Проделки деда Митрофана (на конкурс)

Деревня, в которой жили моя бабушка и дедушка по папиной линии, и в которую я приезжала каждое лето на каникулы, была обычным среднестатистическим колхозом. Выращивали рожь, пшеницу, дыни, арбузы, кукурузу, водили коров и свиней, тем и жили. На всю деревню был один магазин, в который раз в неделю подвозили товар, школа, детский садик и клуб.

Жил в этой деревне дед Митрофан, вот о нём и пойдет речь. Те, кто постарше, его ровесники, называли его Митроха. Дед был местным юмористом и шутником. Наверное, не было в деревне ни одного человека, над которым он не подшутил, может, только председатель колхоза, да главбухша, Клава – уважал и побаивался.

Бывало, сидит на лавочке, а мимо соседка идет:

– Здорова, Петровна.

– И тебе, Митроха, не хворать. Чаво, опять дурака валяшь, сидишь, зубоскалишь?

– А чаво мне и не позубоскалить? Я мыла-то импортного себе уже прикупил, чаво не порадоваться. Нынче баньку стоплю, попарюся от души.

А, надо сказать, что в те времена, не только в деревнях, но и в городах импортного мыла днём с огнём не сыщешь.

– Ой, да и где ж ты импортно мыло-то купил? Брешешь, небось, как всегда!

– Гл-я-я, а ты чаво, не знала? В магазин наш нынче привезли. Гляньте вы на неё, вся деревня уже понакупила, а она не знает. Ну, надо же! Вон Пистимея (на самом деле её звали баба Маша, Пистимеей прозвали за злобу и жадность после какого-то фильма, то ли Строговы, то ли Вечный зов, то ли Тени исчезают в полдень – сейчас уже и не припомню) уже один ящик притащила, за вторым побёгла. Ей же два сразу-то не унести, худа, как глист, не то, что ты, ты, – и, прищурив глаз, оценивающе посмотрел на Петровну, – и три коробка донесёшь.

– Да на кой Пистимее столько мыла!

– А я почём знаю? Может солить.

И Петровна бросила все дела и бегом побежала в магазин за дефицитным товаром, которого, понятно, в магазине и в помине не было.

Или идет дед Митрофан вечерком, а возле какого-нибудь дома бабы сидят, лясы точат:

– И, чаво, бабы, без дела сидите? – и так удивленно на них смотрит.

– А чаво нам вечерком и не посидеть?

– А-а-а, вы не знаете! Да там же Верка орден свой обмывает, и мне вот налила с радости.

– Какой орден, ты чаво болташь?

– Гля-я-я, чаво болтаю! Да вы не слыхали, чё ли? Дак к ей нынче председатель парткома с району приезжал. Орден вручил, за трудовую доблесть, ага, первой степени. Я иду, а она така вся нарядна, орден на ей болтается, говорить, заходи, мол, за мой орден прими на грудь. Говорить, мол, кого встренишь, пущай ко мне идут.

– Да за каку таку трудовую доблесть, она ж бухгалтером в правлении всю жисть просидела! – возмущаются бабы такой несправедливости.

– Вот чаво не знаю, того врать не буду, орден и всё тут!

И бабы дружно побежали к Верке на другой конец деревни орден смотреть. Понятно, что ни сном, ни духом ни про какой орден она не слышала, глаза на баб выпучила:

– Тожа мне, нашли кого слушать! Председатель парткома! Первой степени! Тьфу! Дурак старый!

Местным пацанятам тоже от деда доставалось. Как-то раз идёт мимо него Стёпка, пацанёнок, лет двенадцати, заядлый рыбак. Рядом с деревней реки не было, но были несколько прудов. Не сказать, что там клёв великий был, но пацанята котам карасей таскали, бывало, что и крупный попадался, так того – на жарёху. Самый ближний пруд – Артемоновский.

– Чаво, Стёпка, нынче на рыбалку не пойдешь?

– Здорово, дед Митрофан, не, мамка не велела, говорит, на работе задержится, а мне корову встречать.

– Эх-х, не повезло тебе!

– Чего не повезло-то? Корову встретить – не хитрое дело, сто тыщ раз встречал.

