ДУСЯ В ТЕННИСЕ

Обычно я посылал ей мячи так, чтобы она могла их вернуть: мягко, слегка вправо, чуть влево, но сегодня решил перевести нашу игру на другой уровень. Бил по-прежнему несильно, но по углам. Дуся моего коварства не заметила, бросалась из стороны в сторону, дотягивалась, кое-как отбивала проклятые мячи, но я безжалостно отсылал их обратно к задней линии. Наконец, истерзанная метаниями, насквозь промокшая от пота, она в отчаянии запустила мяч вверх, тот перелетел через меня, через заградительную сетку и упал на мимозу позади корта, спугнув двух ворон. Осудительно каркая, те сделали круг над Дусиной головой, затем, оценив мастерство играющих и взвесив свои шансы быть опять потревоженными, уселись на высокую осину за Дусиной спиной.

— Кыш, — махнула Дуся ракеткой в их сторону.

Ее рот, секунду назад жадно глотавший воздух, растянулся в редкой для его хозяйки улыбке. Она посмотрела на меня с непривычным озорством.

«Сегодня или никогда», — приказал я себе.

Когда они попросили меня научить играть их в теннис, я согласился только потому что травма моего постоянного партнера поставила меня перед выбором: найти другого — что было ох, как непросто — или играть со стенкой. На стенку у меня даже в статусе «начинающего» не хватало терпения, а сейчас и подавно. Бить мяч о кусок бетона — не для меня. Бетон — воистину каменный век. Теннисная пушка, конечно, лучше, но игра даже со слабым противником доставляет гораздо больше удовольствия, хотя бы обозрением отчаяния на его лице.

«Ладно, побалуюсь. Больше двух, трех уроков они все равно не выдержат», — размышлял я.

Жена Люся после первой тренировки, на которой ее ракетка, несмотря на все Люсины усилия, ни разу не встретилась с мячом, попросила больше ее никакими видами спорта не тревожить.

Я вспомнил, что мне говорил мой тренер.

— Зрелую женщину научить играть в теннис невозможно.

— Это сексизм, — заметил я.

— В каком смысле? — спросила, недавно выпущенная из Bollettieri*, еще не овладевшая искусством политкорректности, тренер по имени Света.

Из всех троих, наименее пригодной для игры выглядела Дуся. Маленькая, тонкая, с загадочно тяжелой грудью — уж не силикон ли там — она по спортивным понятиям смотрелась очень несбалансированной.

«Ей и плечо-то не развернуть для проводки ракетки из-за таких арбузов», — подумал я.

Алена и Наталья в свои дважды по двадцать с небольшим казались гораздо перспективнее. Но длинноногая Алена на первой тренировке подвернула конечность, похромала к своему «Лексусу», громко крича в промежутках между стонами:

— Почему я, а не Наталка? Эта идиотская идея пришла в голову ей.

Крупная впечатлительная Наталья на второе занятие не пришла. В борьбе со своим весом она решила пойти другим путем и вскоре ее заметили в танцевальном клубе.

— Будем продолжать... или как? — спросил я Дусю.

Подружек единили неудачные браки. Их бывшие мужья разбрелись по всему миру. Взрослые дети неохотно сползали с материнских шей. Я пересекался с троицей на различных, как у нас принято говорить, «русскоязычных тусовках», куда они гордо приводили своих американских бойфрендов. Где они их брали, никто не знал, но те выглядели лет на пятнадцать моложе своих партнерш. Парни поедали наши салаты, танцевали под нашу музыку и пропадали. Больше мы их не видели. У Алены с Натальей отношения с мужчинами попахивали банальным тиндером. Другое дело Дуся. Она была замечена с одним и тем же блондином на трех вечеринках подряд. Поговаривали, что он боксер. Наши пузатенькие мужики, программисты и инженеры, все лузеры по части связей на стороне, смотрели на него и оплакивали свой ничтожный мачизм. Высокий блондин прижимал Дусину щеку к своей непробиваемой груди. Они медленно перемещались под неслыханные им ранее чувственные итальянские канцоне. Я уверен, что от Тото Кутунье в его душе ничего не возникало. Взгляд у Дуси из-под его musculus pectoralis был строг. Она ко всему относилась рассудительно, говорила мало, никогда не улыбалась, и, вообще, похоже, напрочь разминулась с юмором. Скажи ей старую, всем известную шутку «У вас спина белая», так она побежит в туалет чистить платье. А на вопрос, спросила ли она у мамы юноши разрешения взять его с собой, отвечала, что мама умерла от рака два года тому назад. Шептались, что у Дуси высокая зарплата в крупной компании и, что она сделала какое-то открытие, за которое ей выделили служебный «Аккорд».

Удар справа Дуся освоила довольно сносно через месяц. Это можно было считать неплохим результатом, учитывая то, что мы занимались всего лишь по часу в неделю. Корпус она не разворачивала, только рукой махала, но с этим можно было мириться. На ударе слева следовало поставить крест. На правильном, двумя руками. В ее возрасте овладеть совокупностью движений при таком сложном ударе еще никому не удавалось. С этим приходилось мириться, но наставнический азарт заставлял меня на нее покрикивать. Поначалу она бросала на меня удивленно-обиженные взгляды — кто ты, в конце-концов, такой — однако быстро смирилась и свыклась с ролью послушной ученицы.

— Перерыв на две недели. Еду в отпуск. Буду лазить по горам в Черногории, — уведомила меня она.

— Одна?

— Одна. А что?

— Не опасно?

— Не опаснее, чем здесь. На днях согнала со своей веранды какого-то мужика.

— Тайный воздыхатель?

