ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ КРАСНОДАРА В МОСКВУ

Было начало декабря, и стояли на редкость непогожие дни. В низком промозглом небе собирался снег, лохматые серые тучи нахально цеплялись за верхушки голых тополей. Вверху уже вились крупные снежинки, но до мокрого асфальта они добирались лишь холодным дождем.
Моя умеренно-одинокая жизнь и раньше протекала без излишней стремительности: неспешная работа с керамикой, унылые пьянки без особых последствий, изредка женщины, а сейчас и вовсе провисла. Писал мало: личная жизнь вошла в некоторое сотрудничество с творческой. Несколько дней кряду я безрезультатно нависал над листом бумаги или монитором компьютера, беспокоя последний лишь посещением порносайтов. Можно порассуждать о гормональной природе вдохновения, но как-нибудь в другой раз. На улице мерзко и зябко — кому из друзей захочется в такую погоду тащиться ко мне через весь город? Заоконная снежная круговерть была сродни моим мыслям — сумбурным, разобранным, противоречивым. Извечный русский вопрос «что делать?» и надо ли писать, прочно завис в притихшем пространстве комнаты. Другой вопрос — «почему я пишу?» зачастую оказывался тупиковым для моего понимания. Невероятно сложно это объяснить. Еще труднее вообразить, что кому-то это будет интересно. Торжество маниловщины нарушил телефонный звонок. Виктор Домбровский — председатель краевого отделения российских писателей — сообщил, что я победил в творческом конкурсе прозаиков и приглашен в Москву на всероссийское совещание-семинар писателей, где, возможно, буду принят в ряды Союза писателей. Безусловно, я проникся духовным величием момента, не забыв осведомиться о более практических аспектах творческой командировки: сколько надо брать водки и, главное, как я увезу с собой такое количество? И есть ли в подмосковной Малеевке, — писательском доме творчества, где и будет проходить литературный форум, — ларьки с предметами первой необходимости, например, контрацептивами? Скажу прямо, ответы уважаемого председателя по интересующим меня вопросам откровенно разочаровали: водка и даже презервативы, скорее всего, там не будут востребованы. Во всяком случае, до окончания совещания. Не могу удержаться от соблазна, тем самым нарушив и без того ветхую композицию произведения, чтобы не сказать, что устрашающие ответы будущего шефа оказались на значительном удалении от истинного положения вещей — вышеупомянутые предметы, пусть косвенно, но всё же приняли достаточно активное участие в формировании современного литературного процесса. Далее Домбровский сообщил, что брать с собой необходимо лишь свои книжки, да еще не попавшие в них рукописи, а главное, свой дух — решительный и самодостаточный. Чем Виктор Алексеевич мотивировал свои предположения относительно моего духа, для меня до сих пор остается загадкой. Тем не менее, поезд на Москву отходил через двенадцать часов, и надо было успеть подготовиться.
Судьбу мою в целом трудно назвать удачной: в космос не летал, Ниагарский водопад не лицезрел, в моем относительно скромном арсенале любовных побед пока не было ни одной афроамериканки, а ведь жизнь чёрных, как впоследствии оказалось, имеет значение. Даже на велосипеде езжу весьма посредственно: на прошлой неделе возле супермаркета я сбил участкового полицейского. Оба отделались довольно легко — совместным трехдневным запоем. И вдруг такая честь! Лишь факт, что я смогу общаться с известными российскими литераторами, заставлял пересмотреть отношение к не балующему меня до сих пор року. На творческую же судьбу было грех жаловаться. К тому моменту у меня уже было издано четыре книжки, неоднократное лауреатство в конкурсах, публикации в центральных и местных литературных изданиях. Существует версия, что угодить в «толстый» или иной литературный журнал, — при, естественно, приличном исполнении, — есть совпадение точки зрения главного редактора и автора. Нащупать же концепцию в некоторых изданиях довольно непросто; наверное, это неплохо, когда журнал перестает декларировать свои литературные пристрастия — максимальную приближенность к жизни, но отстраненность от литературной реальности. Опять же: никто не говорит, что это плохо — просто таково положение вещей.
Кроме меня Кубань на семинаре представлял краснодарский писатель-фантаст Игорь Ясинский и поэт из Новороссийска Владимир Беляев. До этого мы не были знакомы лично, но о творчестве друг друга слышали. Собственно, ему, любимому, и были посвящены все тридцать часов пути к первопрестольной. Был еще один связующий компонент, который объединял и более разобщенные социальные слои. Но, не много: бутылок шесть-семь. На всех, разумеется. К концу путешествия мы уже сошлись в едином мнении, что благополучно закончим жизнь нобелевскими лауреатами, но даже если по некоторым субъективным причинам этого не произойдет, то наш бесспорный талант никуда не денется. Ведь, как известно, его даже не пропьешь. Почему-то именно этот фактор радовал особенно. Также вспомнили, что талант ребенка образует страсть мужчины; мы так надеялись, что наши папы были неистовы в любви. Прочь улыбки — без честолюбивой самоуверенности не стоит браться за перо.

