Я, Звёздный Маршал (на конкурс)
Глава первая
В 1986 году я приехал в Египет по туристической путевке, и в первый же день с тремя тройками советских туристов отправился на плато Гизе, чтобы осмотреть великие пирамиды, но жара настолько сильно измотала всех, что мы едва держались на ногах и больше следили друг за другом, чем глядели на пирамиды, которые были совсем не такими, какими я видел их из сибирского далека.
Вдруг я почувствовал чей-то пристальный взгляд и обернулся назад.
Метрах в двадцати от меня мелькнула толстая фигура и скрылась за восточным углом пирамиды Хеопса. Я пожал плечами и, задрав голову вверх, начал искать вход в пирамиду, где только что исчезли мои крепконогие спутники. За спиной звякнули пустые банки, я снова обернулся и увидел толстяка – он осторожно спускался по горе мусора, сжимая в руках огромный топор и безумными глазами глядел на меня.
Мне стало не по себе. Я запоздало вспомнил слова инспектора ОВИРа о той опасности, что грозит советскому человеку, если он отрывается от спасительной тройки – и рванулся что было сил по песчаному бархану к пирамидному входу, однако ноги мои от страха подкосились, и я скатился вниз, где меня ждал толстяк.
Он тронул меня рукой за плечо и очень вежливо спросил:
– Тебя зовут Евгений?
– Да, Евгений.
Толстяк бросил топор и присел рядом со мной.
– А меня ты помнишь?
– Нет.
Незнакомец подпрыгнул и несколько раз – весьма опасно – дрыгнул ногой.
– Мы с тобой под лавкой на вокзале в Москве прятались от милиции – помнишь?
– Извините, мистер – я не помню, потому что мне часто приходилось ночевать под лавкой.
Толстяк яростно подпрыгнул и завопил:
– А помнишь, как мы ехали на крыше вагона?!
Я закивал головой и потихоньку начал выбираться из ямы.
– Да, сэр – я помню.
– А ты помнишь как меня зовут?
– Нет, – честно признался я.
И тогда незнакомец с удовольствием ответил:
– Рухолла Гасан…
У меня что-то дрогнуло в душе, и я радостно крикнул:
– Гасан Абдурахман ибн Хаттаб?!
– Я!
Мы бросились друг другу в объятия, однако я был смущен тем, что так и не вспомнил, кто такой Гасан Абдурахман, потому что видел его в первый раз, тем не менее, дружески хлопая приятеля по плечу, я спросил, поглядывая с надеждой на вход в пирамиду:
– А чем ты здесь занимаешься?
– Да вот пять лет назад получил от Департамента Древностей лицензию на раскопки…
– И есть успехи?
Толстяк преувеличено испуганно огляделся по сторонам, подобрал топор.
– Иди за мной – объясню потом.
Было жарко, душно – мы с трудом взобрались на кучи мусора и песка. Я хотел присесть на корточки, чтобы перевести дух и немного помечтать о морозной сибирской зиме, как вдруг в гулкой тишине услышал невдалеке щелчки, оглянулся по сторонам и увидел египетского феллаха, который целил в нас из двуствольного ружья.
Едва мы упали, как раздались выстрелы, и над моей головой свистнули пули, но к нашему счастью рядом находилась грань пирамиды. Мы прыгнули за нее, и я хотел сказать: «Пока, приятель – я не играю в такие приключения» – но мой приятель так рванул меня за руку, что из моей упревшей головы выскочили все благоразумные мысли, навеянные мудрыми и заботливыми инспекторами ОВИРа.
– Бежим – там стоит моя машина! – крикнул Гасан Абдурахман, указывая топором в сторону сфинкса.
И я помчался что было силы, вжимая голову в плечи, ожидая каждую секунду двойной выстрел за спиной. Мы проскочили три маленькие пирамиды, не встретив ни одного человека, и я, задыхаясь от горячего воздуха, спросил Абдурахмана:
– Почему здесь никого нет?
