К морю (последняя часть) (плотогонские истории)

23. Трактир

Прохор шагнул внутрь и огляделся. Чистая половина была пуста, лишь у окна щёголь в клетчатых брюках и жилетке распекал парнишку полового, сердито постукивая свёрнутой газетой по колену. Мальчишка, заложив руки за спину, послушно кивал. Пальцы его тем временем складывались то в «кукиш», то в «козу», а то и в полное непотребство.
На другой половине, наоборот, было многолюдно. Составив в ряд несколько столов, шумно обедала артель работных мужиков. Задумчиво рассматривая своё отражение на медном боку самовара, пил чай из блюдца извозчик. Дремал над горой варёных раков заросший щетиной выпивоха. Рядом, оттопырив мизинец с длинным ногтем, угощался пивом фабричный. Шепталась, свалив у стены короба с товаром, компания офеней. Трое пожилых горцев в потёртых черкесках степенно ели пельмени. Особняком от всех устроился медный от загара фейерверкер в полевом мундире. С чаркой в одной руке и куском телятины во второй, он, откинувшись на стуле, что-то рассказывал безусому пареньку приказчику.
— Вот он-то нам и нужен, — прошептал из-за спины Ермолай и, в одночасье, оказавшись за столом рядом с военным, махнул рукой Прохору, призывая присоединиться.
— ... и была у абрека Мансура красавица-возлюбленная. Этакая горная лань. Звали её, — басил тем временем фейерверкер, — ну... пусть будет Лайла. А, как все знают, у горцев приданого за невестой давать не полагается. Наоборот! Решил жениться, так будь любезен — уплати родителям калым. У Мансура же, что называется, в кармане вошь на аркане. Ружьё, лошадь, да рваный бешмет. Перебрался через Терек, награбил-наворовал и тут же всё прокутил. Гуляка был отчаянный, хотя и не чета нам, артиллеристам. Но этот Мансур не таковский человек, чтобы по поводу безденежья в меланхолию впадать. Приходит он к этой... к Лейле и говорит, мол, ухожу в набег, а ровно через год добуду такой калым, какого никто прежде за невесту не давал. В кровь расшибусь, но женюсь на тебе. На том и порешили, да условились, что если вернётся Мансур с белой буркой на плечах, значит, выгорело дело. Если же появится в чёрной, тогда беда. Придётся Лайле за другого замуж идти. Обнялись на дорожку, и ускакал абрек. Невеста же забралась на крышу сакли и принялась ждать, на горную дорогу смотреть.
Фейерверкер обвёл вытаращенными глазами сидящих за столом, словно показывая, как горская невеста ждёт абрека.
— Мансур времени зря терять не стал. Лошадей угонял табунами, почтовые кареты грабил, купцов подчистую разорял. Гонялись мы за ним по всему Кавказу, а взять так и не смогли. Тем временем год минул. Нагрузил Мансур коня сундуками с деньгами, набросил на плечи белую бурку и поспешил к невесте. Вот только в горах, то ливень, то каменный обвал, то ветер пыль гонит. Одним словом, пока добрался до аула, где Лайла жила, белая бурка от грязи в чёрт-те что превратилась. Увидала дева, что Мансур весь в чёрном возвращается, закричала, как раненая птица и пронзила себе сердце клинком.
Фейерверкер расстегнул пуговицу мундира и вытащил из-за пазухи свёрток. Бережно развернув тряпицу, выложил на стол нож с костяной рукояткой.
— Вот этим, — свистящим шёпотом закончил он.
— Пресвятая Богородица, — приказчик с благоговейным ужасом коснулся рукояти. — Откуда он у вас?
— Мансур за сто рублей продал, — вздохнул военный. — Тебе же готов уступить за десять. Много? За шесть с полтиной отдам.
— А известно, что с абреком дальше случилось? — спросил Прохор.
— Поговаривают, что подался на волжские верховья. Вроде как видели его с плотогонами.
— Дяденька, — молитвенно сложил руки приказчик, — обождите с полчасика. Как Бог свят, с денежкой вернусь. Не отдавайте никому кинжал.
— Может быть и подожду, — фейерверкер, с сожалением огладил клинок, — однако, поспешай.
— Доводилось эту историю, только с белой папахой, слышать, — подмигнул военному Ермолай, когда приказчик скрылся за дверью.
— А мне с белой кобылой, помнится, — подхватил Прохор. — Только вместо кинжала у Лайлы шашка была.
Фейерверкер единым духом опрокинул чарку. Помотал головой.
— Тут, братцы мои, — шумно выдохнул он, — дело не в кобыле и не в папахе. Хочется пареньку памятную вещицу со славных времён иметь? Как не помочь? Да и нам с вами выпить-закусить не помешает.