– Да, при чем тут корова! Я про рыбалку. Жалко, что на рыбалку не попадёшь нынче.

– Да, куда она денется? Завтра схожу.

– Не скажи, Стёпка, не скажи. Нынче городские приезжали к Артемоновскому пруду. Так такую кучу рыбы туда выпустили, говорять, что в ём форель, что ли, будут разводить. Завтри охрану приставять, чтобы местные рыбу не поперетаскали. А форель, Стёпка, рыба дефицитная, а кака вкусна да жирна. Эх-х, жалко, мог бы на сто лет вперёд натаскать, пока охрана не приехала.

Стёпка, он же дитё, глазки разгорелись, и бегом домой за удочкой. Мать пришла, корова возле задней калитки топчется, слава Богу, сама пришла, а Стёпку и "митькой звали" (так у нас говорили, когда не знали, куда человек пропал). Темнеет уже, а Стёпки нет, забеспокоилась, побежала по друзьям, да вовремя на деда Митрофана наткнулась.

– Ты чаво, Дашка, с выпученными глазами бегашь? Потеряла чаво?

– Да Стёпка куда-то делси, не найду, дядь Митрофан.

– Да известно, куды он делси, на Артемоновском форель удит.

– Каку форель? – у Дашки от удивления глаза, как блюдца стали.

– Да откуда ж я знаю, каку?

Дашка бегом на пруд, а дед сидит, ждёт концерта. Спустя время Дашка Стёпку хворостиной с пруда гонит, тот бежит во всю прыть, подпрыгивает, когда матери удается его кончиком хворостины по ногам хлыстнуть.

Бежит Дашка мимо Митрофана и только кулаком ему погрозила. А дед ухохатывается.

Но один раз и деду Митрофану сильно досталось. Обозлились бабы на него после того, как на другой конец деревни на Веркин орден посмотреть сбегали и решили проучить шутника-затейника.

Как-то теплым летним вечерком собрались бабы на лавочке у Петровны, а дед Митрофан напротив через дорогу на своей лавочке сидит. Бабы демонстративно вполголоса шушукаются. Поглядят, поглядят на него и снова – шу-шу-шу. Деду любопытно стало, о чём так увлеченно бабы судачат. Пошёл к ним.

– Здорово, бабоньки, о чём шушукаетеся, чаво случиласи?

– Ой, а ты будто бы не знашь? – спросила Петровна.

– Да откудава я могу знать?

– Ой, не знаю, не знаю.

– Ну, говорите, чаво?

– Ой, бабы, не знаю, прямо, сказать чё ли, чи не? Не выдавать Капу?

– А чаво Капа? – заинтересовался дед Митрофан.

Дело в том, что по молодости у них с бабой Капой роман был. Дело к свадьбе шло, но этот шалопай с другой на сеновале покувыркался. А с бабой Капой у них до сеновала дело не дошло, строгая была, мол, только после свадьбы. Она, как прознала, так раз и навсегда погнала от себя Митрофана.

А Митрофан, чтобы перед мужиками лицом в грязь не ударить, наболтал всем: "Побёг от ей тольки пятки сверкали, поскольку она ведьма, клянуся, мужики, ну у нас до "ентого" дело дошло, а у ей хвост! Ей Богу!"

С тех пор местные мужики от Капы подальше держаться стали, не то, чтоб безоговорочно верили, но так, на всякий случай. Капино время было упущено, так она замуж и не вышла. Надо сказать, что и Митрофан не женился. Всю жизнь бобылём прожил. Теперь баба Капа на Митрофана очень большой зуб имела.

– Да чаво Капа, – говорит Петровна, – Надысь её в магазине встренула, а на ей лица нет – исхудала, аж посерела. Спрашиваю, чаво с тобой, подруга, чаво квасишьси? А она мне и говорить:

– Ой, Надька, не знаю и как сказать, на старости лет я чё ли с ума схожу. Как гляну на Митрофана, так сердце-то из груди и выскакиват. Уже жизня к концу, а я забыть его всё не могу. Вот ведь обалдуй – и мне всю жизню спортил и сам до сих пор один мается. О, как ты, старый пень, мозги бабе-то задурил! А сам ходишь по деревне, зубоскалишь всё! Тольки смотри, Митроха, мы тебе это не говорили. Чтобы ни одна душа не прознала!