– А какай дурак попрется в такую жару на Гизе! – ответил Абдурахман.
Он на короткое время остановился, прислушался – где-то ревел мотор.
– Туда, – сказал толстяк и махнул топором в ту сторону, где завывал автомобиль.
И мы снова побежали – мне было все равно – я знал наверняка, что меня уже хватились товарищи по тройке, и по закону стукачества они обязательно должны были доложить о моей отлучке консулу, и я уже никогда не смог бы попасть за границу.
Я крепко держался за руку Абдурахмана и почти бессознательно бежал за ним.
Мы выскочили на песчаный бархан и увидели танкетку, которая медленно ползала по расплющенной голубой машине. Абдурахман в сердцах бросил топор и яростно вырвал из кармана шорт платок, утер им лицо.
– Я так и знал!
А между тем танкетка остановилась, а из открытого водительского люка вылезла девушка, она ловко прыгнула на верхнюю площадку и, разворачивая на турели крупнокалиберный пулемет, весело крикнула нам:
– Стойте на месте – я вас сфотографирую!
Абдурахман упал на песок и закрыл свою потную лысину топором, а я, обалдевший от жары, обернулся назад, потому что за спиной кто-то сильно закашлялся. К нам медленно шел давешний феллах, уже без ружья, хромая и держась рукой за левую сторону груди.
Мне стало жалко старика – я вынул из кармана аптечку.
– Эй, генацвали! – крикнул я, – у меня есть валидол.
Но старик, видимо, не понимая по-русски – распахнул халат, сорвал с пояса противотанковую гранату и со стоном метнул ее в меня.
– Аллах, помоги убить гяуров.
Граната летела донышком вперед, и я успел прочесть белую надпись: «сделано в СССР», и на миг мне стало гордо и приятно от сознания того, что наша техника уверенно шла по планете и вот же – находила спрос даже у неграмотных крестьян, но тут меня сбил с ног Абдурахман, и кормилица, за которую наш народ получил полновесные гнилые бананы – со свистом пролетела в сторону танкетки. Там раздался визг, а потом тяжелый взрыв.
Тучи песка и пыли еще застилали танкетку, а мы с Абдурахманом уже были около нее.
Девушка лежала на полу, придавленная пулеметом, и со страхом глядела на топор Абдурахмана.
– Вы меня зарубите?. – пролепетала она со слезами на глазах, – я ведь хотела пошутить…
Абдурахман сжал топор двумя руками и медленно поднял его над головой незнакомки – я бросился между ним и девушкой.
– Гасан, опомнись!
Но Гасан Абдурахман плечом отшвырнул меня в сторону и снова замахнулся топором. Девушка умоляюще посмотрела на меня своими чудными зелеными глазами и покорно прикрыла их длинными ресницами. У меня все перевернулось в душе – я метнулся к Гасану.
– Неужели ты убьешь человека?
– Она робот! – отрезал Абдурахман и мотнул головой в сторону бархана, где дымилась кучка тряпья в том месте, куда минуту назад упал феллах.
– Нет-нет, я не робот! – воскликнула девушка и, задыхаясь попросила:– Евгений, мне очень душно – расстегните рубашку.
Я наклонился над незнакомкой, даже не подумав о том, откуда она узнала мое имя, и нерешительно расстегнул верхнюю пуговицу. Девушка смущенно улыбнулась и едва слышно сказала:
– Дальше.
Я расстегнул вторую пуговицу и почему-то взволнованно спросил:
– Так хорошо?
– Еще нет.
Тогда я быстро расстегнул все пуговицы на рубашке и чуть отвернулся в сторону.
– Евгений, потрогай мое сердце – я не робот.
Я опустил руку на прохладную девичью грудь и ощутил быстрые толчки сердца.
