Ночь под Рождество или Похождения Куклы в зеленом. Часть 24

 

А на следующий день мы узнали, что Ник арестован за покушение на жизнь своего отчима. Горю Элли не было предела! Но теперь она не плакала, она, словно, омертвела. Смотреть на нее было невозможно! И все, чем я мог ее утешить, был рассказ о том, как это случилось, ибо тогда становилось ясно, что Ник не виновен. Брат моего отца служил автомехаником у Фортескью. От него мы и узнали, что весь сыр-бор разгорелся именно из-за изумруда, который Ник подарил Элли. Фортескью увидел, как Ник забирает его из шкатулки с драгоценностями матери. Стал истошно кричать, что Ник не гнушается ничем, и теперь ясно, где он достает деньги, прикрываясь ложью о работе. Ник ответил, что камень он собирается подарить своей невесте, как и просила об этом его мать. И больше он не трогал ни единой вещи в этом доме. Если же Фортескью ему не верит, то пусть наведет справки, как он это обычно и делает, и узнает, где он работает, сколько зарабатывает и даже сколько и на что тратит… Скандал длился долго. Фортескью обливал грязью Элли, называл Ника вором и мерзким лжецом, требовал вернуть камень, ибо не место ему на шее дочери шлюхи и, видимо, девицы того же сорта. После этих слов Ник молча двинулся к двери и Фортескью схватил его за шиворот, пытаясь остановить и отнять изумруд. Ник оттолкнул его… Если бы вы видели Ника, мистер Мэйсон, вы бы поняли, с какой силой он мог оттолкнуть отчима, который довел его просто до бешенства оскорбив ту, кого он боготворил. Ник был высокий, очень крепкий и сильный! Фортескью отлетел, как паршивая собачонка, ударившись головой о стол… Думаю, даже если бы Ник остановился тогда, придя отчиму на помощь, то и в этом случае тот заявил бы в полицию. Но Ник выбежал из дома, сел в свой автомобиль и рванул сюда, к Элли. А Фортескью нашли слуги, вызвали доктора, а уж он сам, придя в себя, заявил в полицию о том, что пасынок пытался его убить. Конечно, мистер Мэйсон, слуги видели, что случилось, и многое услышали. Они могли свидетельствовать о том, как все было. Но Фортескью так запугал их, что они рассказали в полиции лишь о том, что слышали ругань и видели, как поспешно Ник Ланкастер скрылся из поместья.

