небольшим, кедровые балки потолка, под напором в спираль уходящего пламени рухнули, и огонь переметнулся выше: на первый этаж, где в главном пределе церкви красовался высоченный и торжественно - благолепный, сработанный еще в семнадцатом веке иконостас. Древние, заботливо протираемые лампадным маслицем иконы, враз полыхнули, а следом в голодном пламени утонули и резные, золоченые Царские врата.
Особо чтимая монашками и прихожанами древняя икона Спаса нерукотворного, лишь в крупные праздники выносимая из алтаря также сгорела…
1.
Рано утром, когда в блеклой акварели уральских небес, только-только растаял унылый звон большого монастырского колокола  и за высокими обитыми железом воротами утих скрип колес двух пожарных конок, присланных с ближайшего Верх Исетского завода, в келью к настоятельнице, робко постучав в дверь, вошла невысокая молодая послушница.
- Чего тебе, Екатерина?- Старая игуменья тяжело приподнялась с колен – молилась за упокой погибшей свечницы Феодоры.
Послушница подошла к окну и присела на небольшой низенький табурет с коротко спиленными ножками. Дрожащий свет нежаркого пока солнца упал на лицо девушки, и тот час стало заметна ее необычайная красота, которую не смогли погубить даже темные монашеские одежды.
-…В Сергиевом Посаде (проговорила она живо) живет мой дядюшка, Лев Александрович Крючков, двоюродный брат матушки моей. В свое время, когда мы с семьей навещали его, он как-то обмолвился, что в Лавре живет и трудится иконописец из иноков. И, дескать, талантлив и трудолюбив он необычайно, да и в дереве толк понимает: уже не один иконостас сработал.… А вот до денег наоборот, совершенно не жадный. Ради искусства и любви к Богу, за стол работает. Я вот подумала, хорошо бы его к нам, в обитель пригласить.…Все ж таки московская иконописная школа, да и практически задаром…
Игуменья присела на краешек большой железной кровати застеленной серой верблюжьей кошмой и не весело рассмеялась.
– Да Бог с тобой, Катенька.…Каким бы он не был бессребреником, но такую большую работу, как целый иконостас заново соорудить, да к тому же и практически бесплатно.… В нашем, сгоревшем - то, почитай около сотни икон стояло.…А Царские врата? Да и как знать, быть может, последние денечки обитель наша доживает.…Сама видишь, времена какие пошли.…Царя-батюшку, не то в Тобольске, не то у нас, в Екатеринбурге, в заточении держат, ироды. А после январского декрета обитель наша совсем обнищала. Большевики даже посеребренную утварь вывезли. Про золото я вообще молчу.…Чем расплачиваться станем? Нет. Не поедет он к нам…Фантазии все это Катюша…
-А вы матушка благословите на подвиг. Я пешком до Сергиева Посада доберусь, а по пути на восстановление храма подаяния собирать буду.…Сначала в Екатеринбург загляну. Хоть родители и уже с год как оттуда уехали, а все ж родной город, все богатые фамилии мне ведомы.…Я даже попробую подписной лист организовать.…Я слышала, что раньше в нашу обитель частенько крепкие купцы наведывались, с женами да детьми.…Якобы уж очень славно пел наш церковный хор.…Милиощики и те, в слезах всю службу отстаивали.…Так что уж я к ним, по старой памяти - глядишь, и не прогонят…
Ну а если с подписным листком ничего не получится, тогда уж по сибирскому тракту, через Челябу, да на юг.…До Чебаркуля почитай сплошь крепкие казачьи хутора да старообрядческие торговые фамилии проживают – они на пожертвования щедрые. За Каменным поясом крещеные татары да башкиры – тоже что-нибудь на восстановление иконостаса подадут.…А там уже Волга-матушка, Рязань ну и наконец, Златоглавая.…
Благословите матушка.…Благословите, Елизавета Петровна.…Глядишь, с Божьей помощью я в обитель художника привезу... Чем плохо?