– О, каки дяла! – дед Митрофан почесал затылок, – ну, ладно, бабы, пойду я, дялов много.

На следующий день дед Митрофан справил баньку, напарился. Выбрился до блеска, лицо огуречным лосьоном натёр, наодеколонился Шипром – и к бабе Капе. Идет по деревне такой гордый, грудь вперёд, а то! Снова себя первым парнем на деревне почувствовал. А Петровна поодаль за ним по над дворами крадётся. Потоптался возле калитки в нерешительности, махнул рукой, зашёл во двор.

Петровна в щёлку Капиного забора смотрит. Дед Митрофан поднялся на крыльцо, постучал:

– Капитолина, выходи!

Открывается дверь, выходит баба Капа в простом ситцевом выцветшем халате, в косынке, а через плечо полотенце:

– Чаво надо, чёрт старый? Припёрси! Аль забыл чаво?

– Ты, Капитолина, не ершись. Знаю я, что ты по мне до сих пор сохнешь. Дак, чаво старое-то поминать, давай сойдёмся! Вона тибе уже через месяц шестьдесять стукнить, чаво тянуть-то? А?

Баба Капа аж зависла на несколько секунд с открытым ртом:

– Это ещё чаво, ты, старый дурень, удумал, тудыть-растудыть! А ну, иди отседова! Ему уже к земле привыкать надо, а он женихаться! Вот я тебе за всё сейчас, – и погнала деда Митрофана полотенцем с крыльца, а потом за ворота, – Вот я тебе сейчас, – хлопала полотенцем жениха баба Капа, – Я тебе сейчас за ведьму, я тебе сейчас за хвост! Да я бы свой хвост такому ироду как ты да ни в жисть бы не показала!

– Так, значить, есть он, хвост, значить есть! – орал, убегая дед Митрофан, – Значить, правду я говорил – ведьма ты, Капка! Ведьма и есть! А ты, Надька, я тебе ещё покажу! – и погрозил Петровне кулаком.

– Иди, иди отседова, уноси ноги, пока цел! Попадись ты мне еще. Жених, тудыть-растудыть! – заходилась баба Капа.

Петровна согнулась от смеха. Капа чуть постояла, успокаиваясь:

– Надька, а чего это было-то, а? Он чаво, рёхнулся на старости лет, чё ли?

Тут Петровна всё бабе Капе и рассказала. Баба Капа вздохнула:

– Как была ты, Надька, непутёвая, так ей и осталася, – и больше не смогла сдерживать приступ смеха.

Женщины еще долго смеялись. А у себя дома, на маленькой кухоньке, сидел дед Митрофан со своим соседом, дедом Николаем, старым товарищем, перед ними стояли полные рюмки "от стрессу", и изливал душу:

– Слышь, Михалыч, такому, как я, говорить, свой хвост в жисть бы не показала! Так, значить, есть он хвост, значить есть!

Побывав в такой переделке, дед Митрофан задумал Петровну проучить.

 

Через день, в субботу, ближе к вечеру, с пиджаком в руках идет он к Надежде Петровне.

– Петровна, Петровна? Дома?

– Дома, заходи Митрофан, чего тебе?

– Ага, ага. Петровна, а Палыч-то дома, чи не?

– На элеватор побёг, там линия встала, надо починить. А накой он тебе?

– Дак, галстух я хотел у него взаймы взять, чтоб вот к этому пинжаку подходил, а то мой затерялси. Раз в сто лет в обед надеваю, куды делси, ума не приложу.

– Гля-я, а накой тебе галстух?

– Дак, а как на концерт без галстуха? Без него никак.

– Какой ещё концерт, ты чаво, Митрофан?

– О даёшь, какой концерт! Так нынче же в клуб Роза Рымбаева приезжаить!

– Да иди ты. Я не слыхала!