На заседание суда Элли привез я. Она сидела, схватив меня за рукав, не шевелясь и глядя лишь на Ника. Мне кажется, она и не слышала ничего. Да, наверное, и не стоило ей слышать всю эту клевету на него. Адокат, которого предоставили ему, нес какую-то жалкую чушь, никто не стал разбираться по-настоящему, и Ника приговорили к тюремному заключению… Элли, точно, умерла. Помню, как бродила она в сумерках по густо заросшему травой саду, все так же прижимая свою куклу к себе. Вокруг тихо блуждали сумеречные тени, пахло падавшими яблоками, которым судьба была в это лето сгнить разбитыми, а она все брела и брела, тихонько напевая свою песню. Ту самую, о которой я рассказывал… Я даже не пытался с ней заговаривать, зная, что это бесполезно. Но что-то подсказывало мне – Элли не уничтожена, она даже мысли не допускает о том, что никогда больше не увидит Ника. Она ждет. Все время, каждую минуту молча ждет… Не знаю, чем бы все это и кончилось, если бы в те дни Великобритания не объявила войну Германии. Примерно через месяц пришло письмо. Письмо от Ника. Оказалось, он каким-то образом напросился на фронт… Быть может, начальство было довольно его поведением, работой? Не знаю… В общем, ему удалось отправиться воевать. Так он мог не только писать Элли, так она снова чувствовала его рядом. Почти свободным и достойным ее. Хотя, конечно же, война есть война и Ник мог погибнуть. Но он был гордым человеком с чувством собственного достоинства, наш Ник! Он пошел защищать свою родину вместо того, что бы отсиживаться на нарах. Он пошел защищать Элли, и она это понимала… В тот вечер я ужинал здесь, в «Лугах». Хочу сказать, что сам остался в те дни дома из-за своего слабого сердца. Как ни рвался, врачи не отпустили! Ведь как раз где-то за полгода до войны у меня обнаружили порок сердца, ругали еще меня, что до сих пор не обращался. А я и не понимал, что болен. Когда же прихватывало, помалкивал, считая, что просто устал, нерв какой защемило или еще что. Дурак, конечно! А мама так плакала, когда я решил на фронт пойти! Все просила, что бы я с ума не сходил, что я просто и не доеду до фронта… Так вот и остался. А после войны мне операцию сделали… Простите, что отвлекся, мистер Мэйсон! Просто, что бы вы знали, почему я оказался в «Лугах» в тот день, а не в окопах… Элли было не узнать! Она выпила немного бренди, щечки ее порозовели, и она улыбалась, даже смеялась, радостно и с надеждой. На какое-то короткое время мы с миссис Хэмилтон, которая, кстати, всячески поддерживала Элли и верила в Ника, перестали беспокоиться за Элли. Как мы ошиблись! Через пару дней утром, миссис Хэмилтон нашла письмо на столе в гостиной. Элли уехала на фронт, поближе к Нику. «Милая, милая моя тетушка! – писала Элли. – Не беспокойтесь за меня! И прошу вас, не говорите никому, что я еще несовершеннолетняя! Иначе меня не возьмут… Вы ждите и верьте, как верю и жду я. Очень надеюсь, что там, на фронте, я обязательно где-нибудь встречу Ника. Ради этого и еду. Простите меня! Простите, что оставляю вас без своей поддержки и помощи, хотя, надеюсь на то, что наш лучший друг Том всегда будет неподалеку. Я верю в то, что вы, дорогая моя тетушка, понимаете меня, как понимали всегда. Все будет хорошо, непременно! Мы с Ником вернемся, и снова будем все вместе. Обязательно!»… Я знаю, мистер Мэйсон, я сам всегда надеялся, что если во что-то искренне веришь, если чего-то по-настоящему хочешь, это сбывается. Особенно, если речь идет о таких сильных чувствах! Может, так оно в жизни и случается… Но даже такая непобедимая любовь, что связала Элли и Ника, не спасла их. Как ни рвались они друг к другу, встретиться им было не суждено. Элли… она погибла при бомбежке их госпиталя. Это был прифронтовой госпиталь, размещенный в палатке. Элли работала хирургической медсестрой, и они с доктором оказывали самую первую помощь раненым солдатам. Они спасали жизнь, что бы потом, эвакуированные в настоящий госпиталь в тылу, солдаты уже выздоравливали и набирались сил… Как написало командование в письме к миссис Хэмилтон, Элли до последней минуты выполняла свой долг, и благодаря ей к своим матерям и женам вернулось немало сыновей и мужей. Бомба прямым попаданием разнесла палатку госпиталя со всеми, кто в ней был, в клочья…

Мистер Рипли умолк, и я увидел, как по его щеке скатилась слеза. Я поспешил налить ему еще вина.

-Выпейте, мистер Рипли. И я выпью с вами. Давайте помянем Элли.

-Да… да, давайте…

-И Ника Ланкастера.

-А Ник, он ведь вернулся!

-Вот как?!

-Да, мистер Мэйсон, Ник вернулся.

Мистер Рипли выпил свое вино.

-Через несколько месяцев после окончания войны он появился в «Лугах». Я как раз, привез молока и сыра миссис Хэмилтон, выгружал все это из машины, когда в распахнутые ворота вошел человек. Я и не признал его сразу. В потрепанном кителе, небритый, с коротко остриженными, серыми от пыли волосами, он подошел ко мне, хромая, опираясь на какую-то палку, и поздоровался:

-Привет, молочник Том!

Я присмотрелся к нему и только по глазам, по ярко-синим его глазам, глубоким теперь, как море, я узнал Ника Ланкастера. И я онемел, чувствуя, по глазам его этим увидев надежду его сердца.

-Здравствуй, Ник! Рад тебя видеть! – воскликнул я.

