Дворник. Продолжение

Он приехал в этот городок двадцать лет назад. Вернее, в близлежащую деревеньку, притулившуюся в трёх километрах от окраины провинциального районного центра. Тогда, в начале девяностых, ему необходимо было сбежать от той неразберихи, которая творилась в стране, и он подумал, что небольшой домик в деревне будет тем местом, где можно пересидеть и переосмыслить жизнь.

Поначалу он ещё ездил в условленное место каждый месяц, но потом понял, что никто не придёт, и он зря тратит время на пустые поездки. Пришлось устраиваться в этой деревенской действительности.

Понемногу Тимофей обвыкся. Приноровился таскать воду из колодца, топить дровами печку и вместе со всеми стариками из деревни два раза в неделю ждать автолавку. Старушки недоверчиво отнеслись к мужику, поселившемуся в их деревне. Все ходили вокруг, высматривали, осторожно расспрашивали. Он же не стал сильно замыкаться и мелкими порциями выдал историю о том, как его бросила жена, потому что он беспробудно пил, и как оставил ей все, а сам уехал вот сюда вроде как перевоспитываться. Старушки сначала осудили, потом пожалели, а потом привыкли. К тому же Тимофей не пил и не отказывал в помощи, если его просили: то дрова поколет, то крыльцо поправит.

После трёх лет затворничества он подумал, что одинокий неработающий мужик может вызвать подозрения, и устроился грузчиком на городской рынок. Нет, он мог найти работу и лучше, но посчитал, что ему не стоит «светиться» в офисных кабинетах, и, вообще, привлекать к себе внимание. К тому же рынок всегда был полон слухов разного толка, а уж он умел ориентироваться в массе информации. И когда в начале нового тысячелетия пошёл очередной передел, Тимофей с рынка уволился.

Работу дворником он нашёл по «наводке» своей соседки бабы Шуры после того, как обстановка в районном центре успокоилась. В отделе кадров управляющей компании служила дальняя родственница этой бойкой старушки, и место дворника он получил без особых проблем. Так сказать, по небольшой протекции. Правда, непьющий одинокий мужчина привлёк внимание местных дам, но слухи о его прошлом, вброшенные в массы бабой Шурой, и замкнутый характер постепенно привлекательность Тимофея свели к нулю.

А примерно год назад, он задержался под вечер на работе, сметая яркую осеннюю листву с узких асфальтовых дорожек перед музыкальной школой, и встретил её...

Грациозной походкой она прошла мимо Тимофея, оставив после себя еле уловимый тонкий аромат парфюма, на высоких каблучках, в светлом развевающемся плаще, с прямой спиной. Но, главное — её манера помахивать рукой в такт шагам, выгнув ладонь параллельно земле. Этот жест приковал внимание Тимофея, что он даже бросил мести дорожку.

Как потом выяснилось, директор детской музыкальной школы вышел на пенсию, и эта манерная особа, неожиданно появившаяся в их городе, заняла его место. По слухам, когда-то окончив Высшую школу музыки в Германии. Тимофей стал задерживаться на работе дольше, надеясь встретить её. Она стала узнавать его, мило улыбалась, проходя мимо, но дальше «здравствуйте» и «до свидания» дело не заходило. И он не торопил события. Кто он? И кто она? Тимофей чувствовал дистанцию, и не пытался её сократить. Понимал, что такая женщина принесёт ему больше проблем, чем радости...

Понимал, но поделать со своим чувством ничего не мог. И ещё он знал, что такая красота, которой обладала Алла Павловна, будет всегда приковывать внимание. И если она оказалась здесь, в этом провинциальном городке, значит, от чего-то сбежала... или от кого-то.

Через бабу Шуру, которая была собирателем всех слухов и сплетен, он узнал об Алле Павловне многое, даже день её рождения, улицу, дом и номер квартиры, поскольку новый директор музыкальной школы тут же вызвала зависть у многих представительниц женского населения городка. А у мамаш, которые силились привить своим чадам терпимость к музыке, опасение за сохранность семейных гнезд, потому что папаши косяком потянулись провожать детей на занятия.

 

 

Тимофей опоздал к началу фестиваля. Старенький замерзший автобус долго петлял по зимним дорогам, с трудом преодолевая гололед на подъемах. Выскочив на остановке, он кинулся к зданию школы и заметил на стоянке несколько дорогих иномарок со столичными номерами.