Столица встретила жуткой — по южным меркам — стужей: восемнадцать градусов ниже нуля. День клонился к закату, стремительно уступая место ещё более холодной ночи. В Союз писателей на Поварскую мы уже не успевали, и пришлось вспоминать столичных знакомых, у кого бы можно было приклонить на ночлег голову. Несколько моих университетских сокурсников приумножали в белокаменной значимость изобразительного искусства, причем, весьма успешно, но встреча с коллегами-художниками грозила невероятно хмурым похмельным утром. Мы допускали мысль, что после жанровых общений кубанская делегация едва ли смогла бы самостоятельно передвигаться в пространстве. Ответственность — великая вещь! Но, как бы то ни было, кров в эту морозную ночь был необходим. Вдруг я вспомнил о своей давнишней знакомой, перебравшейся на постоянное место жительства в Москву. Она была медиком, и ее брат организовал в столице фармацевтический бизнес. Уж не знаю, что они там изготовляли, но, насколько мне известно, семейное дело процветало. На мобильнике был телефонный номер Евдокии, — именно так звали мою знакомую, — и вскоре, после моего убедительно-жалостливого рассказа, эскалатор опускал нас в гулкое чрево метрополитена. Ехать нужно было до станции «Новозаводская». Организованный хаос подземки суетно шевелился перед нашими глазами. С невозмутимой дерзостью провинциалов, цепляя сумками, не успевших увернуться аборигенов, мы сновали от перехода к переходу. С праведным негодованием, с чувством абсолютной самодостаточности они одаривали нас презрительными взглядами. Безусловно, это некое упрощение — говорить об этике или отсутствии таковой целого мегаполиса, но, думаю, нет существа более обидчивого, более язвительного и злобного, чем несостоявшийся москвич. Сфера деятельности не столь важна — будь это спорт, бизнес или, предположим, литература.
Тем более, что наша внешность мало чем отличалась от окружающих и, на мой взгляд, предполагала даже некую элитарность. На мне была коричневая дубленка, потертые джинсы и почти новые китайские кеды. Бутиковый ансамбль дополняла моя неизменная спутница — темно-синяя фетровая шляпа, матовый оттенок которой подтверждал, что служит она мне верой и правдой круглый год. На элегантном сером пальто Володи не хватало одной пуговицы (пристало ли поэту обращать внимание на подобные мелочи?), из под красной вязаной шапочки непокорно выбивались смоляные кудри. Однако в изысканности всех превзошел Игорь Ясинский — фантаст, всё-таки!
Полы потертого кожаного пальто, отпугивая прохожих, развевались, словно огромные черные крылья. На ногах писателя красовались невнятного цвета яловые сапоги, а на голове была надета несколько полинявшая армейская шапка. Смею предположить, что именно из-за Игоря, вернее, из-за его сходства с кавказцем, на каждом переходе нас останавливал полицейский патруль. Убедившись в подлинности наших документов, блюстители порядка, как правило, еще долго смотрели нам вслед. Вероятно, на их взгляд, мы были неуютны для окружающих и уж совершенно непригодны для столичной приличной жизни.
Так или иначе, вскоре мы вышли на нужной нам станции и быстро отыскали дом, в котором жила Евдокия.
— В таком виде вы собираетесь покорять Москву? — прыснула в ладошку, отрывшая дверь хозяйка квартиры. Двусмысленного сомнительного юмора никто не понял и, недоуменно пожав плечами, мы вошли в ее жилище. Евдокия быстро накрыла на стол. Не прикасаясь к пище, мы молча сидели и поглядывали друг на друга.
— Ну чё? — первым, как водится, не выдержал поэт.
Вздохнув, Ясинский достал из дорожной сумки первую бутылку водки.

Проснулся я от какого-то шума. Нехотя открыл глаза и увидел, что Беляев и Ясинский, мешая друг другу, собирают с полу свои разбросанные рукописи — скорее всего, вечером декламировали. Жутко болела голова. Инстинктивно я хотел притронуться к ней, но рука не послушалась. Неужели парализовало!? Как же я писать-то буду? А пить? На лбу выступила холодная испарина. С испугом я взглянул на свою верхнюю левую конечность. Чему-то улыбаясь в сладком утреннем сне, на ней покоилась рыжая, лохматая голова Евдокии. Мда... Пути наши неисповедимы.
— Василь, какого хрена мечтаешь? — возопил вдруг фантаст. — Через двадцать минут нам надо быть в Союзе писателей.
Сбросив покрывало, я вскочил с кровати.
— Девушку-то прикрой, — заметил впечатлительный поэт Беляев, но глаза отвел.
Укрыв, как оказалось, совершенное Дусино тело, я стремглав бросился в ванную.

