Белые стены

Он невысок, когда-то был кучеряв — шапка смоляных волос. Сейчас же его лоб совсем оголился, да и затылок просвечивал сквозь тонкие седые нити слегка подвивавшихся стриженых прядей. Хитрые, всё понимающие и всё ухватывающие глазки настороженно вглядывались в окружающий мир из-под набрякших верхних век. Иногда этим окружающим миром был его собеседник или собеседница, и маленький человечек, в зависимости от ситуации и вопроса, конечно, смотрел на этот мир заинтересованно-серьезно или заинтересованно-лукаво. Всё дело в вопросе, который надо решить, — и его когда-то миндалевидные глазки щурились, скрывая принятое им уже раз и навсегда решение.

— Приве-е-ет, дорогая. Ты подожди меня здесь немного. Сейчас ребята закончат обед и пойдут в музей, а мы с тобой поболтаем о том о сём.

Нестройными рядами, растягиваясь и переругиваясь, насмехаясь друг над другом, перешёптываясь и откровенно скучая, толпа юных художников вывалилась на улочку старинного города и потащилась к музею. Им, жителям огромной столицы огромной Родины, было холодно в этом северном городке. Слово «май» о весне не напоминало совершенно, и казалось, что из-за угла очередной церквушки того и гляди выскочит нахальный ветерок и кинет в лицо пригоршню рассыпчатой снежной крупы.

Маленький человечек отрабатывал полученные деньги: подбадривал, обещал, был рядом — словом организовывал. Рядом шествовала педагог художественной школы. Исключительно творческая личность: ни грамма косметики, рюкзачок походно-выходной, джинсы и стрижка «догадайся, сколько мне лет». Педагог молча рассматривала достопримечательности, иногда отвлекалась на своих подопечных, обсуждала с ними покупку сувениров и сладкой ваты — «побыстрее, до музея» и предстоящую на завтра поездку.

Прошли мимо церкви и двух соборов.

— Здесь акустика очень хорошая. Хоры поют — заслушаешься. — Это сказала маленькому человечку его новая знакомая-собеседница.

— Откуда-то приезжают?

— Зачем? Свои. Из семинарии.

— Вот я когда создавал хор (прозвучало известное на всю страну название)... — Он не договорил.

— Как!? Вы создавали? Я сейчас рядом со знаменитостью иду?! Можно я вас потрогаю? — Она со смехом дотронулась до его плеча.

— Продолжай-продолжай, — глазки лукаво заскользили под стеклами очков. — Я ведь долгое время работал кантором в синагоге...

К музею подошли в дружественной обстановке.

— Ну всё, у меня есть час, пока они ходят-бродят по нашему-вашему краеведческому музею. Выпьем где-нибудь кофе? Ты, кстати, где работаешь?

— Главным редактором в сетевой газете. — И назвала известную газету с множеством филиалов, процветающих в городах и весях нашей необъятной Родины.

— Пишешь?

— Пишу. — Прозвучало как-то неубедительно, неинтересно и несерьезно. Мол, баловство это, какой из меня газетчик.

В кафе заказали кофе и какой-то странный алкогольный напиток с потерявшимся названием. Говорили громко и ни о чём. Но так казалось ей, а он для себя что-то обдумывал.

...Он говорил:
— Что тебе делать в Израиле? С работой там не так уж и хорошо. Можно, конечно, найти. Оставаться там нет смысла. Жить тяжело. Все мои знакомые, которые там подрабатывали, старались побыстрее вернуться в Россию. Климат тяжёлый — жарко же. Да и вообще...

— И хохлы ещё понаехали, да? Поведение у них то ещё.

— Да что там поведение! Цену сбивать начнут, если, конечно, работать будут.

...Он говорил:
— Я человек так-то не бедный. Вообще у меня зреют несколько проектов. Я уже тексты подбираю, то, сё. Может, и тебе какая работёнка найдётся. Там... редактировать что-то. Ты мне свои работы на почту вышли. Я посмотрю, умеешь писать или нет.

— Вы почту-то мне скажите.

— Скажу.

...Он говорил:
— Вот мне нужна была няня. Пока путную нашли, сколько времени прошло. Ну, не лично мне, конечно. Для внука. Понимаешь, я туда с дочкой уехал, а у неё сын родился. Ну, как дочка... Не родная, но я её удочерил. Вот с нянями там и мучался. Я мучался, а дочь по ночным дискотекам бегала. Муж у неё — миллиардер. Дом сняли на его деньги, с бассейном, — живи. А у него тогда проблемы были. Думали, ребенку и жене будут угрожать, вот и уехали. Мы в Израиле живём, а он в России проблемы решает. Я думал, она с ребенком будет сидеть, заниматься. А сидел я. С нянями — морока. Одну выгнать пришлось — обворовала. А ведь знакомые посоветовали...