– А теперь поцелуй меня, – тихо попросила девушка и слегка приподнялась мне навстречу – она была зажата перевернутой пулеметной установкой так, что не могла освободить свои руки. Я полностью закрывал ее в узком проходе от Гасана, который то и дело кричал за моей спиной:
– Что ты делаешь с ней?!
Наконец девушка с трудом освободила свои припухшие губы и с улыбкой сказала:
– Потрогай пульс на другой груди.
Я потрогал, а Гасан желчно продолжал кричать:
– Все вы там в России голодные – как вырветесь на свободу, так сразу в публичные дома, а потом на водку, на жратву и снова на баб, а дома кричите о морали, мол, мы не такие как на Западе – оно и видно.
Я поднялся на ноги, опьяненный восхитительной девушкой, поставил пулеметную установку на место. Незнакомка вскочила, благодарно посмотрела на меня и быстро нажала на кабине танкетки красную кнопку.
Раздался ужасный вой сирены, который вскоре перешел на высокую тональность и затих, однако пол под ногами дрожал, а воздух неприятно давил на барабанные перепонки.
– Что она делает? – спросил я Гасана.
Тот плюнул за борт танкетки и прижал топор к груди.
– Она вызвала роботов.
Девушка между тем, очаровательно улыбаясь, села на кабину и весело махнула мне рукой.
– Евгений, продолжим.
– Стой, – сказал жестко Абдурахман и поднял топор, – она робот, их берет только топор.
Он кивнул головой в сторону бархана, где тлели останки феллаха.
– От пули они почему-то учетверяются.
Девушка возмущенно охнула и пристукнула кулачком по кабине.
– Я не робот, Евгений, скажи.
На ее длинных ресницах блеснули слезы, грудь взволнованно поднялась, и я уже было метнулся к незнакомке, но мой приятель перекрыл мне дорогу топором, словно шлагбаумом.
– Смотри, – сказал Гасан, и я увидел четырех парней, которые медленно вышли из-за пирамиды, что находилась от нас метрах в двухстах. Едва мы успели пригнуться, как в борт танкетки ударили пули, а эхо выстрелов загрохотало между пирамидами.
– Смотри, – снова сказал Гасан, сидя на корточках.
Он указал топором в небо, где появились два истребителя-перехватчика. Они сделали боевой разворот, блеснув на солнце белоснежными крыльями с кабалистическими знаками – и помчались на нас.
Я прыгнул в кресло пулеметной установки, рывком откинул ее назад-вниз для зенитной стрельбы, заметил краем глаза, что патронный затвор стоял на предохранителе – вот почему девушка не стреляла! – и придвинул к лицу дальномер.
За моей спиной грохнул упавший на пол топор и завязалась шумная драка. Я меж тем, лежа почти горизонтально в кресле и наблюдая пикирующих истребителей, подправил маховичками прицел пулемета и на несколько секунд замер, ожидая, когда самолеты выйдут из пике и приблизятся до полукилометровой дистанции, но я упустил момент и с ужасом увидел белые вспышки и стрелы под брюхом истребителей, которые пронзили пространство, что отделяло меня от самолетов, но за долю секунды до взрывов я прижал ногой педаль спуска и почти в упор выпустил длинную очередь. Первый самолет развалился на части, второй, пролетая над нами на высоте не более ста метров, сбросил бомбы.
Вокруг меня гремели взрывы, полыхал огонь, но я успел вонзить второму истребителю пулеметную очередь, и он взорвался, едва пролетев танкетку.
– Конец птичке! – крикнул я и щелкнул пальцами, – дайте сигарету.
Танкетку то и дело сотрясали разрывы, в воздухе стоял несмолкаемый грохот и вой – ко мне наклонилась моя девушка и запечатлела на моих губах долгий поцелуй, а потом протянула сигарету и щелкнула зажигалкой. И тут я заметил, что прелестница одной ногой стояла на горле Абдурахмана, который дико смотрел на меня выпученными глазами.
