Мемориальная сказка

(Кромер О. Тот город — М. АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2022)

Наше путешествие по миру партийно-идеологической литературы продолжается. 
Иной литературы, числящейся по разряду «серьезной прозы», видимо, больше уже не предвидится. 

Сперва писали о Боге, потом о морали, обществе и психологии, ныне, из высокого, — только о политике. И такой литературы — две разновидности, на выбор. Либо современная, повесточная (от «голубой устрицы» до новых людей в белом и хроник оппозиционного акционизма), либо псевдоисторическая, публицистическая — «чтобы помнили» (это уже про старых людей в белом, про предтеч, революционеров-героев, воображаемых, и так далее).

Книжка Кромер «Тот город» принадлежит ко второму, «историческому» роду. 
Развернутое напоминание граду и миру об ужасах сталинских репрессий. Очередной сеанс литературной электросудорожной терапии: прочитай и излечись от тоталитаризма.

Соревноваться с классиками гулаговского жанра (Солженицын, Шаламов) — дело неблагодарное. Хотя бы потому, что там все из первых рук, хотя бы потому, что в их время тема была еще свежа. Нынче сказать что-то новое чрезвычайно трудно. Гулаговский канон затерт до дыр и превратился в один сплошной литературный и кинематографический шаблон: унылые зэки, злобные вертухаи, зона среди снегов и метелей, а где-то там, в Кремле, пирует вождь народов, «тревогу вином заливая». 

Однако автор счел — маловато будет. А редакция Шубиной подсуетилась, выпустила «Тот город», как раз вдогонку скандалу с «Мемориалом». 
Короче, «и вновь продолжается бой...». 
С кем? Само собой, с нами, с рядовыми читателями.
Легенда такая: мы — ученики, не усвоившие урок, так что повторенье — мать ученья. Нате вам новую версию «Тараканища» про стойких, несгибаемых людей креативной интеллигентской породы, так и не покорившихся усатому.

«Тот город» — это детская книжка для тех, кто еще не вырос, да и, похоже, не должен вырасти. Это такое развернутое пособие для классного часа с рассказом о пионерах-героях. От каждой страницы веет дидактизмом и назидательностью. А чтоб читатель не заскучал, вброшен для интереса, как в нынешних школьных учебниках, местный Вергилий, — Андрей. Да есть в качестве манка — тайна, покрывающая происхождение и местонахождение таинственного «того города».

Инфантилизмом веет от авторской манеры письма, напоминающей старые советские пропагандистские книжки, причем самые дешевые из них. Наконец, было трудно отделаться от впечатления, что местами читаешь фанфик на сериал Юлии Яковлевой о ленинградских детях («Дети ворона» и т. д.) с поправкой на то, что тут написано для взрослых.

Как принято нынче в романах, овеянных выучкой в школах нетворческого письма, здесь все не так просто со временем. Не прошедшие нынешнюю писательскую формовку обычно пишут по старинке либо про прошлое, либо про настоящее. А тут аж два в одном. Условное настоящее и условное прошлое. 

Следует сказать сразу, «настоящее» здесь уж чересчур условно. О том, что действие разворачивается в эпоху товарища Андропова, в наш век горячей любви к подстаканникам и бытовой аутентичности, не говорит ничего, кроме вскользь упомянутых дат. «Настоящее», как теперь обычно случается в романах, механически построенных по принципу «тогда и теперь», пусто и безлико. Оно словно и не настоящее, нереальное в сравнении с тем, что кануло в Лету. Реальность была только тогда, в прошлом. Поэтому с первых страниц веет разочарованием — «да, были люди в наше время». Почти по Дмитрию Быкову — сплошная рутина вместо эры истребителей. Сталин умер, в войне победили, ГУЛАГ закрылся. Мы родились слишком поздно. Ничего интересного и великого уже не будет. Ну вот, разве что общество «Мемориал» заработает. Вот это будет достижение почище ДнепроГЭСа.

Поэтому большую часть книги вполне закономерно занимает рассказ о героической эпохе — о сталинских тюрьмах и ссылках.
Времена Андропова лишены каких-либо примет. А вот от сталинской эпохи веет знакомым уютным телесериальным форматом: воронки по ночами, ГУЛАГ, дружелюбно распахнувший двери, хамоватые стукачи-соседи, «кровавая гэбня» и группа страдающих интеллигентов, не державших отродясь в руках ничего тяжелее кисти и карандаша с ручкой, носители памяти, светочи просвещения. 

Типовой псевдоисторический картон с мелодраматическим налетом, темой загубленной судьбы и невероятной стойкости отдельных личностей на общем сером рабском фоне.
Главная интрига: нас обещают познакомить с целым потаенным городом, который пусть и находится на советской территории, однако советскому руководству неподвластен. 
Трудно назвать такой поворот чем-то оригинальным. Первое впечатление — нам предлагают очередной извод легенды о граде Китеже, только либеральном, мечту о непоротой губернии, которая, впрочем, не нова даже для нынешней литературы. 