Тимофей зашёл, поднялся на второй этаж и остановился, зачарованный всполохами разноцветных огней и мелодией. За синтезатором сидела Алла Павловна, её пальцы скользили по клавишам, исполняя «Мэджик Флай» в резком «техно». Гулкая дробь ударных гармонично переплеталась с отрывистыми и нежными звуками основной партии, а соло звучало так, что щемило сердце.

Мелодия закончилась, включился свет. Исполнительница, в длинном белом платье, смущённо поклонилась под бурные овации собравшихся учеников школы и их родителей.

Потом выступали детишки. Тимофей стоял у стены в толпе слушателей и наслаждался этим небольшим праздником. Все было искренне, без пафосных речей и тяжёлых пассажей из классиков. Мальчишки и девчонки играли мелодии современных эстрадных исполнителей, в большинстве своём легко узнаваемые.

Время шло, и Тимофей стал собираться домой. Последний автобус в деревню скоро уходил, и, несмотря на получаемое от фестиваля удовольствие, не очень хотелось топать по скользкой обочине или ловить такси. Вздохнув, он накинул пальто и пошёл к выходу. Спустившись, услышал голоса. Тимофей остановился, снял шапку и прислушался, затаив дыхание. За дверью, на улице, выясняли отношения.

— Вадим, я же тебе все подписала! Что ещё нужно?! Оставь меня в покое!

— Нет. Просто так не отпущу.

Раздался вздох.

— Я устала, Вадим. Перестань меня преследовать!

— А как ты хотела?! Ты меня бросила, а меня никто не может бросить, пока я сам не захочу.

— Послушай, мы с тобой развелись. Я подписала все бумаги, которые ты хотел. Отдала тебе все украшения, что ты мне дарил, все вещи, что покупал. Нас больше ничего не связывает, дай мне жить спокойно!

— Ты чего-то не догоняешь, Алла! Я оставлю тебя только тогда, когда сам этого захочу. А давай прямо сейчас, в машине? Ну, чего ты ломаешься? В первый раз, что ли?

Послышалась возня, сдавленный стон, звонкий шлепок пощёчины.

— Уйди! Ты, как животное! Деньги и власть сделали из тебя монстра!

— Ты за языком следи, тварь! Ты кто такая, чтобы руку на меня поднимать?! У меня сегодня дела, а завтра, Алла, меня жди...

С улицы донесся звук шагов, будто кто-то уходил, и приглушенный расстоянием крик:

— Слышишь, Алла? Ты меня жди!

Тимофей стоял в тускло освещённом коридоре, опустив голову, и мял шапку. Нет, можно было сейчас быстро и незаметно подняться, спрятаться и сделать вид, что он ничего не слышал. И пусть Алла Павловна сама разбирается с этим. Но вот в данный момент сломалось что-то внутри, до безобразия опостылел гнусный мир с его выкрутасами: когда человечность принимают за слабость, а сволочизм и лёгкую степень дебилизма — за волевой и сильный характер.

Дверь приоткрылась и в коридорчик зашла Алла Павловна, растрёпанная, с заплаканными глазами, придерживая на плечах шубку.

— Ой! — вскрикнула она, наткнувшись на Тимофея. — Вы? Всё-таки пришли?!

Он перестал теребить шапку.

— Вы же пригласили, и я пришёл послушать музыку.

— И как? — она с удивлением разглядывала его. В костюме, при галстуке, в хорошем пальто и дорогой обуви, выбритый и причесанный, Тимофей выглядел необычно.

— Дидье Маруани нервно рыдал бы в углу, — улыбнулся он. — На мой взгляд, резковато, но очень интересно.

Тонкие брови женщины поднялись в изумлении.

— А вы не так просты, как кажетесь, — прошептала она, медленно проходя мимо.

Он резко обернулся, посмотрел ей вслед.

— А можно... я вас провожу? — спросил он громко.

Она задержалась на лестнице.

— А проводите, — согласилась, секунду подумав.

 

 

— Вы же не местный, Тимофей Сергеевич? — спросила Алла Павловна, выходя из маршрутки. Он помог ей и ощутил тепло ладони на своём запястье. Нежное, пронизывающее.

— А вы ничего обо мне не знаете? — в свою очередь спросил он.