— Кто же против? Вижу, довелось побывать в тех краях? — откликнулся Ермолай, указывая на руку артиллериста с наколотым орлом и надписью «КАВКАЗ». В когтях птица держала нечто, смахивающее на барашка.
— Добычу в гнездо несёт? — догадался Прохор.
— Похищенную княжну, — военный повыше поддёрнул рукав мундира, давая приятелям лучше рассмотреть наколку.
— Знатная работа, — похвалил Ермолай. — Однако повело слегка картинку. Поправить бы не мешало.
— Всё недосуг. Да и кольщик полковой, черти б его драли, то с офицерами, то болен, то пьёт. И в лагеря с нами, вымесок собачий, ехать не пожелал. Дома остался.
— От, негодяй. Получается, бросил солдатиков, — расцвёл Ермолай, и не в силах далее сдерживать охватившую его радость, пнул Прохора под столом ногой. 
— Человек! — завопил он. 
— Чего изволите? — бесшумно возник половой. — Ушицы стерляжьей, копчёного судачка, пирог со снеточками?
— Рыбой, голуба моя, кошек корми. Нам же расстарайся холодцу с чесночком, груздей солёных и полуштоф казённой. Да поглядывай, как только холодец приговорим, тотчас суп гороховый подай, а к нему второй полуштоф. Да не забудь, выстуди родимую на льду. 
— Кулебяка сегодня на славу, — преданно зашептал половой. — С грибами и яичками. Очень рекомендую. Пироги с телячьим ливером — объедение.
— Всё неси, — потрепал его по волосам Ермолай. — Сегодня гуляем...
И загуляли. А когда приказчик принёс деньги за мансуровский клинок, фейерверкер, разразившись троекратным «Ура», решил угостить всех в заведении. Артельные мужики немедленно ответили тем же. Потребовали вина горцы. Таясь, выставили четверть домашней наливки офени.
И веселье разгорелось!
Кутили так, как умеют кутить только на Большой Реке. Лобзались и плакали. Отплясывали, с лютой злостью вбивая каблуки в качающийся пол. Признавались в грехах и тут же прощали их. Выкрикивали, надсаживаясь, озорные частушки и хохотали до упаду. Обнявшись, заводили песни и хороводы. Фейерверкер, забравшись на стол, словно знаменем размахивал скатертью. Рядом, с кинжалом в зубах, выводил ногами кренделя приказчик. Работные мужики, попарно взгромоздившись друг на друга, завязали «конный бой». Под одобрительные возгласы офеней, фабричный боролся на руках с извозчиком. Ермолай, отчаянно жестикулируя, спорил с горцами...
Первым стоящего в дверях Леонида заметил Прохор.
— Тихо, мужики! — рявкнул Прохор и, в наступившей тишине, спросил, — Ну? Что Прасковья?
— Согласилась, — просиял Леонид. — Женюсь! Сей же час сажусь на пароход и домой, а через месяц со сватами и подарками назад.
— Ай да молодец, — запричитал Ермолай. — Ай да морячок. Братцы, проводим хорошего человека до пристани?
И проводили!
Нашли гармонь, выкатились на улицу, сняли с петель дверь трактира и, усадив на неё перепуганного Леонида, всей гурьбой понесли на плечах к пристани. Возглавлял процессию фейерверкер. Чеканя шаг, он высоким голосом выводил, — Пойду в речку за водой, возьму жениха с собой!
— Ой, калина, ой, малина, пихну в речку головой, — подхватывали остальные.
Позади всех, пошатываясь, и поддерживая друг друга, шли Прохор с Ермолаем.
— Прости старика, — жаловался кольщик, — но устал я на плоту жить. Передохнуть пора. Ты парень молодой, а у меня от сырости кости ломит и пальцы немеют. Давай здесь на время остановимся. Глянь, какой в Лещовске народ приветливый и до веселья охочий. Я уже и с военным договорился, что нам близ лагеря палаточку поставят, да провиантом с полевой кухни обеспечат. Сам возьмусь солдатиков красить, а ты спи-отдыхай или по городу прогуливайся, с людьми новыми знакомства своди. Поживём месяц, другой и домой на пароходе вернёмся. Поплывём себе, как баре какие. Соглашайся, родной.
— Не сомневайся, не брошу тебя одного. Вместе в путь отправились, вместе и вернёмся, — обнял его Прохор. — Однако плот в камышах на всякий случай спрячем. Вдруг учудишь чего и тайком бежать придётся.
— Да когда же такое было?!
— Шучу я, дядька, — рассмеялся Прохор. — Да и река пусть от нас отдохнёт.
***
Так в городе Лещовске закончилось путешествие к морю плотогона Прохора Картузова и его спутника кольщика Ермолая.