…- Ох, девочка…- прошептала игуменья, оглаживая послушницу по тонкой, прохладной ладони.
- Какой же ты, в сущности, еще ребенок.…Не ведаешь, о чем просишь.…К тому же была бы ты девушка из крестьянок или допустим из мещанок, отпустила бы, не задумываясь – они за жизнь покрепче держатся.…А ты из дворянского племени, еще год назад за тобой горничные ухаживали, гувернеры.…Где уж тебе до белокаменной пешком дойти, одной…
Она не успела договорить, как в келью вбежала высокая, широкая в кости женщина.
- Беда матушка, беда!
с порога заголосила она.
- На пожарище чин какой-то большой из Екатеринбурга прибыл. С мандатом и портфелем. При нем два солдатика со штыками и ленточками на бОшках. Вас матушка кличут…
- Вот видишь, Катенька…
вдохнула настоятельница и направилась вслед за монахиней…
- А ты говоришь, благословите.… А впрочем, вправе ли я отказать тебе в этом? Наверное, нет.…Ступай Катерина. И да хранит тебя Господь. Хотя чувствую я, не окрепла ты еще душой для подобного подвига. Нет. Не окрепла…
Игуменья приостановилась в дверях, перекрестила девушку широким крестом и мгновенье, поколебавшись, но так и ничего более не сказав взволнованной послушнице, вышла.
… В самом центре пожарища, под высоким и пегим от жара и копоти барабаном, увенчанным переплетеньем металлических полос (все, что осталось от сгоревшего купола), стоял невысокий мужичок в куцем пальто и с сомненьем разглядывал цепь, темной, просмоленной змеей уползающую вверх, к перекресту двух металлических ригелей.
- Елизавета Петровна Вырубская?- поинтересовался он вполне впрочем, равнодушным голосом.
– Я заместитель председателя комиссии по особым мероприятиям, Копытов Иван Савельевич.
- Что же вы гражданка, нарушаете подписанный, и давно уже вступивший в силу Декрет СНК РСФСР от 23 января 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»?
- Вы совсем еще недавно, на прошлой выездной комиссии клялись и божились, что все, что есть в монастыре мало-мальски ценное, добровольно отдаете в наше ведомство на хранение. А что на деле!? Обман!
- И в чем же вы меня, милостивый государь пытаетесь обвинить? В какой лжи!?
Игуменья распрямилась и оказалась почти наголову выше ответственного товарища из Екатеринбурга.
- В обители не осталось ничего из золота или серебра, ни одного оклада от святых икон, ни одного мало-мальски стоящего подсвечника, а слой сусального золота на куполах слишком мал и тонок, даже для того чтобы попытаться снять его к примеру химическим способом…Гальваникой…Овчинка выделки не стоит…
- Отрадно видеть в настоятельнице монастыря женщину с университетским, европейским образованием.
Хмыкнул в прокуренные куцые усишки товарищ из комиссии, и как-то уж очень театрально топнул по полу, заваленному головешками и пеплом коротенькой своей ногой, обутой в невысокий, мягкой кожи коричневый ботинок. Под его ногой вдруг звякнул довольно массивный серебряный слиток, этакая лужица округлой формы из чистого серебра.
- Узнаете канделябр, висевший под куполом, гражданка Вырубская? – поинтересовался товарищ Копытов, ухмыльнувшись…
- Отдайте вы его нам вовремя, глядишь и цела бы осталось цацка ваша…
Презрительно ощеряясь, проговорил, нагибаясь стоящий рядом с монахиней красноармеец, и с трудом прихватив тяжелый слиток, направился к выходу.
- Отдать бы вас под суд, гражданка Вырубская,…- мечтательно щурясь, проговорил Копытов.
– Но, к сожалению, на ваш счет покамест распоряжений не поступало.…А жаль.…Очень жаль. Ну да еще не вечер…Дай срок и все вы, работнички культа отправитесь куда подальше кайлом махать…Ей-ей так и будет.