– А ещё почти никто и не слыхал. Михалыч нынче в райцентр по делам ездил, а там встренул Кольку Лесунова, помнишь? Дак, он там сейчас секретарем райкома, вишь, дурак-дураком бегал, а вон, поглядитя, в люди выбилси! Вот Колька и говорить Михалычу, мол, повезло вам, ваш колхоз в области первое место по зерну занял, вот в качестве поощрения Рымбаева нынче к вам приедить. О как! А Михалыч у него и спрашиваить, мол, а чаво не Пугачева или хотя бы Ротару кака-нибудь? А он так строго ему, мол, не капризничай, вы, чай не по стране первое место взяли! Скажи спасибо, что хочь баба, будить на что посмотреть. Так нынче в восемь. Так чаво, Петровна, дашь галстух, чи не?

– Да я дала бы, да один он у Палыча-то. А он в чем на концерт пойдёть?

– Дак, вы тожа собираетися? Тогда чаво ты мне тута голову морочишь?

– Эх! Как без галстуха? Ну, ладно. Нет так нет.

– Да ты у Михалыча попроси. У него, чай есть!

– Да уехал Михалыч к дочери, в Малы Утюжки.

– И чаво, на Рымбаеву не пойдет?

– Далася Михалычу твоя Рымбаева, как собаке пята нога, ему дочке с ремонтом подсобить надо. Ладно, пойду, а то скоро к клубу надо идти, очередь занимать, клуб-то не резиновый, на всех местов не хватить.

Повернулся и пошёл восвояси. А чего? Дело сделано, в Петровне он не сомневался, вмиг новость по подружкам разнесёт, а те дальше.

– Ничего, ничего, хватит места, – прикинула Петровна, – Пол деревни допоздна на току и на дойке работают, точно без концерта останутся. Надо к мужу на элеватор бежать, чтобы не задерживался, а то опоздаем.

И Петровна помчалась, а по пути к подружкам своим забегала. И нет бы людям говорить, что дед Митрофан новость принёс, так нет – Колька Лесунов Михалычу сказал! Много народу повелось.

К семи вечера у клуба собралась уже приличная толпа народа. Все нарядные, а как же, Роза Рымбаева – большое событие для деревни. Мужики нет-нет, да и бегают за клуб, принесли всё, чтобы совместить полезное с приятным. Настроение у всех приподнятое, все рады друг другу, а места́ в зале, да, что места́, на индийские фильмы все же помещались, кто на табуретке, кто на ступеньках, кто просто у стеночки стоял, так и сейчас, чай никого не обидят.

Тут из-за угла выворачивает Зоечка – новый директор клуба. В прошлом году она окончила культпросветучилище и Анна Павловна, прежний директор, со вздохом облегчения передала ей все дела и ушла на заслуженную пенсию. Зоечка, увидев толпу народа перед клубом, от удивления открыла рот и встала, как вкопанная.

– Вы чего тут все?

– На концерт мы, давай скорее, открывай, – со всех сторон посыпалось на Зоечку, – быстрее, сейчас Рымбаева приедет!

Зоечка, как услышала это, резко развернулась и помчалась к дому председателя.

– Иван Семёныч, Иван Семёныч, Рымбаева приезжает! Там у клуба вся деревня собралась!

– Ты чего, Зоечка, с чего ты взяла? Какая Рымбаева, да я бы знал!

Иван Семенович впрыгнул в свой рабочий наряд, посадил Зоечку в свою новенькую Волгу и помчал к клубу.

Увидев приближающуюся председателеву Волгу, народ заволновался:

– Во, во, поди САМ Рымбаеву везет! Но вскоре все поняли, что в машине, кроме председателя и Зоечки никого нет.

– Народ, вы чего тут? – Только и мог спросить председатель, выходя из машины.

– Как чего тут? – отозвался местный фельдшер, – на концерт Рымбаевой пришли, она чего, запаздывает?

– Да с чего вы взяли, что концерт будет?

– Дак, Петровна моей Зинке сказала. Вон она, спроси, подтвердит.

– И мне Петровна сказала.

– И мне.

– И мне, – послышались из толпы многочисленные голоса.

– Так, Петровна, ты чего народ переполошила, какая ещё Рымбаева?

– Так Колька Лесунов нынче утром Михалычу сказал, он его в райцентре встретил.

– Ага, значит Колька Лесунов? А Михалыч-то где?

– А Митрофан сказал, что к дочке в Малые Утюжки уехал, там подсобить что-то надо.

– А тебе-то кто сказал, Михалыч?