-А Элли? Где она?

Ладони мои вспотели от волнения, ибо я понятия не имел, как сказать ему правду. А он уже не глядел мне в лицо, отыскивая глазами Элли, которая, как он, наверное, надеялся, могла выйти из дому или выглянуть в окно.

-Она… Ее нет, Ник, - пролепетал я, наконец.

-То есть, как это нет? Она куда-то ушла? Случилось что-то с ней? Да не молчи ты, как истукан, Том! Где Элли?? Где моя Элли??

-Ее нет… совсем нет, Ник. Прости! Она… погибла. О, господи! Погибла она на войне, Ник. Ее госпиталь разбомбили…

Ник отступил на шаг, точно, боль от моих слов не достанет на расстоянии. Побледнел.

-Погибла?? Но почему… как же так…

-Это война, Ник. Люди погибают и…

-И это ты мне?! Мне ты будешь рассказывать о войне?? – вскричал Ник. – Я же пошел туда только ради нее, только что бы побыстрее вернуться, что бы человеком себя чувствовать, а не тюремным быдлом! Что бы и к ней вернуться человеком… Я через ад прошел, Том! А ее нет?! Я все это время жил только встречей с ней, только мечтой о ее объятиях, о глазах ее, что смотрели на меня сквозь сотни миль, сквозь дым от взрывов и пелену крови, застилавшую взгляд, прямо мне в сердце, а ты говоришь мне, что ее нет, что погибла она??

И застонав, он рухнул на колени, закрыв лицо руками. Я подошел к нему, присел на корточки и дотронулся до его плеча. Ника сотрясали рыдания, что было еще страшнее. Ибо нет, наверное, ничего ужаснее, нет ничего, что отняло бы больше сил, чем видеть сломленным человека такой огромной воли, как Ник Ланкастер!

-Но… как же так, Ник?! Вы же переписывались… как же… почему тебе не было известно?

Ник молчал, его плечи замерли.

-Не знаю… - прохрипел он. – Ее госпиталь… его перекидывали с места на место… как и меня… и письма приходили очень редко, а потом и вовсе перестали приходить. Я ведь не был ей мужем, кто посчитает нужным мне сообщить… А сюда боялся написать. Словно, чувствовал… Господи, Элли! Моя родная девочка… Элли!!!..

-Ник… Ник, пойдем в дом, - попытался я. – Миссис Хэмилтон накормит тебя. Пойдем! Хоть передохнешь с дороги…

Он медленно поднялся.

-Я не голоден, Том. Я теперь, будто, сам умер… Но пойдем, я поздороваюсь со старушкой.

Мы вошли и, увидев Ника, миссис Хэмилтон ахнула сначала, а потом разрыдалась и обняла его.

-Ник, мальчик, ты вернулся! Слава богу, ты жив! – плакала она, а Ник стоял, словно, окаменевший.

Что-то он, все же, сказал ей, что-то бормотал, успокаивая старушку, плачущую по Элли и увидевшую в Нике частичку любимой племянницы, той маленькой девочки, что когда-то пришла в этот дом. В Нике жила любовь Элли, а это главное, мистер Мейсон, что приносит человек в этот мир… Потом Ник попросил разрешения подняться в комнату Элли, и я пошел проводить его. Он остановился в дверях, постоял пару секунд и медленно вошел. Все там осталось нетронутым с того утра, когда Элли уехала. Постукивая своей палкой по деревянному полу, Ник прошел по комнате, дотрагиваясь до ее вещей, подошел к куклам. Он знал, как много они значили для нее.

-Здесь новая кукла… - проговорил Ник и обернулся ко мне. – Я ее не видел… Но почему только одна? Выходит, человек, который присылал эти куклы, узнал, что Элли погибла? Когда Элли… не стало, Том?

-Через восемь месяцев после ее отъезда. А уехала она через пару месяцев, как тебя посадили…

-Господи, но ведь ей было только восемнадцать! – вскричал Ник. – Как же ее взяли? Как вы ее отпустили?? Как вы могли??