Он направился прочь из погорелого храма, даже не оглянувшись на отставшего, второго солдатика. Тот, метнувшись, было к сухонькой руке игуменьи для поцелуя, вдруг остановился, скоро и неаккуратно перекрестился и кинулся догонять своего начальника.

…К Екатеринбургу, Катерина подошла под вечер, когда багровое солнце, запутавшись в разлапистых кронах корабельных сосен, уже не мучило, не слепило глаза, а напротив, ласкало взгляд, окрашивая белые стволы берез и длинные лужи, протянувшиеся по вдоль обочин тракта во все оттенки благородного пурпура. Под вечер, когда даже высокие, загаженные грязью и жидким навозом придорожные заросли полыни и татарника, лишь для блезиру сбрызнутые первой росой с растворенной в ней солнцем, выглядели благородно и таинственно.
…Полосатая дощатая будка, стоявшая в свое время возле шлагбаума, преграждавшего свободный проезд в город, куда-то исчезла, да и сам шлагбаум с висящими на нем (надо полагать для проветривания) грязно-серыми солдатскими обмотками, выглядел бесхозным и заброшенным. Вместо обычного солдата, приставленного к шлагбауму, еще пару лет назад днем и ночью щеголявшего в парадном, белом мундире, сейчас на булыге, торчащем среди липучего чистотела, сидел в тоске и небритом подпитии мужик, в мышиного цвета шинели, с какой-то красной тряпицей, привязанной к штыку трехлинейки.
Бессмысленным взглядом слезящихся глаз он проводил молоденькую послушницу и вновь погрузился в тупую прострацию. Рядом с ним, на куцем куске кошмы раскинув руки, лежала в усмерть пьяная, молодая, совершенно голая, дебелая баба. При каждом ее выдохе из носа у нее выползала мутная, полупрозрачная сопля, при вздохе – нехотя уползающая обратно.
По вялым растрескавшимся губам безбоязненно ползала большая, отливающая смарагдом муха.
Некогда большой и богатый на разносолы постоялый двор при почтовой станции, да и сама станция выглядели заброшенными и нежилыми. Сорванные с петель кедровые двери валялись тут же, рядом с дверными проемами, а окна смотрели на проезжающих, слепыми черными провалами с острыми сабельными кривыми осколками стекла по краям…
…Возле почтовой станции, Катеньку окликнул пожилой возница, с трудом взбиравшийся в высокую телегу.
- Тебе куда, дочка? Коли в город, то прыгай ко мне. Мне один ляд в комиссариат, бывшую женскую гимназию по насчет фуража, овса значит, для моей кобылки надоть слетать.…А вдвоем оно, как ни крути, а все веселее.
-Да нет у меня денег, дедушка.
Рассмеялась девушка.
– Совсем нет. Я с Иссети, с пожарища иду, как раз насчет денег.
Катенька щелкнула ногтем по пустой, звонко звякнувшей жестянке, висевшей у нее на шее, немного подумав, легко запрыгнула в телегу и снова рассмеялась беззаботно и весело, по-детски.
- А. - догадался старик.
- Так ты значит, из монастыря будешь? Небось, на ремонт храма собрать надеешься? Напрасно…Напрасно говорю, тебя матушка одну отпустила. Такую молоденькую, да в такое-то время, неспокойное.… Да и меркую я, что денег сейчас в городе ты ни у кого не найдешь.…У кого были – те сбежали, а кто не успел, тех прости Господи, забрали…Революция, мать ее…Я сам еще недавно был ямщиком при почте.…Худо-бедно, но всегда сыт, обут и одет. Двух дочерей замуж отдал.…Одну в Златоуст, другую аж из-под Рязани сосватали.…Да.…Теперь вот при наркоме ихнем подъедаюсь.…Третий месяц обещаниями живу.…Хоть бы копейку заплатили, ироды…Скоро лошадка ноги таскать перестанет…Она же не человек, ей их обещания до фонаря. Ей кажный день питаться требуется.…Овес там, или, к примеру, клевер.…Да ты уснула никак, доченька? Заболтал я тебя, старый хрен? Ну, спи, спи…
Старик накрыл спящую девушку линялой попоной, и слегка шевельнув потрепанными вожжами, причмокнул:
- Ладно старая, хватит подслушивать.…Трогай милая.…Трогай…
Лошадь подумала чуток и, согласно махнув крупной, умной головой, не торопясь поплелась в город, сквозь на глазах сгущающийся сумрак…

2.

