А тебе, собственно, зачем?

Задыхаться от бесконечного желания живого голоса и разговорчиков про всякое такое. Беспокойство по отсутствию ощущения дыхания, тела, запахов. Обронив собеседника в землю, упустив его за долгие километры лесополей, растратив его контакты в погоне за гордыней, меняя номера, чернеть от горя необщения. Щелкая жигой, ни свет ни заря, купая пакетик чайной пыли до обесцвечивания. Зачем? 

Внутренний диалог вариабельнее и живее. Он круглосуточен и редактируем бесконечное количество раз. Один и тот же кусок беседы можно повторять и раскрашивать интонациями. Вворачивать одноразовые лампы шутеек. Менять эмоциональные всплески. Покрикивать, не обижая пустоту агрессией. И, главное, твой собеседник всегда — вот он. Такой, каким запомнился. С нужным настроением. С этим своим восхитительным голосом и даром выслушивания. Вот он. Рядом. И в курилку с ним, и с обеда, и кинцо обсудить. И поржать. Конечно же, поржать. 

Общественное мнение? Странный. С прибабахом. Поехавший. С сумасшедшинкой. Конченый. И? Что с этого человечьего костомытия? Вот он! Хоть обговоритесь. Без нервотрепки необратимости. 

Если пришлось рассмотреть в представляемом собеседнике сомнительный фаллосо-вагинальный интерес — что же проще? Вот вы уже хохочете в бескрайней тесноте съемной однушки, застилая укатанный диван белоснежностью лохматых пледов. Болтовня перед сном, шепоты поверх дремоты. Завести вторую подушку и смиренно согревать ее собственным нерастраченным теплом обымок. А поутру никто не свидетель твоего чавканья, побздехивания, почесывания и потрескивания обострившихся морщин. 

К завтраку подаешь себя вылизанным. Принц. Принцесска. Там что-то про вселенную, материализацию мысли, визуализацию запросов. Почувствует ли желанный собеседник импульс обращенных к нему речей… Нихера он не почувствует. И зачем? Какая уже разница, если ты всегда с ним на короткой ноге. Даже, если его нет в живых. Даже, если его не существовало вовсе. Или ты для него не существовал никогда. Обычно, именно такие собеседники желаннее всего.

— Папуша, мамуша! Наливай-наливай. Молока-молока.

 То телеком — щелк. Рябь, шип, шум. То выкл и отразился в черноте экрана. Щелк — осветил сидящего в кресле себя. Выкл — утонул во тьме.

 — Пришел с улицы и схватился за кошку сразу! Теперь за стол, с такими руками? Бегом мыть! 

Щелк. Рябь, шип, шум. Выкл.

По волнам моей памяти.

А музыка, скажем, тебе зачем? Положим, слушать музыку — куда как распрекрасное занятие. Дельце. Но зачем таскать гробы футляров с инструментальной начинкой и макулатуры нот. Убивать нервные клетки отсутствием себя в эпицентре дворового детского гомона. Чтобы потом просто слушать музыку, понимая, из чего соткан ее волшебный цилиндр? На какой крови тянутся сухожилия звуков? И всё? Ради такого?

Включить музыку. Закрыть глаза (не обязательно). И ты кто угодно. Сразу. Вокалист, дирижер, басист, барабанщик. Хоть виртуоз треугольника. Внутренняя игра в страсти музыканта. От дебютной композиции, с представлением первых выступлений и премьеры клипа, первых афиш и реакцией близких, реакцией, безусловно, положительной, до выхода первого полноформатника. Да даже до сбора фанатских полчищ на крупнейших площадках мира. И вновь положительные реакции. И успех. И звезда. И вот уже чайник закипел.

Особенно остро будут чувствовать твою славу, конечно, бывшие. Осознавать масштаб поспешных выводов. Вот уже стучит в друзья. Вот пишет в личку. Помнишь? Помню. Было. Хорошо было. И я тебя. И ты меня прости. И у тебя пусть тоже все будет норм. И упал писать новые музыки…

Полежал обстоятельно и ты — великий режиссер. Наснимал в голове. Еще обстоятельней пригрелся под одеялами — нобелевскую держи. В какой области ты ее себе намечтал, мой хороший?..

— Папуша, мамуша! Я пролежал свою жизнь.

Дозачемкаться и перепутать визуализацию с мастурбацией мозга — секунда дел. Реализовать задуманное — годы и годы. Может еще ничего из этого и не выйти. А еще не отменили захлебнуться бытовухой. А еще не застраховали от утонуть в стакане. А рак, инсульт, тромб? А тюрьма, окраинная нищета, глухомань? Возлег и засомневался. Пригрелся и приуныл. Подкрепился и смирился потихоньку. 

Щелк.

— Даров. Чего?

 — Сосед, помоги цемент в гараж закинуть, а? Там четыре мешка всего. 

 — Давай. Оденусь…

 — Да спина чего-то… Небо не нравится. Не влупил бы в ночь.

 — Дождина?

 — Ну.

Собеседники и надуманные события сливаются с сумерками, дают паузу, превращают сумасшедшего одиночку в пусть и хмурого, но адекватного, обыкновенного человека. Невыносимое множество желаемого превращается в гору игрушек, которые оживают при отсутствии взрослых и немедленно умирают от внезапного присутствия их унылых, разучившихся верить и мечтать физиономий. А тебе, собственно, зачем, лихорадочно загребая корявыми пальцами землю, так одержимо хоронить труп своего детства? 

— Не труп, а тело.

 — Чего говоришь, сосед?

 — Огоньку дай? Не захватил. 

 — Легко!

Такой неохватный космос живых диалогов и событий, запросто умещается в однокомнатную берлогу. И терпеливо ждет возвращения своего безумного создателя. Увлекать его и не допускать к нему мыслей, что он еще жив. И мир за его окном эту самую живость примет. И направит. Мимо колючей проволоки прошлого, перешагивая любимые грабли неизменности, пересекая проспекты механических действий, втискиваясь в арку ожидаемого. К подъездам вероятно возможного.

Загаражный дед опять ужрался невнятными напитками и хрипит воображаемому собутыльнику:

 — Раскукоживайся!

И весь воображаемый мир брезгливо ухмыляется.

Вкл. Рябь, шип, шум. Шам. Шом. Шим. Шишел. Мышел. Вышел. Выкл.

<2019>