– Не, Митрофан…, – неуверенным тоном произнесла Петровна, и до неё стало доходить, что в очередной раз Митрофан её, как девочку развёл, – Вот ведь сволочь! Опять за своё!

Все начали в толпе искать глазами деда Митрофана, но не находили. А его там и не было. Митрофан сидел в летней кухне у Михалыча и с упоением рассказывал о том, как сейчас народ у клуба Розу Рымбаеву ждёт. Михалыч хохотал от души:

– Ну, Митроха, ну ты мастер народ разводить, смотри, как бы не побили!

– Не переживай, не побьют, народ у нас хороший, с юмором!

И он был прав. Люди, когда поняли, что это дело рук деда Митрофана, от души сначала посмеялись, а потом сами на себя посетовали, как они могли подумать, что в их захолустье заглянет целая Роза Рымбаева!

А Иван Семёнович смеялся громче всех, но не над тем, что Рымбаева, а над тем, что колхоз занял первое место в области по зерну.

– Ну, дед Митрофан, ну придумает же такое! Надо же – первое место! Ну доберусь я до тебя, шутник!

 

Время шло своим чередом, 20 июля Капитолине Николаевне, а попросту – бабе Капе, исполнялось шестьдесят лет. По этому случаю к ней в гости собиралась приехать ее родная сестра, Анастасия Николаевна, со своим супругом, Петром Ивановичем, и взрослой дочерью, Варварой.

Внуков своих, Кольку и Петьку, Анастасия Николаевна ещё в начале июля привезла на каникулы к сестре. Баба Капа была одинокой женщиной и всегда с радостью принимала у себя внучатых племянников. Ребята были погодками, Кольке исполнилось девять, а Петьке десять лет.

Ребята с удовольствием гостили у радушной бабы Капы и наслаждались незатейливыми деревенскими буднями. Если надо по огороду помочь – пожалуйста, по дому – не проблема, а в свободное время гоняли на пруды на стареньком бабы Капином велосипеде. Колька сзади, на багажнике, а Петька, так тот всегда за рулем, старший же!

Накануне праздника баба Капа была в зашпарке, гостей встречать – ответственное дело, тем более, юбилей! Ближе к вечеру она кинулась затереть горчички, а горчичный порошок закончился. Отправила пацанят в магазин.

На их беду на обратном пути довелось им столкнуться с дедом Митрофаном. Митрофан, как всегда вечером, сидел на своей лавочке, рядом стояло пустое ведро – только что отнес Михалычу груши со своего сада, а они у деда Митрофана были знатные! А теперь просто сидел, скучал, пока не увидел Капиных пацанят.

– Здрасте, дедушка Митрофан, – почти в унисон поздоровались вежливые мальчики.

– Здорово, здорово, ребяты, откудава путь держити?

– Баба Капа в магазин посылала за горчичным порошком, горчицу затирать будет, – отрапортовал старшенький, Петька.

– От ить как! Значить все-таки Капа собраласи лягушек жарить? Д-а-а, лягушки без горчицы, так, ерунда, а не деликатес. К лягушкам обязательно горчичка нужна.

– Каких лягушек? – округлили глазёнки пацанята.

– Д-а-а, ребяты! Казус тут со мною приключилси, обещал я вашей бабушке бадью лягушек наловить на жарёху, вот уже и вядро приготовил, хотел итить на пруд, да чёт така слабость навалиласи, хоть криком кричи. Видать, здря вы за горчицей в магазин бегали. Не получится у Капитолины деликатеса хранцузскава. А она так хотела себе на юбилей. "Ты, – говорить, – Митрофан, мне никакова подарка не неси, налови мне лягушек бадью, я хочу гостей хранцузским деликатесом побаловать". Говорить, что рецепт в последнем номере "Крестьянки" нашла. О как! А я было собралси до пруда, да занемог, видать подвел я Капу, не будить у ей на именинах никакова деликатеса.  Э-х-х! Расстроится Капа.

Пацанята переглянулись – надо деда и бабу Капу выручать!

– Дед Митрофан, а давайте мы на пруд смотаемся, наловим лягушек, нам не трудно, правда. Чего бабу Капу расстраивать? – Предложил Петька.

– А я не буду лягушек жареных есть! – Вставил свои три копейки Колька.