…Рано утром, мокрая от росы, старая кобыла, по привычке, без понуканий добрела до высоких, запертых на навесной замок, ворот Гостиного Двора. Остановилась. От души напилась из бочки, установленной под водосточной трубой ближайшего магазинчика и пару раз тихо заржав, уснула так же крепко и спокойно, как спали, сейчас укрывшись одной попоной, молоденькая послушница и старик-возница…

…Екатеринбург, некогда оживленный и богатый уральский город, некоторые улицы которого по изяществу архитектурных ансамблей и богатству магазинов не уступали Санкт-Петербургу или первопрестольной, летом 1918 года выглядел довольно жалко. На прилавках Гостиного Двора вместо обычного, дореволюционного, богатого выбора колбас и разного вида мяса, включая таежную дичь, сейчас лежали сизые от сухожилий конские мосолыги и скукоженные тушки Бог весть, когда освежеванных то ли зайцев, то ли сусликов. В роскошном в свое время магазине «ВИНА и НАЛИВКИ. КОРОБКОВЪ и к0», над входом в который сейчас болталась жестяная вывеска « Красный винокур», в ассортименте значились: «Первач из брюквы» и «Одеколон питьевой», последний впрочем, продавался только согласно мандату, и далеко не всем.…И всюду лозунги, воззвания, плакаты, агитационные телеги с листовками и бесплатными газетами.…И всюду красное, красное, красное, красное…
…Катя проснулась от надоедливого удушливого дыма - возница, скрутив довольно внушительных размеров пахитоску, курил, ловко сплевывая желтой тягучей слюной куда-то под кобылий хвост.
- Доброе утро, дедушка. – Катерина потянулась, осмотрелась и спрыгнула с телеги.
- Спаси вас Бог, что подвезли…
- Да чего уж тут, голуба.…Жаль, что бросить нечего в жестянку-то твою…Пустой я нынче совсем.…Как есть пустой.…А монастырь ваш славный.…Был.… Я там свою бабу отпевал.…Третьего года как.…Да…Хорошая была баба…добрая, услужливая….
Возница помолчал, наматывая вожжи на сухонький кулак.
- А сама-то куда теперь? К солдатикам не советую – и денег не дадут и обидеть могут. Уставший ноне солдатик пошел.…С германской еще уставший…- снова заговорил старик несколько успокоившись.
Катерина задумалась, оправляя черный платок, покрывающий ее головку.
- Да мне, пожалуй, к аптеке нужно.…Той, что к горному ведомству относится.… Там в провизорах наш родственник.… По маминой линии.
Старик закашлялся, поперхнувшись дымом и ненатурально долго вытирая выступившие слезы, все ж таки поинтересовался:- Это какая ж такая аптека? Случаем не та, что напротив усадьбы Харитонова-Расторгуева?
Девушка кивнула, а возница вновь закашлял…
- Не стоит Катюша тебе туда ходить... Не стоит. Уже недели две, как ее подпалили.… Аптеку спалили, а хозяина бают, не то изувечили, не то в распыл пустили…Жиденек вроде…
- Да не еврей он, а француз, да и то наполовину…
Расплакалась послушница и, склонив голову, пошла через площадь, туда, где среди тополей в белом праздничном великолепии возвышался Богоявленский собор.
…Старик – возница оказался прав: денег в Екатеринбурге Катерина не достала. В людей городе из так называемых «бывших» почти не осталось, а купчишек лояльных новой власти уже настолько «обескровили» нынешние градоначальники, что к ним послушница и подойти-то постеснялась.