– Не стреляй – они учетверятся!
Я, по-прежнему лежа в кресле, быстро осмотрел горизонт и ахнул: на боевой курс ложились восемь истребителей. Мне стало не по себе, а Гасан Абдурахман с дьявольским ревом бросил девушку на пол и схватил топор, но я повис на его руке.
– Не надо – она человек!
– Пускай докажет, – яростно ответил Абдурахман и опустил топор вниз. Незнакомка быстро поджала под себя ноги и торопливо указала на свои глаза.
– У меня слезы соленые.
Абдурахман хмуро глянул на ее ресницы и аккуратно взял в пальцы девичью слезинку, лизнул языком.
– Это не доказательство – у тебя в груди аппарат по выделке слез.
Девушка жалобно посмотрела на меня и развела руками, всхлипнула.Тогда я вынул из кармана демисезонных брюк черный сухарь, что остался у меня от последнего вчерашнего обеда и протянул ей, она с благодарной улыбкой кивнула мне головой и закусила кусок. Лицо Абдурахмана смягчилось, а девушка весело сказала:
– У меня еще молочные зубы растут.
– Покажи.
Она открыла рот, Гасан сунул в него свою грязную руку и подергал зубы.
– М-да, – раздумчиво сказал он и отбросил топор в сторону, и, распахнув халат, снял с пояса блестящие наручники и в мгновенье ока приковал незнакомку к пулеметной стойке. Я рванулся к Гасану, но получил такой страшный удар по голове, что потерял сознание.
Я очнулся от сильной тряски и открыл глаза. Мы с Абдурахманом неслись на верблюдах мимо пирамид, а где-то рядом грохотали взрывы. Я вспомнил о прекрасной незнакомке и хотел спрыгнуть с верблюда на песок, но заметил, что мои ноги были привязаны к стременам седла, а впереди, держа повод моего верблюда в руке, скакал Абдурахман, взмахивая над головой топором и крича:
– Цобэ, цобэ!
Наперерез, под ноги верблюдов, метнулись двое из моей тройки и, ломая руки над головой, закричали:
– Жека, с ума сошел, остановись! – нас затаскают кэгэбэшники, пожалей наших детей!
Но я ничего не ответил – мои глаза были полны слез, а душа разрывалась от горя и несчастья, и теперь я хорошо понимал, что в свои девятнадцать лет я впервые пережил счастливый миг любви, который никогда не повторится. Жизнь для меня казалась конченной; а мой верблюд, сильно вытянув вперед голову, стремительно уносил меня в неизвестность.
Глава вторая
Не менее часа мы скакали на верблюдах по каменистой пустыне, пока не выскочили на белую бетонную дорогу, вдоль которой тянулись хижины, ресторанчики, ремонтные и заправочные станции. Из крайней хижины вышел нам навстречу феллах.
Гасан спрыгнул с верблюда, вынул из кармана толстый кошелек и, плюнув на пальцы, вытянул из него бумажку в тысячу фунтов.
– Спасибо, Шамиль.
Шамиль прижал деньги к груди и с поклоном ответил:
– И тебе спасибо, эфенди.
Он посмотрел на меня из под руки и показал пальцем.
– Эфенди, твоему спутнику плохо.
Они подбежали ко мне, развязали руки и ноги, сняли с седла, но я был так измотан, что едва не упал. Гасан подхватил меня за пояс, вылил мне на голову фляжку воды и махнул рукой феллаху.
– Принеси чеснок.
Он оглянулся по сторонам и уж было повел меня через дорогу в маленький ресторанчик, как рядом взвизгнули тормоза, и перед нами остановилась длинная черная машина с зеркальными стеклами. Боковое стекло опустилось – в окно выглянул чернобородый мужчина в белом сафари и улыбнулся Гасану.
– Эфенди, если у вас найдутся деньги, то я смогу вас довезти до Каира.