– Будешь, не будешь есть, чаво рассуждать-то, вы еще их попробуйте наловите! Не будуть они! Их хранцузы знаете, как жруть – аж за ушами трящщить! Так выручите деда? Не забоитися?

– Выручим, конечно, – гордо задрав подбородок, ответил старшенький, – Мы уже взрослые, сейчас только бабе Капе горчицу отнесем, велик возьмем и всё сделаем!

– Да вы ж только смотрите, меня не выдавайте, это я же ей лягух обещалси наловить, скажите, что с пацанами на рыбалку, договрилися?

– Ага, – кивнули головой пацанята.

– Идити, а на обратном пути за бадейкой заходити, я подожду. Да как лягух насобираити, в дом к бабе Капе сразу не несити. Тащщити ко мне, я на бадью бант какой-нибудь начиплю, подарок все ж, а как баба Капа заснёть, так прибегайте, она проснётся, а тут подарок! Вот радости-то будить, прям представляю. А сачки, сачки-то у вас есть, чай на рыбалку бегаете? Вот и их прихватити, все сподручней будет лягух таскать.

Пока пацанята бегали по трем прудам за лягушками, дед Митрофан пошёл в магазин.

– Здорова, Зина! – поприветствовал скучающую продавщицу дед Митрофан, – У тибе есть бант какой-никакой?

– Ну есть, вот краснай и белай, тибе накой нада?

– Да у Капитолины-то завтри юбилей. Вот мине пригласила.

– Да иди ты, кто ж тибе поверить?

– Да клянуся, сама приходила, звала. А у мине, как нарочно, Машка моя опоросиласи, так один поросёночек така красавица, ну чисто Капа в молодости, вот решил преподнесть на юбилей, бантик начиплю, чем не подарок-то? Да, Зин, чуть не запамятовал, а у тибе маёнез имеица?

– Да ты чаво, откудава у меня маёнез, а накой он тибе?

– Да Капа глядить, что я до магазину пошёл, попросила купить, если есть, говорить, для гостей городских хранцузский деликатес завтри приготовить из лягушек собираласи. Ага, и пацанят уже на пруд с бадьёй отправила, точно тибе говорю, сам видал.

– Да иди ты, лягушками? Гостей? Да она чаво там, совсем из ума выжила?

– Да почём я знаю, моё дело про маёнез прознать, нету, так и скажи.

Вот так вся деревня узнала, что баба Капа гостей на юбилее лягушками кормила.

Суть да дело, пацанята насобирали ведро лягушек, получили от Митрофана выговор за то, что всё подряд хватали, мол, надо было покрупнее, да пожирнее выбирать, мол, лягушки – это тебе не курица, которая, чем жёстче, тем наваристее.

Дед нацепил красный бант на ручку ведра и поставил его в катух, накрыв крышкой от большой эмалированной кастрюли. Пацанам велел прибегать, когда баба Капа заснёт, а сам спокойненько смотрел телевизор, да подхохатывал.

Туда - сюда, и пацанята за ведром прибежали.

– Ну, чаво, прибёгли? Ну идити, в катухе забирайти, да глядити тама, бант мне не спортити. Домой принясёти, на кухне поставьте. Капитолина проснётся по утру, а у ей всё для деликатеса готово, тольки вы крышкой на ночь не накрывайти, а то посдохнуть ещё без воздуху, какой тада деликатес из дохлых лягушек?

Ребята так и сделали. Утром их разбудил дикий крик бабы Капы, сразу и не поняли – то ли она плачет, то ли смеётся, то ли проклинает кого. Ночью любопытный кот перевернул ведро, Капитолина спала "без задних ног", не слышала ни грохота, ни кваканья лягушни. Очень скоро выяснилось, от кого ей такой подарочек прилетел, пацаны полдня по хате лягушек собирали, да разве их всех соберёшь?

Дед Митрофан всю вторую половину дня наблюдал, как Капины гости периодически выскакивали с криками из хаты – то одному лягушка на ногу прыгнет, то другой на лягушку чуть не наступит. Но, в целом, гости, зная о проделках Митрофана, от души посмеялись над очередным розыгрышем, баба Капа даже на них слегка обиделась.