-Ох, Ник! Только не вздумай спросить об этом миссис Хэмилтон! Она и так страшно мучилась! Все винила себя, места себе не находила, когда сообщили о гибели Элли. Едва не умерла… Но ты же знал Элли еще лучше, наверное, чем она, ее тетя! Ты не можешь не помнить, какой сильной и упорной она была – уж если решила что, не переубедить! Она так рвалась к тебе, что, вероятно, подделала документы или как-то уговорила взять ее, не взирая на возраст, там, где набирали медсестер. А скорее всего, я думаю, все, как и тетушка ее, думали, что работать в госпитале  нормально для даже восемнадцатилетней девушки. Но она так отличилась, стала такой замечательной хирургической медсестрой, что они там пошли у нее на поводу и  решили, что на фронте она принесет больше пользы стране… А эта кукла пришла на следующий ее день Рождения. Когда ей… когда ей должно было исполниться девятнадцать. Так что, выходит, тот человек не знал, что она погибла. Наверное, узнал потом. Ибо больше кукол не приходило.

-Могу себе представить, что пережила миссис Хэмилтон, когда появилась эта кукла! Ведь Элли уже не было… - вздохнул Ник, и желваки ходуном ходили на его щеках, такую боль он, видимо, испытывал в тот момент.

-А знаешь, она… она, как будто, даже обрадовалась, когда коробку с куклой, как это бывало все годы жизни Элли в «Лугах», мы обнаружили на крыльце. Я сидел в столовой, и мы с миссис Хэмилтон пили чай с пирогом, отмечая день Рождения Элли, когда старушка, точно, опомнилась и встала из-за стола.

-Том, мальчик, мы же забыли! – воскликнула она.

-Что забыли?? – удивился я, едва не подавившись куском.

-Кукла, Том!

-Что «кукла»? – опять не понял я, но миссис Хэмилтон уже вышла в переднюю и распахнула дверь.

Я вскочил вслед за ней и, подойдя, через ее плечо увидел на ступенях крыльца большую коробку, перевязанную лентой с пышным бантом. Там же торчала карточка, на которой, как и всегда, все эти семь лет было написано: « Для Элеоноры в день ее Рождения». Я внес коробку в столовую, поставил на стол и открыл. В коробке лежала эта, последняя кукла. Одетая в лиловое узкое платье, длинные лиловые перчатки и маленькую шляпку с вуалеткой на уложенных в модную тогда прическу на черных кудрях, она очень напоминала молодую леди, которой должна была бы стать Элли…  Миссис Хэмилтон расплакалась, конечно, но не горько, не отчаянно, как этого следовало бы ожидать. Она плакала и улыбалась. Грустно, но все же.

-Вот и для кого-то еще наша девочка жива и любима, Том! – сказала она тогда.

-Для меня она всегда будет жива… - глухо произнес Ник и взял в руки куклу в зеленом платье, которую Элли любила больше других кукол, и которая была так похожа не нее саму…

Рипли раскурил свою трубку и снова как-то пристально посмотрел на меня. Только теперь в его взгляде сквозила неуверенность. Словно, он хотел что-то сказать или спросить, но не знал, стоит ли это делать.

-Что, мистер Рипли? Вы что-то хотите сказать мне? – не вытерпел я.

Тот покряхтел, снова поглядел на меня и произнес:

-А… скажите мне, мистер Мейсон, кроме того, что вы мне уже рассказали, вы ничего в этой кукле не замечали? Ничего странного, удивительного?

Я помолчал, теперь в свою очередь глядя ему в глаза, а потом ответил:

-Если бы вы не спросили, я бы ни за что не сказал, боясь попросту прослыть сумасшедшим. Но после всего, что здесь уже прозвучало… Она поет. Мне казалось сначала, что это галлюцинация какая-то или даже думал о привидениях, не упокоенных душах, но потом услышал совершенно ясно и понял, что поет именно она. Очень тихо, нежно она напевает, похоже, ту самую песню, которую когда-то так часто пела ей Элли, всем сердцем мечтая о любви, о человеке, который будет любить ее больше всего на свете и всегда, что бы ни случилось, будет возвращаться к ней. И ведь он вернулся, мистер Рипли. Ник вернулся!