Гасан кивнул головой и попросил шофера открыть багажник, и когда тот вышел из машины, мой приятель затолкнул меня в салон, а сам пошел следом за шофером.
Я упал на переднее сиденье и ощутил мягкую прохладу и запахи чудных трав. Это было так неожиданно после удушающей жары, что я вновь подумал, что это сон, однако за окном машины я увидел прежнее белое марево, в котором слегка подрагивали нечеткие очертания приземистых зданий. Я вытянул ноги, закинул руки за голову и уже готов был погрузиться в настоящий сон, но вспомнил Гасана и обернулся назад, заметил макушки голов над высоко поднятой крышкой багажника, и тут же над ними блеснул топор, и раздался дикий душераздирающий крик.
Я подпрыгнул в кресле.
– Гасан, ты спятил!
Я толкнул дверцу, но она была закрыта. Я начал нажимать кнопки, рычажки – опустилось боковое стекло – я вылез на дорогу и метнулся к Гасану, который стоял за машиной и рассматривал в руке белое сафари.
– Куда ты его дел?!
Я заглянул под багажник, ожидая увидеть мертвое тело с разрубленной головой, но там аккуратно стояли пара кроссовок.
– Это робот, – сказал Гасан Абдурахман.
– Но куда он делся?
– Понятия не имею, – ответил мой приятель и задумчиво посмотрел на мои демисезонные брюки, – снимай.
– Зачем?
– Оденешь это.
И он протянул белоснежное сафари. Я нерешительно взял в руки невесомое мягкое одеяние и оглянулся по сторонам.
– А вдруг он вернется?
– Не вернется.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
Я вновь оглянулся по сторонам, но улочка была пустынной, а лачуги, ресторанчик и станции окон не имели. Я быстро переоделся.
Длинная рубаха до пят с широкими рукавами была просторной и очень удобной; кроссовки оказались по ноге, и я без всякого сожаления отбросил стоптанные ботинки в сторону, а Гасан приладил на моей голове белый платок и придавил его черным круглым валиком.
– Ну вот, – сказал он с удовольствием, – теперь ты похож на шейха.
Я посмотрел на себя в зеркальное стекло машины и щелкнул пальцами, подумав, что хорошо было бы сейчас оказаться в Сибири в Томске на шумной улице, но вдруг услышал голос Гасана:
– Домой ты никогда не вернешься.
Я удивленно обернулся к Рухолле.
– Почему не вернусь?
Но мой приятель ничего не ответил, быстро пошел навстречу Шамилю, который бежал к нам со связкой чеснока, взял у него связку и одел на плечо, как одевают почетные ленты – наискось, и торопливо махнул мне рукой.
– Поехали скорей.
Едва я сел в машину, как Рухолла стремительно сорвал ее с места, и мы на огромной скорости помчались по белой полосе, что ровной стрелой рассекала желтую пустыню.
Я закинул ногу на ногу, посмотрел вокруг себя в надежде найти сигареты. Гасан, не отрывая глаз от дороги, вынул из кармана пачку и зажигалку – протянул мне. Я закурил и с легкой иронией спросил:
– Скажи мне, Рухолла Гасан Абдурахман ибн Хаттаб, почему за тобой гонятся роботы?
– Не за мной.
– А за кем?
– За тобой.
Я повернулся к Гасану и внимательно оглядел его потный профиль, желтую лысину и топор, который он держал на коленях и сказал:
– Видишь ли, приятель, я не уверен, что тебя зовут Гасан Абдурахман ибн Хаттаб, а если и так, то я никогда не знал тебя раньше.
Гасан посмотрел на наручные часы и кивнул головой.
– Да, ты никогда не знал меня раньше.
– Я для чего-то нужен тебе?
Он не ответил…
Уже в сумерках мы въехали в Каир и остановились у отеля «Фарук», но едва поднялись по широкой лестнице и вступили в его прохладный зал, как перед нами появился рослый швейцар в золотистой униформе.