...Он говорил:
— Вот сидим мы как-то вечером с одной няней. Ребёнок спит, дочь гуляет. А она мне и говорит, ну, няня говорит, вот, мол, сегодня Крещение Господне — праздник. Я ей говорю, и что теперь? Отмечать будем? Ну, не знаю, говорит, можно. Отметили. А теперь-то что? А она мне говорит: а теперь в купель бы надо. Да вон, там бассейн, говорю, — прыгай. Она и прыгнула. Хорошо отпраздновали. — Он сладко зажмурился и прихлебнул кофе.

...Мелькнули белые стены Иерусалима, вспыхнул золотой Купол Скалы под белыми лучами обжигающего солнца... Маленький человечек замер, прислушиваясь. Временами в груди глухо начинало колотиться сердце. Зачем я здесь? Зачем я с ней разговариваю? Что я могу ей предложить? Что она может мне дать? В окне увидел чисто выбеленную стену старого кремля, ветки просыпающихся после зимних холодов деревьев. Ещё всё голо и пыльно. Но он знал, что через недели две городок утонет в зелени. Город был его родиной, давно покинутой, но постоянно навещаемой. Особенно в последние годы. Ну как же — сын, старая первая жена, маленький туристический бизнес. Места здесь интересные, природа богатая, хоть и северная, — есть что посмотреть, есть что показать. Что-то неуловимое, наверное, пресловутые связующие ниточки тянули его, подёргивали за седые колечки старых прядей. Смешно... но иногда этот, в сущности, теперь уже чужой город становился его болью, тихой и навязчивой.

...Он говорил:
— Тебе там точно нечего делать. Даже если восстановишь свои документы медсестры и начнёшь работать, лучше остаться здесь, в России. Там и без тебя конкурентов на хорошую медицинскую должность навалом. Потому что медсестры зарабатывают хорошо. Здесь дела делай. Здесь много всего. Никто из тех, приезжающих подработать, не остались — нафиг надо! Понимаешь?

...Он говорил:
— Конечно, ты можешь проехать с нами, но за свой счёт. И пожить немного, но работу тебе придётся искать самой.

— Как с вами? Просто, без туристической поездки?

— Ну естественно. Меня же на таможне знают как облупленного. Лишнего не спросят. Но это всё очень серьёзно. Там ребята суровые стоят. А вообще, иногда кажется, что там все друг друга знают.

— И вы — всех? А вы Дину Рубину знаете? Я книги её читаю.

— Да ну её, эту Дину. Знаю, конечно.

...Ах, пита, сладостная пита, нежная иерусалимская пита, тебя только что выхватили у меня изо рта. А я успела почувствовать не только твой аромат, но даже вкус. Такая горячая, нежная, белая, как белые стены древнего Иерусалима, обожжённые солнцем... Мелькнул яркий подол цветастого цыганского платья и спрятался за чёрными буквами белой страницы... Нет, с авторами быть знакомыми нельзя. Тем более через знакомых.

...Он говорил:
— Давай так. Ты мне скинь свой диплом медсестры, а я тебя возьму на несколько денечков в нашу группу в качестве медика. Понимаешь, я должен предоставить медика — такие правила. Плохого ничего с ребятами не случится. А ты подзаработаешь. Чуть-чуть. Согласна? Ну и хорошо.

Уже вечером она вспомнила, что не спросила, сколько дней продлится поездка. Перезвонила. Он засмеялся и сказал: «Один день». А потом вроде как в шутку сказал: «Своим можешь сказать, что на два дня». Она засмеялась, вроде как ничего не поняв.

...Он говорил:
— Да, как время бежит. Дома ветшают, никто их в порядок не приводит. Дороги паршивые. А я ведь помню, как было здесь хорошо. Неужели власти не могут озаботиться?

Они мчались организованной микрогруппой в тепленьком микроавтобусе. Юные художники ничего не замечали вокруг, кроме нудной поездки по маленькому городу и большой области. Водила, усердно поддакивая гостям, мчал их всех с ветерком к объектам, охраняемым ЮНЕСКО. А широкие, вновь отстроенные или хорошо отремонтированные дороги мягко стелились под колёсами автобуса. Старинные домики, взятые на поруки местными меценатами, в лесах и обнажённых стропилах, остались позади. Всеми начала овладевать дремота, но только не маленьким человечком. Он был стойким собеседником.

...Он говорил:
— Вот я мечтаю день рождения своих родителей отметить. В этом году сто лет бы исполнилось. Хочу фейерверк заказать: большими буквами и цифрами — 100 лет. Хорошо, думаешь?

А дальше шла история целой еврейской семьи, образовавшейся на северных просторах в период «дела врачей».

Заснув часа на полтора под историческое жужжание, собеседница пропустила много любопытных подробностей. Но маленький человечек был неутомим. У него было множество разнообразных знакомых, о каждом хотелось рассказать. Слушали все, ибо — северные просторы, знаете ли, микроавтобус.