На следующий день баба Капа пришла в магазин.

– Здорово, Зина, хлеб свежий не подвязли?

– Не, сегодня не будить, у Михалыча машина сломаласи, тольки завтра, если машину починить.

– Плохо.

– Ну, чаво, Капа, подарил тибе Митрофан на юбилей поросёнку?

У Капы аж глаза сверкнули.

– А как жа, подарил, да не поросёнку, а в-о-о-т таку свинью! Ещё и бантикам первязал, зараза!

– А бантик енто он ко мне покупать приходил, я ему краснай посоветовала.

– От спасиба тибе, Зина, за заботу, век не забуду!

– А гостям тваим лягушки понравилися?

– Ещё как понравилися! Ничаво и не запомнють небось, акромя этих лягушек! – и Капа, хлопнув дверью, вышла из магазина.

А через час Зина, перегнувшись через прилавок, шептала Нюрке на ухо:

– Капа говорить, что гости, акромя лягушек ничаво и есть не стали, тольки их и ели, представляшь? А ведь Капа, не отнять, хозяйка знатна! Видать и вправду вкусно, не зря же французы их жруть! Надо бы у Капы рецепт спросить.

Долго ещё у бабы Капы то один, то другой рецепт лягушек спрашивал, пока она не додумалась этих ходоков до деда Митрофана перенаправлять:

– Да затирялси где-то окаянный, да ты иди до Митрофана, это ж он мине из "Крестьянки" переписать дал.

А через некоторое время после описываемых выше событий и я попалась на розыгрыш неугомонного деда.

Как сейчас помню, мне лет десять, как и каждое лето, родители привезли меня к дедушке с бабушкой в деревню, а сами уехали в город. Работа – есть работа. Вернее, в то лето привез меня отец, мама как раз в мае родила моего младшего брата.

В деревне развлечений мало и, когда бабушка меня посылала в магазин, для меня это было в радость. Магазин не близко, но и не сильно далеко, прямо посередине деревни. Обычный деревенский дом с вывеской: МАГАЗИН. Ничего особенно примечательного там не продавалось. Хлеб и тот привозили один раз в неделю, мороженное так вообще раз в месяц. Колбасы там не было отродясь – её мы из города везли. Так, масло, да конфеты, да ещё чего-нибудь по хозяйству – мыло, спички там или белизну ещё можно было прикупить.

Раз посылает меня бабушка в магазин:

– Поди прикупи конхвет грамм пятьсот "Школьных", да грамм двести "Марципановых", будуть "Барбариски", так и их грамм двести.

Ну я и поскакала. А идти надо мимо дома деда Митрофана. Иду, гляжу сидит на лавке.

– Здравствуйте, деда Митрофан.

– Здрасте, здрасте, Танюшка. Чаво? До бабы с дедом на каникулы приехала?

– Ага, – останавливаюсь напротив него, не культурно пройти мимо, если с тобой разговаривают. Это была моя ошибка.

– Ну, подь суды, расскажи, чаво нового, я слыхивал, твоя мамка тебе братика родила, негритёнка?

– Никакой он не негритёнок!

– Ну, знамо, брешуть бабы.

– Ну и чаво, нравится тебе у бабы с дедой-то в деревне?

– Ага.

– Оно и понятно, тута тебе не в городе, чаво вы там видите в своём городе? Не то, что здеся – выйдешь за деревню, глянешь – кругом простор, солнце, воздух!

– А в городе у нас и кино есть, и карусели, и кукольный театр, и цирк!

– Ой, большо дело – цирк! Цирк и у нас в деревне был, пока не сгорел.

– Когда?

– Да давно, давно. Я ж в ём и работал! Да, было время!

– А кем? Клоуном?

– Скажешь тожа, клоуном! Бери выше – фокусником!

– Ничего себе! – Удивилась я, наивная дурочка, – Фокусником! И фокусы показывать умеете?

– А то, скажешь тожа, конечно умею. Хочешь прямо щас один покажу?

– Конечно, деда Митрофан, конечно, хочу!

– Тока подождать немного нада, я реквизит приготовлю. Баба Клава не заругаить?

– Не, я подожду.

