ЛЮБОВЬ И ПИЗДЮЛИ
«Многие знания – лишние скорби»,- горько сетовал древний мудрец. «Любите книгу – источник знаний»,- возражал ему основоположник соцреализма. Кто из них прав? Хрен его знает, лично я до сих пор толком не разобрался.
В детстве обожал книги, читал всегда и везде, а не только в отведённых для этого местах. За едой, в туалете, даже ночью под одеялом, подсвечивая себе фонариком… Итог оказался плачевным: мозг, развращённый изобилием беллетристики, коей я его напичкал, добросовестно всю информацию переварив, убедил меня в том, что и в жизни всё должно быть, как в книгах, в том числе и в вопросах взаимоотношений с противоположным полом. Даже сломанная челюсть и не раз свороченный в разные стороны нос не смогли изменить это пагубное влияние книг на моё мировоззрение: мне жутко хотелось быть похожим на Овода, Робина Гуда, капитана Блада и Атоса с д*Артаньяном одновременно, (с двумя последними определённое сходство имелось: моя фамилия тоже на «ян» заканчивается, и занимался я одно время фехтованием на шпагах). Сам, правда, тоже не подарком был, и у меня не только на морде шрамы, но и на кулаках следы от чужих зубов присутствуют.
Но был в моей жизни период, когда я стал натуральным «мальчиком для битья», ибо пиздили меня регулярно 6 дней в неделю, кроме воскресенья. И всё из-за любви, будь она неладна, а точнее – из-за идиотского представления о том, как она выглядеть должна, тоже книгами этими дурацкими навеянным. Сейчас всё живопишу.
В шестом классе умудрился я влюбиться без памяти в одноклассницу свою. Причём, не один такой выискался: добрая половина одноклассников оказала мне честь разделить это моё пристрастие. С ними я легко разобрался: мои нестандартные для армянина габариты и годы посещения секции самбо помогли убедить их, что девочкой этой лучше любоваться и восхищаться издалека, а вот прямой контакт с ней, если я об этом узнаю, пагубно отразится на их внешности и здоровье. Здесь проблема была решена легко, гораздо хуже обстояло дело с ареалом её обитания. Когда-то она проживала в частном доме недалеко от нашей школы, но потом халупу их снесли и выделили им новую жилплощадь в другом районе, который носил название «Силачи» или «Шилачи», (даже коренные ереванцы его по - разному называют), что сути не меняло: район этот испокону считался в народе неблагополучным, ибо концентрация незаконопослушных граждан в нём была в разы выше, чем в других частях города. И именно туда я повадился ежедневно после уроков провожать предмет своего обожания под благовидным предлогом, что портфель считаю слишком тяжёлым для её хрупкой конституции, а район обитания - слишком чреватым для её же безопасности и репутации. А свой портфель поручал отнести ко мне домой однокласснику, живущему в нашем же подъезде.
Девчонка была объективно симпатичной, и наружность её высоко оценили также соседи по району, причём, не только мои ровесники, но и кое-кто постарше, и один из них сотворил примерно то же самое, что я в классе, в смысле – нейтрализовал конкурентов, и ему, сами понимаете, я нисколько не был симпатичен, наоборот: мой вид сразу пробуждал в нём самые человеконенавистнические инстинкты, которым он давал волю сразу после того, как девочка, забрав портфель, скрывалась в родном подъезде, (пиздить меня при даме не позволял уличный кодекс чести), а поскольку он никогда не бывал один, а всегда сопровождался группой соратников, мои шансы убедить его забыть о ней были равны нолю, и единственное, что мне оставалось - постараться отделаться малой кровью, но при этом обязательно нанести травмы и оппонентам, чтоб процесс не выглядел однобоко. Должен с гордостью признаться, что это мне удавалось.
Так продолжалось два с лишним месяца по распорядку: подъем, завтрак, школа, сопровождение объекта обожания и транспортировка её же портфеля до пункта назначения, непременное получение за это наград, именуемых в просторечии «пиздюлями», дворовые игры, по нечётным дням – занятия самбо, выполнение домашних заданий и отход ко сну, перед которым мне грезились радужные видения, как я один, аки Давид Сасунский, громлю полчища конкурентов на сердце, руку и прочие фрагменты организма моей возлюбленной, а она непременно любуется этим со своего балкона, (а до этого несколько раз замечал, как она наблюдала из окна за проводимыми со мной воспитательными процедурами, но никогда не подавала виду, что осведомлена о них, за что был ей крайне благодарен).