Он поклонился мне и холодно глянул на Гасана.
– Мистер? – спросил он удивленно.
Я хотел загородить собой Гасана и сказать, что он со мной, однако мой приятель поступил необычным образом: он вырвал из связки чеснока головку, разломил ее и сунул в лицо швейцара. У того округлились глаза, он открыл рот, зажал его руками и вдруг начал оглушительно чихать.
Гасан торжествующе крикнул, отскочил в сторону и распахнул халат, на внутренней стороне которого висел на петле топор, сорвал его и кинулся на швейцара.
Раздался громкий звук: «Пиу!»
Швейцар исчез, а его одежда с тихим шорохом упала мне под ноги. Я отступил назад и растерянно оглянулся по сторонам.
– Ну ты, Гасан, даешь…
Я в сомнении потрогал ногой одежду, потом глянул на приятеля – он в это время прятал топор под халат и выглядел довольно странно со связкой чеснока через плечо, однако я чувствовал к нему большую симпатию и благодарность за ненавязчивую охрану, которую он нес при моей особе и поэтому я решил не задавать лишних вопросов, а принимать окружающую обстановку с той иронией, что была свойственна мне от рождения.
В огромном холле отеля было несколько человек, но они не обратили на нас внимание или не захотели обратить – все-таки отель «Фарук» был отелем первой категории. Пока мой приятель диктовал декларацию портье и получал ключи, я присел в кресло рядом с очаровательной девушкой, у которой был капризно вздернутый носик и сердито сжатые губы.
Я деликатно выпустил дым в сторону от незнакомки, кашлянул туда же и с улыбкой сказал:
– Мадам…
Девушка изумленно посмотрела на меня, ее тонкие брови возмущенно изогнулись.
– Как вы смеете?
– Что смею? – спросил я немножко растерянно, потому что голос незнакомки был холодный и злой.
– Как вы смеете говорить со мной так?
Я покраснел от досады на себя и еле слышно сказал:
– Ну и что?
Девушка вскочила с кресла.
– Я позову полисмена!
Я тоже вскочил и в полной растерянности потянулся за пачкой сигарет, что лежала у меня в нагрудном кармане, однако вместо пачки мои пальцы выхватили гладкую карточку. Я машинально поднес ее к лицу и с удивлением прочел на ней следующие строки:
«Я 201 и самый любимый сын мавританского короля Хуссейна Второго – Али Акбар Сайд. Имею счета в банках Швейцарии, Абу Даби, Москве. Мои друзья…»
Ниже перечислялись известные в мире президенты и премьер-министры, а так же некоторые граждане Союза, например: Е., Л., Г.
Я протянул карточку девушке – та прочла, вспыхнула и улыбнулась мне так очаровательно, что я был потрясен до глубины души: какая лицемерка!
В первую секунду мне хотелось холодно бросить слова из Библии: «Умейте отличать зерно от плевел». Но сдержал себя и мягко сказал:
– Извините, мадам. Я забыл, что мой папочка запретил мне разговаривать с женщинами в отелях.
И неторопливо прошел в конец холла, где меня ждал Гасан, который уже переоделся в белое сафари, в руке он держал небольшой чемодан. Мы спустились в ресторан и расположились в небольшом кабинете.
Я был растерян, мне казалось, что в моей душе что-то надломилось, и я уже никогда не буду относиться к девушкам с тем уважением, которое всегда испытывал к ним.
Но едва появились официанты с тележками аппетитно пахнущих блюд, как я все забыл и набросился на еду с таким азартом, что Гасан одобрительно хлопнул в ладоши и сказал: Мгму! Он достал из чемодана газету, развернул ее и углубился в чтение. Я вспомнил о карточке и, торопливо хлебая ароматный борщ, спросил:
– Твоя работа?