-Да, вы правы, мистер Мейсон. Сначала он пришел к ней именно таким, о каком она грезила – сильным, красивым, с большим любящим сердцем. А потом, пройдя незаслуженное наказание, подлость и унижения, огонь, кровь и смерть, он вернулся. Только вот она... Какая невероятная, ужасная несправедливость! Столько пережить и узнать, что и жить-то больше не зачем!.. Ник недолго пробыл тогда с нами. Как могли, мы пытались его удержать, уговорить остаться жить здесь, на радость миссис Хэмилтон, но он наотрез отказался. Впрочем, и это можно понять. Для него, наверное, было слишком больно все время находиться тут, где все помнит Элли, и понимать, что она уже никогда не появится. Невыносимо! Даже для такого сильного человека, как Ник Ланкастер… И он уехал. Куда, мы так и не узнали. Просто канул, исчез без весточки, без единого напоминания о себе. Иногда мне кажется, что где-нибудь он еще жив, неся в себе память об Элли, свою любовь к ней и ее любовь… Я тоже слышал, как она поет, ее кукла. Меня пугало это сначала, точно, происходит со мной что-то нехорошее. Но потом  подумал о том, что когда-то Элли так любила эту куклу, так много искренне, от всего своего чистого сердца отдала ей, что все это поселилось в неживом тельце. Поселилось и забилось живым сердечком, вечно несущим теперь отголосок любви, надежды, всех самых сильных чувств Элли. И мне как-то легче на душе стало. Значит, не исчезает в этом мире ничего с приходом смерти. Мечты, любовь, преданность и вера в Чудо – они носятся по свету от одних людей к другим, поддерживают, дарят силы, ведут туда, где ждет счастье… Я рад, мистер Мейсон, что этот дом, куклы Элли достались именно вам. Искренне рад! И я непременно сделаю все, что бы в ваше отсутствие все здесь сохранялось в целости до вашего приезда. Вы услышали этот дом, вы услышали песню Элли, ее саму. Значит, все здесь принадлежит вам по справедливости.

 

И мистер Рипли, откланявшись, уехал. С тех пор он следит за домом, хотя недавно ему пошел уже восьмой десяток… Я не слишком утомил тебя этой историей, Рэй? Ибо это еще далеко не все. Моя… исповедь только начата. Да, да! Прости меня, но все это необходимо рассказать. Необходимо не только для меня, но и для тебя… Можешь перевести дух и выпить виски, дорогой!..»

Элли подняла голову – Рэймонд стоял у огромного окна и курил. Берт сидел, все так же держа в руках свою шкатулку и уставившись на нее невидящим взором. А Джек поглядел на Элли.

-Передохни, милая, - произнес он и поднялся. – Думаю, нам всем стоит перекусить, выпить и слегка размяться…

-Скорее, отвлечься! – заметил Берт, ставя свою шкатулку на стол. – У меня до сих пор перед глазами маленькая девочка в зеленом платье на крыльце дома в «Лугах». Идет дождь, ее волосы, заплетенные в косички, все в капельках воды. Капельки стекают и по ее щечкам. То ли капли дождя, то ли слезинки…

Он вздохнул и налил себе любимого джина.

-Налить еще кому-нибудь чего-нибудь? – спросил он.

-Мне бренди, если можно, - отозвался Джек.

-Рэймонд? – позвал Берт.

-Я же сказал – больше я сегодня не пью…

-Ну, хоть поешь!.. Элли?

-Капельку шампанского, Берти. А еще я хочу покурить и поесть!

-Вы явно идете на поправку, леди! – заметил Рэймонд, садясь рядом с ней на диван. – Поухаживать за вами?

-Буду вам премного благодарна! – улыбнулась Элли. – А ведь ты так и не развернул подарок!

-Разверну потом. Никуда он не денется…

Рэймонд положил ей на тарелку картофеля, мяса, салат и добавил сверху пирог.