Родители, естественно, замечали характерные изменения в моей внешности, Отец даже пару раз вскользь поинтересовался причиной их возникновения, но я веско отвечал ему – «сам разберусь», памятуя о случае трёхлетней давности: когда соседский пацан постарше, отъявленный хулиган по кличке «Мадо», расквасил мне нос и я, ревя, прибежал к Отцу в поисках заступничества, он на это как – то странно отреагировал: сам отвесил мне оплеуху и вышвырнул за порог, запретив возвращаться домой до тех пор, пока не найду Мадо и не набью ему морду. Врать не буду, было страшно, пару часов я нарезал круги по двору, но была зима, я начал замерзать, потому решился позвонить в их дверь, со всей дури врезать по морде открывшему её Мадо и пулей рвануть домой. Кинувшимся вслед Мадо вкупе с отцом и четырьмя старшими братьями догнать меня не удалось, на их настойчивые звонки дверь открыл Отец, вышел на площадку и сам с ними пообщался. Судя по последующим событиям, он оказался убедителен, ибо никогда больше они меня не то, что не трогали, а даже пару раз вступились за меня в моих конфликтах с другими пацанами. Потому про «Силачи» я умолчал.
И вот он наступил, мой звёздный час, день моего триумфа! Это был последний учебный день перед краткими школьными каникулами в честь очередной годовщины Октября. Сначала всё шло по заведённому порядку, но неожиданно экзекуция была прервана властным окриком взрослого мужчины отнюдь не богатырского сложения, но мои истязатели подчинились ему мгновенно и безоговорочно. Сам же этот человек присел на бордюр, (если это читают петербуржцы – то на поребрик), закурил и жестом подозвав меня сообщил, что давно наблюдает за мной и ему стало интересно, чем вызвано это моё патологическое пристрастие к получению пиздюлей? Его манера общения оказалась настолько располагающей к диалогу, что я рассказал ему всё, как на духу. Он недолго, но глубокомысленно помолчал, потом стал выяснять кто я такой, откуда взялся, и когда я назвал Отца, его суровое лицо расплылось в улыбке: «Так ты сын «Գնունու Հենո?», (что в переводе означает– «сын Генриха с улицы Гнуни»: именно под этим «псевдонимом» мой Отец, впоследствии главный инженерный геолог Арм. ССР, предпочтя в юности занятиям хореографией, на коих настаивала его матушка, тренировки по боксу, стал широко известен в узком кругу ереванских «центровых» парней, более того, завоевал в них определённый авторитет). Когда я утвердительно кивнул, он коротко бросил – «Ко мне»! Вся эта свора мгновенно, как вышколенные псы, выстроилась перед ним, и он, встав и возложив руку на моё плечо, заявил: «Отныне этот пацан – ваш брат! Относиться будете к нему с уважением, если кто против него пойдёт – казню», и ушёл, не прощаясь. Они восприняли его слова как приказ, тут же подхватили меня, подвели к водопроводной колонке, где я смыл кровь с многострадальной морды и вытер её услужливо протянутым кем-то платком, после чего мы пошли в беседку, где выкурили «трубку мира», если быть точнее – набитую анашой папиросу «Казбек», (это был мой первый опыт употребления наркотиков). На их вопрос, откуда знаю того человека, сообразил туманно ответить – « это долгая история», хоть сам об этом никакого представления не имел, и только впоследствии узнал, что благодетелем моим оказался ни кто иной, как знаменитый на весь Союз «вор в законе» Було.
Что ещё добавить? Бить меня с того дня перестали, встречали с радушием, искренность которого, если по правде, вызывала во мне определённые сомнения, но самое главное – скоро я сам перестал туда ходить, и не потому, что регулярные пиздюли пристрастили меня к мазохизму, а отсутствие их разочаровало, и даже не потому, что натуру мою азартную отвратило от этого наступившее отсутствие интриги, нет, всё было проще: я от всех скрывал свою «Силачийскую эпопею», но это оказалось секретом Полишинеля, и растрезвонил о ней всему классу именно предмет моих вожделений! Оказалось, что едва зайдя в подъезд, она стремглав бросалась домой, к окну, чтоб не пропустить ни один пинок, ни одну затрещину, коими меня «награждали»: этой гадюке жутко льстило, что есть на свете идиот, любящий её так, что готов добровольно терпеть ежедневные истязания, и она регулярно хвасталась этим перед подругами. Узнав о таком предательстве, я резко её разлюбил и назло ей влюбился в нашу красавицу - пионервожатую…
Одним словом, пагубность воздействии чтения на неокрепшую юношескую психику я испытал на собственной шкуре. Книги эти, в основном, пишут сидя в уютных кабинетах всякие очкарики, а у жизни своя колода, и ты никогда не знаешь сегодня, какую карту она тебе сдаст завтра …