— Нет. Я не слушаю сплетни, да и знакомствами не обзавелась в этом городе, — она повела плечиком, но ладонь не убрала. Держалась за его руку, будто в ней ощущала спасение от неприятностей.

— Да, я приехал сюда лет двадцать назад, — ответил Тимофей. — Как-то так получилось.

Она кивнула, увлечённая своими мыслями. Смотрела куда-то в сторону, нервно покусывая губу.

Он понимал: Алла ищет выход из того положения. Ей нужна опора, помощь. Ей надоело бегать от бывшего мужа. А рядом лишь дворник, с которым до этого она только здоровалась мимоходом.

И сами не подозревая, они делали для себя выбор. Алле больше не на кого было опереться, да и нравился ей этот необычный мужчина, держащийся уверенно и спокойно, а Тимофею нравилась она. Нет, он в неё влюбился, как мальчишка, и ему было наплевать, что будет потом. Главное, что он ей нужен.

— Вот, мой дом, — тихо сказала Алла Павловна. — Спасибо, что проводили.

Тимофей чувствовал, что она никак не может решиться. Что ей страшно за завтрашний день и больно на душе, но она не доверяет человеку, с которым едва знакома. Ему хотелось крикнуть: «Алла, не бойся, я смогу тебя защитить! Смогу тебя любить! Я всё знаю! Я всё слышал!».

Она молчала и не уходила. А он не мог сделать шаг первым — это было бы неправильно. Надо незаметно и аккуратно подтолкнуть её.

— Я пойду, — сказал Тимофей. — До завтра.

Она кивнула машинально, потом встрепенулась.

— Почему до завтра?

Он сделал смущённый вид.

— Простите, Алла Павловна, я подумал, что пятница. Верно, завтра суббота — выходной. Тогда... до понедельника?

Она решилась.

— Тимофей Сергеевич, у меня нет знакомых в этом городе, а завтра мой день рождения. И не хочется праздновать в одиночестве. Я вас приглашаю к себе. Часов в пять вечера... придёте?

Он улыбнулся.

— Спасибо, приду.

— Вот тот подъезд, квартира семнадцать.

— Хорошо, — ответил Тимофей, и чуть не проговорился, что знает.

— Тогда... до завтра?

Он взял её ладонь. Погладил длинные пальцы, успевшие слегка замёрзнуть на морозе. Она не сопротивлялась. Поднёс ладонь к своим губам, приложился долгим поцелуем. Нехотя оторвался, посмотрел в глаза Аллы. Они были полны тоски и влаги.

— Идите же, — прошептала она, сдерживаясь.

Он отпустил её руку бережно, кивнул на прощание, и пошёл к вокзалу на стоянку такси. Алла постояла немного, проводила его взглядом, и медленно зашла в подъезд.

 

 

Тимофей подошёл к её дому ровно в пять вечера, когда зимнее солнце успело скрыться за верхушками деревьев, оставляя золотисто-красный след на морозном небосводе. Поправил цветок в букете, перехватил удобней рамку картины, завёрнутую в шершавую бумагу. Он не знал, что можно подарить, и решил преподнести её портрет, который нарисовал сам где-то год назад. Неумело, но от души, и вставил в красивую рамку. Долго раздумывал, сомневаясь, понравится ли ей.

Тимофей поднялся на этаж, постоял немного и уже хотел позвонить, когда заметил, что дверь приоткрыта. Он распахнул её и зашёл. Прислушался, осмотрелся. Было тихо.

Тимофей положил букет на тумбу в прихожей, приставил к стене картину и прошёл вперёд. Медленно толкнул стеклянную дверь...

Стол с угощением был опрокинут, стулья сдвинуты в угол. Свет от небольшой люстры падал широким пятном на Аллу Павловну, лежащую на полу. Голубое платье было изорвано. Оторванный подол покрыт мелкими бурыми пятнами. На оголённой спине женщины набух жёлто-синий подтёк. Тимофей смело шагнул к ней, присел, приложил пальцы к её шее. Алла тихо застонала, пытаясь закрыть голову рукой.

Он скрипнул зубами, резко поднялся, достал из кармана телефон. Быстро набрал номер «Скорой помощи».

 

 

— Доктор, как она?! — Тимофей вскочил со стула в коридоре приёмного покоя больницы. Врач остановился, снял очки, протёр стекла платком.