Гасан кивнул головой – край газеты отвернулся и я прочел ее название – «Цыплятусианская правда». Это странное название меня удивило: неужели есть город Цыплятус. Однако перед моими глазами появилось новое восхитительное блюдо, вид и вкус которого остерегаюсь передать, чтобы не вызвать раздражение тех товарищей, которые не предполагали о его существовании. Я снова занялся едой и напитками.
В какой-то момент перед нашим кабинетом прошла девушка, с которой я беседовал в холле отеля. Она остановилась против меня и, грациозно положив левую руку на пояс, держа правой рукой длинный мундштук с сигаретой, бросила в мою сторону кокетливый взгляд, но я был так занят копченым поросенком, выдержанным в сухом мартини, что не обратил внимания на незнакомку.
Наконец я оторвался от стола, с удовольствием чувствуя, что поросенок и прочие милые вещи уютно лежали в моем желудке – перевел дух, закурил сигарету, поискал глазами девушку.
Она сидела метрах в десяти от нашего кабинета за стойкой бара и смотрела на ярко освещенную сцену, где шло действие из древнеегипетского эпоса. Когда она заметила, что я наблюдал за ней, то взяла со стойки трубочку-мундштук и попыталась вставить в нее сигарету, но это ей не удалось. На помощь поспешил бармен, она остановила его едва заметным жестом руки и беспомощно улыбнулась мне трогательной улыбкой.
Я подошел.
– Вы позволите?
Она смущенно потупила глаза.
– Я надеюсь, что вам это удастся.
Я быстро вставил сигарету в мундштук, но моя незнакомка отложила его в сторону и протянула мне руку тыльной стороной вверх.
– Джес.
В это время бармен, отчаянно сбивая над головой коктейль, тихо шепнул мне:
– Леди Джес.
Девушка отрицательно покачала головой.
– Нет-нет, Али, для вас я только Джесика.
Я взял маленькую ручку и в затруднении остановился, не зная, что делать дальше, ведь я комсомолец, а долг комсомольца быть всегда угрюмым и злым в отношении загнивающего Запада.
Джесика мягко отняла свою руку и взяла со стойки два бокала – один подала мне и, лукаво глядя на меня, сказала:
– Скажите, Али, а ваш ислам по-прежнему запрещает мужчинам улыбаться даме?
Я бурно покраснел – мне хотелось закрыться платком – но тут же рванулся вперед и поцеловал свободную руку Джесики и слегка обнял ее за пояс. Джесика, удивленно улыбаясь, отступила назад и растерянно пролепетала:
– Однако, Али, какой вы дерзкий – я не встречала таких темпераментных мужчин. Вы чем-то напоминаете мне Казанову.
Я смутился и хотел уйти, но рядом в двух шагах заметил Гасана, который сидел за столиком, укрываясь чемоданом и следя за нами. Джесика внимательно посмотрела в мое лицо и чуть сжала мою руку.
– Али, вы поступили мужественно, – и мягко добавила, – я сразу почувствовала к вам большое расположение.
И она предложила мне подняться на балкон, мы пошли к лифту.
– Скажите, Али, у вас большой гарем?
– Нет, не большой…
Я с трудом перевел дух. Мне хотелось признаться, что я не Али и не сын мавританского короля, а бедный студент медицинского института, и что единственные мои родственники – дедушка и бабушка жили в деревне и вели натуральное хозяйство. Но я был влюблен и очарован Джесикой и мечтал о той секунде, когда за нами должна была захлопнуться дверь лифта. Я находился в каком-то лихорадочно-опьяненном состоянии.
У лифта нас ждал Гасан.
Едва мы подошли, как он поднес к лицу Джесики головку чеснока. Девушка отстранила его руку и коротким ударом в челюсть отшвырнула Гасана в глубину ресторана. Он взмахнул руками – чемодан упал. По залу горохом рассыпался чеснок, а Джесика, смерив меня холодным взглядом, скользнула в лифт и, дойдя до противоположной стороны кабины, обернулась. И я увидел другое лицо: передо мной стояла та незнакомка, которая, как я считал, погибла на плато Гизе.