И дед Митрофан скрылся за калиткой. Через несколько минут выходит с двумя эмалированными кружками. Ту, что с водой, даёт мне, а ту, что без воды – себе оставляет.

– Сейчас будет фокус: я сделаю так, что вода из твоей кружки перельётся в мою. Тебе надо глядеть во все глаза внимательно, что делаю я, и повторять всё за мной тютелька в тютельку, поняла? А когда повторять будешь, гляди мне в глаза, не моргая, да в кружку свою не заглядывай, а то не получится.

– Ага!

Надо сказать, что деду я безоговорочно верила, чего с меня взять, дитё оно и есть дитё неразумное.

А тем временем дед Митрофан колдовать начал, стал по кружке и так и сяк указательным пальцем водить, потом по дну, потом по лицу, вроде, как усы рисует, опять по дну кружки, потом вроде, как бороду рисует, там и до бровей дело дошло.

– Ну ка, глянь, перетёкла водица-то из твоей кружки?

– Нет, – разочаровано говорю я.

– Ну, значит, ты моргнула!

– Да не моргала я!

– Ты, Танька, со старшими не спорь. Я этот фокус, знаешь, скольки за свою жисть показывал? Точно говорю – моргнула! Поэтому не получиласи. Ладна, не перживай, в другой раз обязательно получится! Беги себе в магазин.

– А может, когда обратно пойду, ещё раз попробуем? – с надеждой проговорила я и обратила внимание, что с дедом что-то не то, вроде, как еле сдерживается, за живот хватается. – Прихватило, наверное, – подумала я и побежала в магазин.

Прихожу в магазин, а там продавщица тётя Зина, подперев щёку рукой, положив пышную грудь на прилавок, во всю скучала. Увидев меня, изменилась в лице. Но потом взяла себя в руки и только спросила:

– Чего, Танюш, с дедом Митрофаном общалась? Небось фокусы показывал?

– Ага, а Вы откуда знаете?

– Да он в это время всегда на лавке сидит, всем фокусы показывает.

– Тёть Зин, мне "Школьных", "Марципановых" и "Барбарисок".

– Как всегда? Я только кивнула.

С тётей Зиной тоже что-то было не так, как-то странно она на меня поглядывала, а когда я выскочила за двери, наткнувшись на бабу Надю, услышала, как залилась смехом Зина.

– Господи Исусе, – только и смогла испуганно проговорить баба Надя, глядя на меня.

– Странные все какие-то сегодня взрослые, – подумала я и поскакала домой, –бабушка уже, наверное, заждалась.

Дед с бабушкой были в летней кухне, туда я и понесла конфеты. Бабушка наливала себе как раз чай, а дед уже перелил из своей кружки чай в блюдце и деловито дул на него. Увидев меня, дед выронил блюдце, а потом покатился со смеху. Бабушка же всплеснула руками и выдала, я тогда не поняла, в чей адрес:

– Да етить твою мать! Вот старый козёл! Ты иде же Митрофана-то нашла?

– А ты откуда знаешь? Я шла в магазин, а он на лавочке сидел.

– Дак, а ты здеся при чём? Шла себе и шла бы.

– А он про маму спросил, сказал, что бабы болтают, будто мамка негритёнка родила. А потом сказал, что у вас тут цирк был и он в нём работал, фокус мне показал.

Дед зашёлся от хохота ещё пуще.

– Цирк это у нас Митрофан, а фокус энтот он мне еще в пятом классе показывал, так после этого надо мной цельный день весь класс смеялси.

– А почему?

– Да потому, – ответила бабушка и поднесла мне к лицу небольшое круглое настольное зеркало, глядя в которое, дедушка всегда брился.

Гляжу в зеркало, а у меня всё лицо черным разукрашено – усы такие приличные, бородка, брови, я только рот и раскрыла от удивления. Так вот, думаю, почему взрослые себя так странно вели, им посмеяться хотелось, а баба Надя испугалась от неожиданности! Оказалось, дед Митрофан закоптил дно одной кружки, и когда я по дну пальцем водила, палец пачкался, а когда по лицу, то оставлял следы сажи. Так я сама себя и разрисовала!

– Всё, я больше с дедом Митрофаном даже здороваться не буду! – в сердцах выкрикнула я, вытирая слёзы.

&nda