— Скорее наркоман.

— Пистолетом обзаведись, — посоветовал я не всерьез, и подумал: «А что сказал бы тренер по стрельбе по поводу зрелых женщин?»

Подача у Дуси пошла неожиданно хорошо. Естественно, ни о каких крученых, резанных или уходящих речи быть не могло, но простая плоская проходила стабильно. По моему совету, выполняя ее, она слегка подпрыгивала, ее небольшое тело тянулось вверх, голова запрокидывалась назад, рука, сделав петлю, выскакивала из-за спина и лупила из-за всех небольших женских сил по подброшенному и застывшему в верхней точке мячу. Все это у Дуси было довольно далеко от учебной диаграммы, но выглядело подкупающе мило. Через три месяца мы уже могли держать мяч на корте. Я не профессиональный тренер, всего лишь крепкий клубный игрок, но от Дуси за эти три месяца я добился большего, чем в свое время мой тренер добился от меня. Нечастое чувство удовлетворения результатами своей работы посетило меня вместе с желанием уделять Дусе больше времени. Мы увеличили вдвое наше совместное пребывание на корте. С некоторым удивлением, я отметил, что в Дусиных движениях помимо расхождений с канонами теннисной техники мой взгляд стал улавливать еще и другое. В каждом ее неуклюжем повороте или неправильной постановке ног я находил нечто притягательное: грацию, изящество, даже эротичность. Последнюю трудно было игнорировать, когда при наклонах вперед ее большая грудь почти полностью вываливалась из майки наружу. Испытываемая мною радость при ее удачных ударах стала сравнима с радостью обозрения ее тела. Однако баланс вскоре нарушился и я стал не столько играть, сколько бороться со своим далеким от тенниса влечением. 

Я сопровождал уставшую Дуся к ее машине. Крупные соски на ее груди, отчетливо просматривались сквозь тонкий лифчик и влажную футболку. Из-за них мне трудно было мыслить ясно. Я мог прозевать решающий момент и провалить свой тщательно разработанный план. Первая часть его была выполнена: я заставил Дусю мучиться, что само по себе не являлось образцом галантности, но зато создало базу для последнего шага. Заключительную фазу надлежало провести решительно, но тонко. Мы подошли к Дусиной «Хонде». Она открыла дверь и развернулась ко мне всем телом, чтобы сказать привычное «До следующего раза», но я опередил ее:

— Я виноват. Переборщил с силой ударов. Увлекся.

На этих словах я обнял ее и привлек себе. Как бы извиняясь. Следующим по плану был поцелуй в шею. Однако Дуся, молвив «Все нормально», посчитала процедуру извинения законченной, опустилась на сидение и мои губы только слегка скользнули по ее коже, скорее всего оставив Дусю в недоумении, если вообще были замечены. Сделав кистью «бай-бай» Дуся укатила.

«Лажа», — подумал я.

В следующую субботу она на корте не появилась. Мои настойчивые звонки и сообщения остались без ответа.

«Все поняла и решила, что я ей не подхожу. Я не боксер», — с грустью констатировал я и забросил сумку с ракетками в дальний угол гаража.

Примерно через месяц я встретил Алену в супермаркете. На мой вопрос о Дусе она ответила с печальным удивлением:

— А ты разве ничего не знаешь? Дуси больше нет.

— А где она? — тупо спросил я, плохо понимая, но цепенея от предчувствия.

— Она купила пистолет, якобы для самозащиты. Оставила патрон в патроннике. Говорят, это типичная ошибка всех новичков. Случайно нажала на курок. У этих пистолетов как их.... легкий спуск.

— У «Глоков», — машинально подсказал.

— Этот дурацкий «Глок» выстрелил ей в шею. Уже три недели, как похоронили.

Наверное на моем лице возникло отсутствующее выражение, потому что Алена тронула меня за плечо и с тревогой в голосе спросила:

— Ты окей? Дусю вспомнил?

— Да. Жаль. Она только начинала играть, — пробормотал и мы распрощались.

Смерть Дуси привела меня в необъяснимое состояние. Мне было тоскливо, очень тоскливо, и вместе с тем, по-мужски стыдно. Потеря знакомого человека вызывает грустные чувства, это понятно. Но почему я целыми днями думал о Дусе? Почему, проходя мимо теннисного корта, я ощущал непрошенную влагу на своих глазах? Я не был настолько сентиментальным, чтобы обливаться слезами из-за несбывшихся фантазий относительно немолодых и навсегда потерянных для моих прикосновений сисек. Наоборот. Женщины находили меня слишком холодным. Когда Люся после «четверть века вместе» сказала, что она меня никогда не любила и вышла за меня замуж только для того, чтобы уехать в Америку, я прошептал «Ну и хрен с тобой», взял подушку и ушел в другую спальню. Спал я спокойно. Ничего неожиданного не произошло. Но сейчас я был в растерянности. Я не мог понять, кем была для меня бедная Дуся. Поначалу это был безразличный мне cougar**. Потом просто женщина, которой я давал уроки тенниса, потому что играть было не с кем. Но затем в ней произошла чудная перемена и она стала... Мне никак не давалось нужное определения. И вдруг меня осенило. Она стала моей Галатеей. Теннисной Галатеей. Все прояснилось, я понял, кого мне надо оплакивать.

Не знаю, как долго бы реквием по Дусе звучал во мне, но однажды мне позвонила Алена и сказала:

— Кстати о теннисе. Стопа у меня зажила. Может продолжим?

 

Bolletieri* — знаменитая теннисная школа Ника Боллетиери.

Cougar** — немолодая женщина, ищущая связей с молодыми мужчинами.