Такое уже было. 
Навскидку можно опять вспомнить Дмитрия Быкова с его «Оправданием» и Алексея Варламова, который наступил в этот сюжет, если не ошибаюсь, дважды. Ну и, конечно же, был Владимир Шаров — певец потаенной, конспирологической российской жизни... 

Если же покопаться в жанровой литературе, то, наверное, нетрудно будет и там отыскать целый ворох современных текстов, в которых фигурируют разного рода сектанты, спасающиеся в лесах и на горах от очередного Антихриста. 
Ну, куда тут впрягаться? Все уже вытоптано донельзя. Но автор, несмотря на детскость письма и подачи, не так-то прост.

Казалось бы, «Тот город» должен был стать не то либеральной «Утопией», не то «Городом Солнца», не то «Незнайкой в Солнечном городе» — художественным манифестом в пользу свободного образа жизни, который выгодно отличается от рабского, советского. 
Что-то вроде манифеста («боритесь! боритесь!») здесь имеется. Однако для утопии маловато конкретики. 

Обычно утопия — это попытка описать некую модель общества (кому желательную, кому — нет), работающую при определенных условиях. Утопия — это своего рода художественная социология, развернутое описание вполне возможной общественной жизни. При всей абстрактности, это всегда некий план, некий образ, рационально выстроенная гипотеза, более-менее ясный ориентир, к которому нужно стремиться и которого следует достичь. 
Поэтому образ города, символизирующий прогресс и цивилизацию, некое совершенное состояние в утопической литературе просто обязателен. 

Но для книги Кромер «Тот город» все не так.
Главный секрет текста как раз в принципиальном отказе от социологического утопического мышления. Никакого города, в старом литературно-утопическом смысле здесь нет.
Вся прошлая литература выражала заботу о будущем социальном устройстве. Здесь эта традиция отметается. Общество не важно. Мы — гуманисты, поэтому пишем не об обществе, а о людях, об их простоте и человечности.

В книжке Кромер «Тот город» описание конкретной, работающей социальной модели общественного устройства отсутствует. 
В этом смысле она не дотягивает даже до популярного в Америке формата «жизнь в лесу», до текстов, с наслаждением описывающих прелести или, наоборот, горести жизни секты, коммуны или очередного фаланстера.

Написанное Кромер интересно исключительно в плане того, как в ее тексте выразилось господствующее безразличие к тому, в каком обществе мы живем, и в каком собираемся жить. Если в андроповскую эпоху, ту самую, якобы присутствующую в книге, сетовали на незнание природы общественной жизни («мы не знаем общества, в котором живем»), то теперь можно говорить, об откровенном нежелании знать.
Нас незаметно уверяют в том, что никакая социальная модель никогда не работала и работать не будет. «Город», о котором мечтали в утопиях, — это ложный, почти сатанинский соблазн. Хватит, мол, в него верить, и в земной, и в божий.

Что же взамен?
А вместо этого продукт мудрости в духе «Гарри Поттера»: «Будут хорошие люди, будет и общество хорошее. Плохие общества слагаются из плохих людей». 
Но эта формула глубоко наивна. Ведь в хороших обществах всегда будут плохие люди, а в плохих — хорошие. 

Подобной сложности книга Кромер, само собой, лишена. Поэтому изображенное ею, пусть и вскользь, «свободное» подземное сообщество оказывается полностью лишено конфликтов, противоречий и привычных любому обществу как отрицательных, так и положительных отклонений-девиаций. Все серые, однотонные, невыразительные. Ни науки, ни поэзии. Из праздников — день смерти Сталина. Короче, дружеская шигалевщина.
Логика Кромер по виду мало чем отличается от логики первых наивных большевиков, считавших, что при коммунизме не будет ни тюрем, ни преследования инакомыслящих. Да нет, будет и то, и другое. Всегда, и при любом обществе. Вот в Раю, другое дело. Но и то, только потому, что общественная жизнь в Раю отсутствует вовсе.

Поэтому, отбросив конкретику, отринув путь традиционной рационально выстроенной утопии, этой интеллектуальной гипотезы в образах, Кромер не остается ничего, кроме как перейти в область чистого беспримесного фантазирования, современной сказки, феерии типа «Алых парусов», где вместо корабля капитана Грэя общество «Мемориал».
Однако даже в сказке воплощена некая здоровая логика реальности. Здесь, у Кромер, оторвавшейся разом от всех литературных традиций, кроме шаблонно-гулаговской, нет ничего подобного. О социальном аспекте выше уже было сказано — перед нами мифическое бесконфликтное общество. Стоит упомянуть и о материальном. Сообщество, живущее в пещерах, опирающееся на охоту и собирательство, — это такой образ идеальной вольной жизни нам рисуют?