– Вы слишком влюбчивы, Евгений, – сказала она с досадой.
Дверь лифта захлопнулась, но когда я нажал на кнопку, и она распахнулась, то кабина была пуста. Я в недоумении привалился плечом к стене и заметил на полу свою визитную карточку, которую час назад подал Джесике. На обратной стороне карточки что-то было написано, я подобрал ее и прочел:
«Прощайте, Евгений, вы вели себя плохо. Мы никогда не встретимся – ни в этом ни во втором мире, а в третьем… (далее было тщательно зачеркнуто). Если вы немедленно покинете Гасана, то роботы сразу потеряют к вам интерес. Вы спасете себя – бегите!»
Я не обратил внимания на предупреждение, я задыхался от обиды, негодования: что я такого сделал плохого для нее! Слезы наполнили мои глаза – я уже ничего не видел перед собой, однако странная тишина в зале насторожила меня. Я оглянулся.
Актеры на сцене, бизнесмены во фраках и смокингах стояли или сидели в напряженных позах, выпуча глаза и зажимая себе носы, все прочие удивленно смотрели на первых. Так продолжалось секунд двадцать, потом послышалось чихание. Взгляды людей скрестились на мне. Я попятился. Фараон на сцене выхватил из-за пояса палаш и указал им в мою сторону.
– Убейте его!
Чихающая толпа кинулась ко мне, но ее опередил Гасан. Он затолкнул меня в лифт, и мы начали подниматься вверх, но вскоре лифт остановился, а свет на потолке его погас. Гасан с кряканьем пробил топором дыру в кабине и рывком распахнул ее. Мы выскочили в коридор. С лестницы вырвалась чихающая толпа, и мы понеслись по коридору, как две белые тени. Около одной двери Гасан остановил меня и попытался открыть ее, но роботы в мгновенье оказались рядом. Мы снова кинулись вперед и по второй лестнице припустили вверх, а за нами метрах в десяти катилась воющая толпа.
Наконец мы выскочили на последнюю площадку, над которой в потолке виднелся черный люк. К нему вела узкая металлическая лестница. Гасан толкнул меня к ней.
– Поднимайся, я задержу их.
Он спустился на несколько ступенек вниз и принял на топор яростный удар фараона. Они загородили проход и остановили роботов.
Я взбежал наверх и поднял крышку, увидел над головой крупные яркие звезды, позвал Гасана, и едва он выскочил, я немедленно захлопнул люк и задвинул засов.
Гасан, тяжело дыша, отбросил топор, посмотрел на наручные часы – оставалось двадцать минут до полуночи. Он поднял голову вверх и указал пальцем на желтую звезду.
– Она должна появиться через двадцать минут.
– Что это?
– Это поток энергии – он уже более часа пронзает вашу Вселенную, но если он появится здесь через двадцать минут, то нас уже не будет в живых.
Снизу в люк начали колотить чем-то тяжелым. Я поискал глазами пожарную лестницу, но Гасан отрицательно качнул головой.
– Нет. Они расстреляют нас. Ты им нужен живой, но и мертвый хорош.
Я сжал Гасана за плечи и, спокойно глядя ему в глаза, спросил:
– Объясни, что происходит?
Гасан скривился лицом.
– Это невозможно объяснить в двух словах.
Он снова глянул вверх и облегченно вздохнул – звезда уже была похожа на маленький диск Гасан оживленно схватил меня за руку.
– Станция увеличила скорость. Через несколько секунд поток энергии будет здесь.
– И что потом?
– Потом я приму душ – измотался на вашей грешной Земле.
Рядом затрещали доски люка. Мы отступили в сторону и повернулись к нему спиной. Гасан протянул мне сигарету, щел