— Не скрою, плохо... Она сильно избита и... изнасилована. У неё шок. Я был вынужден сообщить в полицию.

 

 

— Майор Бойко, — представился полицейский. — Ваши документы.

Тимофей протянул паспорт. Майор полистал.

— Это вы сообщили о пострадавшей и привезли в больницу?

— Да.

Полицейский вернул паспорт.

— Что вы делали в квартире директора музыкальной школы?

— Меня Алла Павловна пригласила на день рождения. Пришёл к пяти вечера, как договаривались. Дверь в квартиру оказалась не заперта, ну я и вошёл.

— Почему сразу не сообщили в полицию?

— О чём? Я даже не знал, что случилось! Увидел её на полу, вызвал скорую.

— Хорошо... не уходите пока.

— Да, конечно. Я здесь подожду.

Майор кивнул, и, накинув белый халат, прошёл внутрь приёмного покоя. Томительно текли минуты. Наконец полицейский вернулся в коридор, присел рядом с Тимофеем.

— У меня дочка ходит на музыку, — сказал Бойко. — Очень ей нравится заниматься.

Тимофей кивнул молча. Он не знал, что делать, и сильно нервничал.

— Вы же дворником работаете? — спросил майор. — Я видел вас как-то. И на фестиваль вы приходили.

Тимофей снова кивнул.

— Вы узнали, кто это сделал? — спросил он майора.

Бойко сокрушенно покивал.

— Да. Алла Павловна сказала. С трудом разговаривает.

— Её бывший муж? — резко спросил Тимофей.

— Да. А как вы догадались? — удивился майор.

— Я собирался уходить с фестиваля и случайно услышал разговор на улице. Он вроде как угрожал ей, — ответил Тимофей, сжимая зубы. — Я провожал вчера Аллу Павловну до дома.

Они помолчали немного.

— Да, — протянул майор. — Шикарная женщина... не хочет она заявление писать.

— Почему? — вскочил Тимофей.

Бойко пожал плечами.

— Боится, наверное. Бывший муж-то — непростой человек... то ли олигарх, то ли чиновник какой, ети его мать.., с нашим мэром дружбу водит. Дела у них какие-то...

— А без её заявления нельзя дело завести?

— А смысл? Без её показаний любой адвокат вытащит его под подписку. А дальше и дело развалят...

 

 

Он просидел возле кровати Аллы всё воскресенье, выходил только тогда, когда врачи делали ей уколы и ещё какие-то процедуры. Она все время спала, а он молча смотрел на её покрытое ссадинами и ушибами лицо.

А в понедельник пришёл сразу после работы, встретил в коридоре врача.

— Вы, Тимофей Сергеевич, не сидите возле неё, — сказал доктор. — Мы ещё два дня подержим во сне, а потом психолога пригласим. Идите домой. Приходите послезавтра.

 

 

В среду Тимофей решил быстро почистить дорожки возле музыкальной школы. Он энергично сметал снег по краям, когда к школе подъехали дорогие иномарки. Из них вышли люди в длинных пальто и при галстуках и что-то горячо обсуждали, показывая на здание. В одном из них Тимофей узнал городского главу, а человек рядом с ним стоял, надменно поджав губы. На дворника они не обратили внимания.

— Вот, Вадим Антонович, — вещал мэр. — Зданию требуется капитальный ремонт, а денег из бюджета не выделяют.

— Пусть часть школы сдают под офисы. И... не суетитесь особо. Бюджетные деньги вам дадут, я же сказал. Но... вычеркните из них расходы на эту школу, пусть сами ковыряются.

Голос надменного человека показался Тимофею знакомым. Очень похожим на голос того, кто разговаривал с Аллой в тот вечер, на фестивале.

— Ну как же, Вадим Антонович? — жалобно запищал городской глава. — Детишки музыке учатся, родители довольны. Вот недавно...

— Ты что-то не догоняешь, мэр, — злобно сказал чиновник. — Я же сказал, пусть сами ковыряются!

Тимофей вздрогнул. Подобные слова вылетали из уст этого человека, теперь он был уверен. Продолжая тихо подметать, Тимофей постарался приблизиться к ним, чтобы лучше рассмотреть бывшего мужа Аллы Павловны.

— Все, я уже устал, — махнул рукой Вадим. — Закругляемся, да поеду. Мне завтра к обеду надо на совещании быть...