Собственно этим, воплощенной тенденцией безудержного фантазерства, которую можно для простоты обозначить как «наркоманская литература», данная книга и интересна. И нашлепка «неисторический роман» от редакции и общая далекость от реализма, склонность к фантастическим допущениям, вроде путешествия во времени, говорит о принципиальном нарочитом, почти вызывающем неправдоподобии данной книги. О нереалистичности как тенденции.

Стремление мечтать, грезить наяву, вдыхая опиумные пары, мечты, о ничем не стесняемой «свободе», — можно назвать принципиальной позицией обрушившейся на нас в последнее время пропагандистской литературы. 
А самым ярким выражением мечтательности и инфантилизма, отступления от логики становится вера в чудо. 

Чудесный поворот во всех книжках условно либерального толка становится просто обязательным компонентом. 
Никто не даст нам избавления. Даже собственные руки. Только чудо. 
Это самое чудо, как решающий фактор, определяющий победу условного «добра», фигурирует в большинстве условно-либеральных книжек (Глуховский «Пост», Козлов «Stabat Mater», Водолазкин «Остров»).
Вот и здесь: «прилетит вдруг волшебник, в голубом вертолете». 
Ну а где чудо, там и культ. Это раньше все осмыслялось в рамках идеалов и ценностей, политидеологий и политтехнологий. Пресловутую конспирологию, и ту можно считать последним всплеском рациональности — для нее в мире существовал смысл, причина и следствие, разумное устройство и какие-то подпольные сообщества, преследовавшие свои цели. 
Теперь вместо всего этого бал правит мистика, чудеса и религиозный дух, выгнанный в дверь и пролезший обратно в окно в виде настойчивого ожидания чуда и подсудной тяги к мистике политической борьбы. Только у одних, светлых рыцарей правды — олимпийский культ богов и героев. А у других советский культ — культ бедноты. Это объяснение, почти по Слезкину, социальных и политических феноменов — еще одно свидетельство кризиса рациональности. Чудеса и культы — вот что движет людьми и историей.

Перед нами литература откровенного социального и антропологического пессимизма, глубокого неверия в человечество, отрицания того, что счастье, — да что там, просто желаемое состояние, образ жизни, обретается обычными людьми в итоге обычных усилий, в результате труда.
Так что вполне закономерно, что книга полна рецептов по социальному самоубийству — эскапизм, катакомбная жизнь, пренебрежение к социальным и политическим институтам, логика неформальных отношений. 

С чего начинались страдания современной России? С превознесения права и экономической прагматики. Что мы находим сейчас почти в каждой книжке? Морализаторскую проповедь, роулинговскую апологетику дружеского союза, воспевание сектантства, большевистскую романтику подпольной деятельности, словно почерпнутую из «Библиотечки юного пионера».

Ну а где начинает веять культами и верованиями, ожиданиями чудес и всем таким прочим дорациональным, начинают оживать и старые, казалось бы, давно отжившие идеи. За мыслью о том, что индивид ценнее общества, начинает проглядывать и другая мысль — «есть которые люди, а которые и человеки». Одни люди намного ценнее других. Не в плане сравнения навыков и способностей, а изначально, метафизически, антропологически.

Хорошие люди в белом постепенно трансформируются в хороших белых людей. Парадокс, но свободолюбивая литература, разглагольствующая о человеческом достоинстве, постоянно муссирует мысль о том, что это самое достоинство — удел избранных. Люди противоположных взглядов — не просто заблудшие души, они вовсе не люди, а другой вид. 
Это здесь все святые, люди, там сплошь — демоны и скоты. 

Иного от литературы, зараженной идеями социального расизма, ждать и не приходится. Старая народническая идея просветительства, сочувствия несчастному народу, трансформировалась в новой литературе в народобоязнь, и, как следствие, в идею двух рас — чистой и нечистой. Народ — это быдло, доносчики и обслуга. Мы — светлые рыцари, спасители человечества, точнее, себе подобных. 

Все это легко читается за мелькающими в тексте фразами, принадлежащими светлым героям: «Мы — люди, звери это они». «Они — плохие, они не люди». «Большинство людей — думать не умеют». 
Общий посыл — с большевиками мы бы справились, Сталина одолели бы. Да вот беда, народ мешает. «Проблема не в большевиках. В молчаливом большинстве».
В итоге, имеем хорошо знакомое, широко растиражированное в последние годы мнение: «народ не тот», нам бы другой. 

Но за всей расистской риторикой, за этими книжками про ГУЛАГ и стояния на митингах видна общая проблема современной псевдоотечественной литературы — обычная жизнь для писателей подобного рода, обычные нормальные люди им совершенно не интересны. Эти авторы пишут только о политических животных. Они подменяют литературу политикой, а роман — листовкой и пропагандой. Но пропаганда еще никого не сделала человеком, она еще никого не научила думать. 
«Я верю в то, что время докажет нашу правоту» — написано в этой книжке.
Какую?

#новые_критики #новая_критика #морозов #кромер #тот_город #аст #редакция_шубиной