Для руководства писательского Союза время оказалось весьма относительной субстанцией — назначенный на десять утра выезд в Малеевку, на наше счастье, откладывался. Разукрашенный инеем краснобокий «Икарус» нетерпеливо пофыркивал у входа. Вскоре всех нас — человек сорок-пятьдесят со всех регионов России — пригласили зайти в храм изящной словесности, где и огласили регламент четырехдневного семинара. Работу предполагалось вести в трех секциях: прозы, поэзии и литературной критики. Руководителями, соответственно, являлись: Светлана Василенко, Юрий Кублановский и Павел Басинский. С творчеством Светланы Владимировны я был знаком: читал ее повести «Дурочка» и «Мария из Магдалы». Василенко к тому времени была уже достаточно известным писателем и сценаристом, лауреатом премии имени Владимира Набокова. «На российском литературном небосклоне появилось звонкое имя...», охарактеризовал ее творчество Владимир Маканин. А уж ему стоит поверить. Не по-женски жесткие и по-женски пластичные, сострадающие и обличающие произведения Василенко были, а, собственно, и есть, олицетворением добротной современной прозы.
Помогали Светлане Владимировне также известные российские писатели Михаил Кураев и Алексей Варламов. Кураев, прежде всего, был известен, как сценарист телефильмов «Сократ» и «Раскол», а также повестями и романами «Капитан Дикштейн», «Зеркало Монтачки», «Приют Теней». Кураев, скорее, писатель констатирующий, работающий наслоением противоположностей, которые не требуют особых выводов. Проживание и переживание героев, но без авторских интонаций, есть главное состояние его книг.
Алексей Варламов написал романы «Купол», «Купавна», «Лох». Ничего похожего на устойчивую славу не связывалось с его именем, но в литературных кругах он слыл прозаиком добротным и даже значительным.
В конце напутственной речи председателю Союза писателей России Валерию Ганичеву удалось испортить настроение не только семинаристам, но и некоторым наставникам: при словах, что на время совещания на территории Малеевки вводится сухой закон, одна из самых известных российских поэтесс печально опустила голову. Как часто нам сообщают сведения, без которых мы бы отлично обошлись.

Автобус мчал нас в сторону писательского дома творчества по укатанной снеговой дороге. Семинаристы затравленно-сосредоточенно смотрели в окна. Литературная элита залихватски горланила песни. Куплет «Едут-едут по Берлину наши казаки» они исполнили несколько раз, доказав и внелитературность своего таланта. В некоторой степени подбор репертуара обнадеживал кубанскую делегацию.
И вот, наконец, мы в Малеевке. Вползая в ауру большой литературы, в ее заснеженное пространство, мы с почтением — как в церкви — сняли головные уборы. Многочисленные фотографии и стенды сообщали, что здесь в разные годы творили Пастернак, Пришвин, Катаев, Фадеев и другие гранды русской словесности.
После обеда нас провели в актовый зал и распределили по секциям. Первым занятием стала лекция публициста и критика Натальи Корниенко о творчестве Андрея Платонова. Подача материала была если не блистательной, то превосходной. В «Дружбе народов» мне ранее доводилось читать ее статью «Не отказываться от своего разума» о творчестве вышеупомянутого писателя. Одно время я зачитывался произведениями Андрея Платонова, но на мой непросвещенный взгляд, показалось, что в ущерб стилю, в его произведениях доминирует глобальная идея. Скорее всего, так и должно быть, ... но я лишь один из читателей.
Вечером нам объявили, что завтра с утра начнется работа в секциях, а сегодня семинаристам необходимо подготовиться по теории литературы. Нужные для этого материалы можно было взять в библиотеке дома творчества. Следует отметить, что свои книжки, по рекомендации местных союзов писателей, мы отсылали в Москву задолго до семинара — собственно, это и был творческий конкурс, результат которого обозначил присутствие в Малеевке каждого из нас.
Последовательный Ганичев не преминул еще раз напомнить, что на четверо суток в доме творчества будет свирепствовать сухой закон. Не скажу, что легко, но мы были вынуждены принять эти кабальные условия.

(продолжение следует)

Подписывайтесь на нас в соцсетях:
  • 12
    4
    208

Комментарии

Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.