Несмотря на свои молодые годы, девушка сразу почувствовала, что в ее родном Екатеринбурге,  что-то происходит.

Из обрывков разговоров услышанных случайно, чаще всего речь шла о «Царе-батюшке» и о чехословацких частях, находящихся уже где-то под Челябинском и якобы направляющихся сюда… Хмурые, не выспавшиеся и озлобленные солдаты с красными тряпицами на груди, из мешков с песком спешно сооружали баррикады поперек центральных улиц и скверов. Красноармейские патрули все с большим сомнением и подозрением поглядывали на юную девчушку в монашеской одежде, невесть для чего снующую по центральным улицам города, с жестянкой для подаяний…
…С тяжелым сердцем, Катенька бросила последний взгляд на небольшой особнячок, стоящий среди фруктового сада почти на самом берегу реки Исеть…Особнячок, где она родилась, прожила почти шестнадцать лет и откуда добровольно, повинуясь необъяснимому порыву, ушла в монастырскую обитель…
Впрочем, никто девушку в особнячке этом не ждал: родители выехали из России еще в прошлом году, а сейчас в доме этом расположилась какая-то хитрая контора, с мудреным длинным, трудночитаемым названием:
« Революционный комитет при Екатеринбургском Совете Рабочих и Солдатских Депутатов»…

Легко перекрестившись и поклонившись родительскому дому, Катерина направилась вон из города по пыльному, истоптанному тысячами каторжанских ног, печально известному Сибирскому тракту.
3.
С южной стороны города, природа казалось, сама позаботилась об обороне: столетние сосны и ели, поваленные прошлогодним, осенним ураганом, падая, превратили некогда чистый и светлый лес в непроходимую чащу, ну а сам тракт преграждала высокая стена из мешков с песком.
Рядом с баррикадой, сияя стеклами и черными полированными боками, стоял «Панар-левассер», автомобиль старшего сына купца Харитонова. Но сейчас в нем, на его обитых бархатом подушках, вместо бесшабашного молодого человека, любимца всех Екатеринбургских дам за тридцать, сидело четверо мужиков в черных кожаных одежах.
Не дожидаясь лишних расспросов со стороны красноармейцев, послушница сошла с тракта и по чуть заметной тропке углубилась в лес.
…Господи, до чего же хорош был лес в это летнее утро!
Лучи не жаркого пока еще солнца, увязнув в блеклом, прохладном тумане, слоями плавающим над резной, ажурной зеленью папоротников, создавали необычайно странную иллюзию всеобщего, чуть заметного беззвучного движения. Катерине казалось, что и стройные, шершавые стволы корабельных сосен, и гладкие, пестрые в своем черно-белом одеянии березы и мягкая, измятая ливнями зелень подлеска, все, абсолютно все кружится в чуть слышных ритмах старинного вальса. Да, да именно вальса…Девушка вспомнила как она в роскошном платье, с высоким декольте и в ажурных белых перчатках, впервые с молодым человеком, вальсировала в зале Екатеринбургского горного института на Рождественском балу 1916 года. Ее кавалер, будущий горный инженер, необычайно конфузился и густо краснел, когда его рука случайно дотрагивалась до Катиной спины или плеча…Милый мальчик.…Как же его звали? Вроде бы Мишель.…Ну да, именно, Мишенька Яблонский.…Именно так он ей представился…Смешно… Интересно, где ты сейчас Мишенька Яблонский? А музыка!? Что же тогда звучало? Да, да,…Несомненно.…Именно «Вальс – фантазия» Глинки.…Именно вальс.