-Ешь!.. У тебя, кстати, очень хорошо получается читать! Совсем, как у моей сестры. Когда мы были маленькими – она старше меня на пять лет – я всегда просил ее читать мне на ночь. Особенно, когда болел… Маме вечно было некогда - домашние заботы, а отец возвращался поздно страшно уставший и сразу падал спать. Порой прямо за столом… И вот сестра читала мне сказки, читала так хорошо, что я заслушивался, представляя все услышанное, как наяву. Ты читаешь так же… И у тебя удивительно мягкий, приятный голос! Но поешь, прежде чем продолжать!

Элли послушно взялась за еду, а Джек произнес:

-Удивительная история, на самом деле! Трогательная. И особенно, наверное, потому, что мы все помним этот дом, мы были там, мы ходили по тем же комнатам, по которым ходила та Элли, смотрели в те же окна, гуляли в том же саду…  И куклы. Мы все их видели. И ведь тебя, Рэймонд, тоже привлекла именно та кукла в зеленом платье!

-У меня прямо мурашки по коже от этого! – заметил Берт. – Ну, в смысле, не от страха, а от какого-то странного волнения. Будто, история эта не просто история, будто значит она что-то важное для нас, и Ферри неспроста писал все это, не ради того, что бы развлечь Рэймонда в Рождество.

-Вот погоди и узнаешь! – заявил Рэймонд, запивая еду морсом.

-Жаль только, что мы так и не узнаем разгадку происхождения кукол! – произнес Джек. – Вот уж, действительно, тайна!

-Письмо большое! – заметила Элли. – Может быть…

-Ну, откуда, Элли?? Старик Рипли ничего не узнал, а кроме него, думаю, и саму Элеонору Клейторн никто в тех местах и не помнит, - возразил Джек.

Та в ответ пожала плечами, запила еду тем же морсом и прикурила.

-Ты не торопишься? – тихо спросил Рэймонд. – Письмо жжет руки?

-Наверное… Все это очень интересно и… так странно, Берт прав. У меня ощущение, что в этой истории Элли и Ника…

-Прослеживается сходство с нашей? – в лоб спросил Рэймонд. – Только в отличие от Ника, я поступил, как последний трус. Я предал не только твои чувства, Элли, но и свои тоже!.. Мои амбиции… Только не говори мне ничего о том, что без амбиций из меня, из нас четверых ничего не получилось бы! Я знаю. Я сам это не раз твердил, когда мне напоминали о моих выходках, скандалах, которые я затевал, обиженный, что в группе меня задавливают, не желая включать мои песни в альбомы… И нечего так пялиться на меня, Берт! Все это было, и я еще тот забияка… Но ведь речь сейчас не об этом, мой дорогой, и пусть Элли знает, с кем пытается связаться! Джина, она ведь тоже была частью моих амбиций. Я гордился ее красотой, эффектом, который она производила на мужчин, ее связями и знакомствами… Как же глупо звучит! Глупо и похабно… Ее эрудированность, остроумие, положение… Можно подумать, я сам был тогда пустым местом! Впрочем, так оно на самом деле и оказалось. Я стал еще хуже за эти годы, милая. Из обаятельного, солнечного мальчика, который иногда устраивал ссоры, я превратился в уставшего, озлобившегося типа, чьи амбиции еще здравствуют, вот только мало, что получается. Черт, я бы много чего мог сказать сейчас по этому поводу, но мне тоже кажется, что Ферри неспроста выволок на свет божий эту старую сказку. Что еще мы услышим!

-А я вот думаю, что Ферри уж точно не стал бы писать ничего такого, что расстроило бы тебя в Рождество! – возразила Элли.

-И ты снова оправдываешь меня! – усмехнулся Рэймонд.

-Но ведь кто-то должен! И я надеюсь, что право первенства в этом сейчас у меня… Так я продолжу читать? Все готовы?

-Мы ждем! – воскликнул Берт.

А Рэймонд взял ее руку и поднес к губам.

-Увести бы тебя сейчас отсюда, но все ждут окончания письма. И я, наверное, больше всех… Читай, Элли. Что бы там ни было…

Она устроилась поудобнее, выпила еще немного морса и продолжила чтение письма.