— Что вы, Вадим Антонович! — всплеснул руками мэр. — Мы и ужин приготовили. Я баньку велел истопить. И сюрприз, так сказать, имеется. Спокойно отдохнёте, а завтра поутру и поедете в столицу...

— А умеешь ты уговаривать, — хохотнул столичный чиновник. — И каков сюрприз?

— Даже два сюрприза! — воскликнул мэр. — Переночуете у меня в гостевом домике, там и людей ваших можно разместить.

Чиновники загрузились в машины и направились в сторону элитных участков.

Тимофей постоял немного, соображая, потом сгрёб инструмент и быстро зашагал в дворницкую.

Дворничихи по обыкновению уже расположились за столом и выпивали, закусывая огурцами из банки.

— Что, Тимоха! — заголосила Галька, как только он снял ватник и поставил инструменты в угол. — Дёрнули твою Алку! И в хвост, и в гриву!

Ярость наполнила Тимофея, голова перестала соображать. Он видел только пьяное Галькино лицо с перекошенным беззубым ртом. Схватил лом из угла, легко подбросил его на руках, шагнул к пьяной компании. Тётки испугались, с грохотом опрокинув ящики, сгрудились в углу, мгновенно протрезвев.

— Эй, Тимоха, ты чего?! — замямлила Галька, стараясь спрятаться за спины подруг. — Не надо...

Он остановился. Стиснул зубы, успокаиваясь. Сжатые кулаки побелели и разжались, подрагивая. Тимофей выронил изогнутый металлический прут и выскочил на улицу.

В дворницкой повисла тишина, которую нарушила нервная икота Гальки.

— Дура ты, — упрекнула Нина Юрьевна свою сестру. — Совсем мозги пропила. Я удивляюсь, как он не прибил тебя.

Она вышла следом за Тимофеем, встала за его спиной.

— Ты это, Тимош, прости Гальку.

Он молча кивнул. Ветер шевельнул его волосы, обдав редким ворохом снежинок.

— Ты это... — тихо сказала женщина, — ну, не переживай так... может, надо чего?

— До понедельника дадите отгул?

— Да, конечно. Подстрахуем тебя, — согласилась она.

— Спасибо, Нина Юрьевна! Извините за несдержанность.

 

 

Алла молчала, пряча лицо в букете. Соседки деликатно вышли в коридор, и они остались вдвоём.

— Простите меня, — нарушила она молчание.

— За что? — удивился он.

— За то, что втянула вас в эту историю.

— Перестаньте, Алла Павловна. Никуда вы меня не втягивали.

Тимофей смотрел на её руки, затянутые в гипсовые повязки. Пальцы... такие летящие и чувствительные, совсем недавно порхающие над клавишами синтезатора... нежно-теплые и подрагивающие на его запястье в тот морозный вечер... теперь скрыты в уродливых гипсовых лубках.

— Вы мне очень нравитесь, Алла, — признался он тихо.

Она невольно улыбнулась, но тут же сморщилась от боли в разбитых губах.

— Почему вы не захотели подать заявление в полицию?

Её глаза стали серьёзными и грустными.

— Не будем об этом, Тимофей, — она отвернулась. Но, после недолгого молчания продолжила. — Вадим — страшный человек. У него куча денег и связей. Я просто... боюсь за себя. Люди для него, что мусор под ногами.

Он посмотрел в окно. Молчал, рассматривая блики на стекле.

— Вы ещё придёте ко мне? — спросила Алла.

— Конечно, — ответил он. — Обязательно. Завтра.

Она попыталась поднять руку. Тимофей перехватил её, приник губами к сломанным пальцам, потом приложил их ко лбу, осторожно ощупывая гипсовую повязку. Затем медленно прислонил к своей щеке. Алла шевельнула ими, пытаясь скрыть наступившую боль. Улыбнулась через силу.

— Я не смогу играть, Тимофей, — прошептала она. — Но смогу гладить твоё лицо.

 

 

Вадим Антонович вышел во двор к своей машине. Мэр услужливо открыл дверь, оттеснив плечом охранника, подобострастно склонился.

Чиновник самодовольно усмехнулся, поправил полы пиджака. И тут же... его голова разлетелась кровавыми брызгами, шмат чёрно-серой слизи шлёпнулся на тонированное стекло задней двери.