Катерина не удержалась и, сделав реверанс несуществующему кавалеру, закружилась в танце, подчиняясь мелодии ясно звучащей в ее памяти.…И пусть ее ладошка покоилась лишь на воображаемом плече воображаемого молодого человека, и ее монашеское облачение меньше всего подходило для такого танца как вальс, но все равно в эти короткие мгновения эта девочка была по-настоящему счастлива. Как бывают, счастливы только дети или блаженные…
Остановившись на перекрестке двух тропинок, Катя рассмеялась, покраснела, и быстро оглядевшись по сторонам, старательно перекрестилась…
-Да что же это со мной происходит, прости Господи? – прошептала озабоченно девушка, но вдруг фыркнула, и весело рассмеявшись, вновь закружилась в танце…
…С заросшей кедром и сосной невысокой, но крутой горы, перед пораженной послушницей открылся необычайно красивый и величественный вид. Внизу, утопая в зелени тайги, крупными слюдянистыми чешуйками поблескивали озера. Тонкими извилистыми нитями желтели проселочные дороги, уползающие куда-то к подножию голубовато-прозрачных Уральских гор. Утреннее, выспавшееся солнце на пару с теплым ветром, дующим с постоянным упорством, скоро разметали остатки утреннего тумана. Дышалось отрадно и свободно.
-Господи!- Вскричала удивленно девушка, сорвав с головы черный платок.
- Да неужели всей этой красоты мало людям!? Что же им не хватает!? Денег? Власти? Счастья? Да вот же оно, счастье, прямо под ногами.…Берите! Все берите! Здесь на всех хватит!
Катерина как была простоволосая, так и ринулась вниз по извилистой тропке, быстро перебирая сильными ногами.… Туда, вниз, круто вниз и в лево, где ей показалось присутствие большого села, по крайней мере, церквушку с голубой луковкой купола она видела совершенно отчетливо.
…Катя ошиблась.
До села она в этот день так и не добралась.
И что помешало ей в этом? Да кто ж его знает.…То ли городское воспитание, когда все очевидное и простое для сельского жителя, кажется совсем иным для горожанина. То ли удивительная прозрачность воздуха над Каменным поясом, когда далекое кажется близким. То ли восторженное, возбужденное состояние души, навеянное той большой, благородной целью ради которой она, совсем еще юная послушница покинула обитель…. Одному Богу известно, отчего так произошло, но было уже далеко за полдень, даже скорее ближе к вечеру, когда девушка, уставшая и проголодавшая осознала, что она окончательно заблудилась. И ей уже не отыскать сегодня не только села увиденного с горы, но и даже тропинка по которой она так весело бежала в первое время куда-то исчезла, потерялась, уступив место упруго-мягкому мху пересохшего болота.
Растерянно покружив среди чахлых, тонких и горбатеньких берез и невесть когда высохших на корню елей, с голыми кронами и ошметками побелевшей, пересушенной тины на нижних ветках, Катя наткнулась на большой и плоский гранитный валун, слегка возвышающийся над зарослями клюквы и брусники.
Разложив на теплой шероховатой поверхности валуна чистый платок, девушка пообедала яйцами, сваренными вкрутую, свежим зеленым, увядшим луком и картошкой отваренной в шинелях.…Посетовав, что нет чая, превозмогая брезгливость, девушка напилась через сложенную вдвое марлицу студеной, желтоватой, отдающей болотом воды, обнаруженной неподалеку, в небольшой лужице.
Перекрестившись, девушка стряхнула с платка хлебные крошки, разулась и, подложив под голову небольшую свою котомку, закрыла глаза.
Сквозь прикрытые веки, мешая послушнице отдыхать, просвечивало солнышко, по - вечернему снисходительное и теплое, да и надоедливое комарье своим плаксивым писком также отгоняло сон, но усталость брала свое, и Катерина мало-помалу все ж таки уснула, свернувшись калачиком и подложив под щеку ладошку.
Пустая жестянка с маленьким замочком и прорезью на верхней крышке, так и не отягощенная ни единой копеечкой, стояла рядом, отражая свет угасающего светила…
Над Уралом тихо и беззвучно опускалась ночь…

4.