...Ногу прихватило несильно, но ощутимо. Нагрузка была, конечно, сверх обычной нормы, но она и не такое могла вынести. Просто смена погоды дала о себе знать. Она начала прихрамывать, было больно подниматься и неловко спускаться по лестницам. Но присесть и забиться в уголок ей не хотелось. Для неё поездка была действительно отдохновением. Взяла и отключилась от всего: дочери, дома, работы. Словно и не было ничего. Не мешал холод, не мешала усталость. Она могла бы пройти и ещё больше. Стальная серость озёр, возле которых стоял бывший монастырь, а ныне музейный комплекс, его холодные мощные стены полутысячелетней давности, северный майский холод радовали, а ветер выдувал все беды и несчастья... Она выбежала за ворота церквушки, когда все уже забрались в автобус и ждали её. Она стала торопиться и... заковыляла. Её хромота и боль были так явственны. Он подумал: «Ах, зачем, зачем это всё?» ...

Вместе со всеми вышагивала маленькая девчушка. Оказалось, ей было девять лет. «Почти десять» добавляла она, улыбаясь. Но была крохотной для своего возраста. К художественной школе малышка никакого отношения не имела. Её отправили за компанию со старшей сестрой. Пичужка постоянно что-то читала. Шла и читала, временами поглядывая на дорогу и на пятки детских башмаков, — отставать и теряться нельзя.

После очередного местного музея, где смотрели графику и акварели, маленький человечек вдруг нарисовался с пакетом в руках, подождал, когда все соберутся, и торжественно обратился к девчоночке:
— Хочу тебе сделать небольшой подарок. Смотрю, ты всё читаешь и читаешь, уж книжка кончилась. Вот тебе новая, стихи Николая Рубцова. С иллюстрациями художника, картины которого мы только что смотрели. Вот. Читай.

Потом, обратившись ко взрослым:
— Она не дешевая — пятьсот рублей стоит. Но я думаю, надо подарить такому книгочею, чтобы помнила нашу поездку.

После поездки маленький человечек сказал собеседнице:
— Слушай, ты вроде как медик у нас. А мы еще здесь два дня пробудем. Туда-сюда поездим. Потом я тебе заплачу. И поговорим о лете. Там тоже поездка намечается, может, поприсутствуешь.

— Хорошо.

Через два дня они снова встретились в кафе. Пили кофе и ели пирожное. Он спросил сразу и в лоб: «Слушай, что с ногой? Ты сможешь ходить в походе? Там километров по десять шагать». — «Да, смогу. Я легко переношу нагрузки. А что, так сильно заметно?» — «Ну, хорошо. Сможешь, значит, сможешь».

...Он говорил:
— Там будет педагог и пара родительниц. Ты жить будешь с педагогом. Такая нормальная девчонка. Но это ненадолго. Так, несколько дней. Подзаработаешь.

...Он говорил:
— Так-то я человек небогатый. Вот сын у меня, который в Москве, — тот да. Его турбизнес процветает... Вообще у меня зреют несколько проектов. Я уже тексты подбираю, то, сё. Может, и тебе какая работёнка найдётся. Там... редактировать что-то. Ты мне свои работы вышли. Я посмотрю, умеешь писать или нет.

— Хорошо. А давайте я вам экскурсию составлю по древнему Маверанахру. Интересно будет. И вы мне заплатите за подготовку маршрута.

Он смеялся:
— Куда-куда?

— Это Средняя Азия. Ездят сейчас туристы в Среднюю Азию?

— И откуда ты такая умная взялась? Маверанахр... надо же... Ладно, давай к будущей весне готовь. Посмотрим. Это ведь не делается так быстро, верно?

— Верно.

— Ну, мне пора.

— А куда работы направить?

Он улыбнулся, прикрыв глаза набрякшими веками, вроде бы и на неё смотрел, а вроде бы и нет:
— Я тебе сообщу.

Прощаясь, он поцеловал её в щёку — ах этот вечный поцелуй еврея... И легко зашагал по тротуару, не оглядываясь. Для себя он всё решил.

Вечером, в оставшиеся пару часов до отъезда, заехал попрощаться к первой и уже такой старой жене.
...Он помнил, он говорил одной из своих собеседниц:
— А я женился. Она, правда, старше меня на восемь лет, но мне так нравится. Она всё знает и понимает.

— Ну и хорошо. А ты как будто оправдываешься?

— Нет. Я не оправдываюсь. ...

С бывшей женой попили чаю, поговорили о том о сём, порадовались детям и внукам... Такси медленно кружило по старым улочкам старого городка. Белела холодная кремлевская стена. Он вспомнил, как тихонько стоял возле обожжённой солнцем стены ослепительного Иерусалима и тихонечко подпихивал в расщелину бумажку с мольбой, чтобы отпустили его холодные северные стены, и он бы смог шагать легко, скользя, не оглядываясь. И как стало ему холодно в раскалённом древнем городе, и он прижался к стене спиной, сел, обхватив колени, как в детстве. Как в детстве, когда ждал, что подойдёт мать и погладит по голове, и отступят страхи и отпустит боль.