…Всю ночь снился послушнице молодой студент Михаил Яблонский. Его неловкие, но жадные руки, его длинные пальцы все настойчивее и настойчивее блуждали по телу Катеньки, неумело и грубо расстегивая перламутр многочисленных пуговиц и разрывая шелк девичьих подвязок. Уже ослабевшая от сопротивления Катенька, безнадежно хватаясь за обитые голубым, холодным шелком стены, безвольно и неправдоподобно долго падала на грубую шерсть офицерской шинели, отчего-то брошенную на пол, как в будуар, в клубах пара и снега вошла старая игуменья Елизавета Петровна, с дамским седлом в руках, и почему-то у именно у Катеньки, почти распятой под телом студента, поинтересовалась простуженным, грубым голосом.
- Товарищ Юровский. Там в машине, еще две черепушки с японской кислотой остались. Их-то куда?
…И плоский камень, и монашеские одежды послушницы потемнели от обильной росы. Было отчаянно прохладно. Катя, вскинула уж было руку, помолиться за-ради спасения от снов подобных, мерзопакостных, как вдруг, совершенно отчетливо услышала невдалеке шум мотора автомобиля и недовольный голос невидимого в плотном тумане мужчины, должно быть того самого, неведомого Юровского.
- Куда? Куда.…Да все туда же…в яму. Тебе сказано было: - « Во исполнение постановления Уральского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов…», что бы от них значит, от этих кровопивцев трудового народа и следа не осталось.…Уяснил?
- Уяснил то я, уяснил…-
Пробурчал другой, более низкий, чем у Юровского голос и закашлялся занудным, глубоким кашлем курильщика.
- …Ну, Николашка с немкой своей допустим и впрямь кровопийцы…Хрен бы с ними.…Но пацаненок или положим девчонки, сестры евоные…Они - то в чем виноватые? Или вот доктор тот же самый…Он, каким боком в кровопийцы попал?
- Боткину кстати предлагали покинуть дом до исполнения приговора. Я лично предлагал.…Так что чего уж теперь.…Да и не твое это дело, товарищ Ваганов. Не твое.… Иди уж, поторопи лучше своих людей.…Светает уже…Пора закругляться…
…Прикусив губу, девушка, чуть слышно ступая по мшистой подушке, подошла совсем близко разлапистой, наклонной ели, рядом с которой чуть слышно урчал автомобиль, в кузове которого виднелись брошенные лопаты и кирки. Приподнявшись на цыпочки, Катя уцепилась за толстую еловую ветвь, подтянулась и, пригнувшись, умостилась на ней.
И машина и перемазанные землею солдаты, устало курившие возле свежее закопанных ям, все, все это отчего-то вызывало в душе девушки необъяснимое чувство страха, животного ужаса…Ей хотелось разжать пальцы, спрыгнуть с ели и бежать куда угодно, но только бежать. Прочь от этих людей, объединенных чем-то ужасным и непоправимым.…И она бы побежала, но чувство жуткой уверенности в том, что бег ее будет совсем недолог, и прервется он, надо полагать от равнодушного выстрела в спину удержал Катю…
…Машина вместе с людьми уже давно уехала вверх по Старой Коптяковской дороге, уже давно растаял шум ее мотора, растворившись в лесных шорохах и щебетаниях утренних птах, а Катя все продолжала сидеть на ветке, крепко обняв руками прохладный, липкий от смолы ствол этой ели…
…Впрочем, полюбопытствуй, кто от нечего делать, поинтересуйся у девицы: мол, зачем ты Катерина залезла сюда, отчего не убежала прочь, как только заслышала мужские голоса? Так и не ответит послушница на вопросы эти простые, нет, не ответит.… Разве что плечиком девичьим шевельнет недоуменно, да покраснеет не вовремя…

5.
Часа через три, когда солнце уже достаточно прогрело и лес, и пыль на извилистой дороге, не оставив от утренних рос даже и воспоминания, Катя наконец-то вышла к селу. Вернее не к селу, а к довольно большому поселению старообрядцев, к староверческому хутору. Брошенному. Оставленному людьми.
Обойдя несколько пустых, крепких пятистенков и заглядывая в окна и распахнутые калитки, у послушницы слож