К морю (ч. 16) (плотогонские истории)

20. Моряк

— Мне не в тягость, — легко согласился моряк. — Заново, так заново. Зовут меня Леонид Фетяскис, а родом происхожу из крымских греков, что с незапамятных времён на черноморском побережье ставриду ловят. Есть у нас такой обычай — каждый юноша должен пять лет в море провести. На военном флоте или на торговом, без разницы. Мир посмотреть, сотню штормов пережить, жару и стужу перетерпеть, на экваторе морское крещение принять.
— А потом? Через пять лет-то? — встрял Ермолай.
— Возвращайся домой, женись, детишек рожай, лови ставриду, вино пей, — закончил Леонид.
— Прямо как у цыган, — прошептал под нос кольщик. — У них тоже малец должен пять лет лошадей пасти, пока не разрешат первого коня украсть.
— Не мешай, — толкнул его в бок Прохор.
— Так вот. Отходил я своё по океанам. Всякого натерпелся-навидался. Ловил черепах на коралловых рифах; играл в маджонг с сингапурскими пиратами; собирал морского паука на Фиджи; дрался с британскими моряками в городе Марселе; трясся от лихорадки на Яве; травил морских блох в Красном море...
— Морских блох? — навострил уши Ермолай. — А чем травил?
— Помолчи! — цыкнул Прохор.
— Короче говоря, минуло пять лет, и подошла пора домой возвращаться. Схожу, решил, в последний рейс, да спишусь на берег. Отправился мой корабль за каучуковой смолой, что в стране Бразилии добывают. Дошли без приключений, загрузились и скучаем в порту, ждём попутного ветра. День стоим, другой, а на третий подходит к трапу старуха и требует проводить к капитану. Выглядит она, как самая что ни на есть бразильская барыня. Вся в чёрном, в перчатках и под кружевным зонтиком. А самое удивительное, что говорит с вахтенным по-русски. Плохо говорит, но понять можно. Капитан, ясное дело, китель на все пуговицы застегнул и помог даме под ручку на борт подняться. В каюте на кресло усадил, распорядился угощение подать. Барыня веером обмахивается, пьёт кофий и рассказывает, что лет пятьдесят тому назад, вынесло море на берег российского матроса. Судно разбилось, команда утонула, а моряка, уцепившегося за обломок мачты, неделю носило по волнам, пока не выбросило на берег. Там беднягу подобрали рыбаки и отнесли на гасиенду, поместье по-нашему, к её родителям.
— А бабка в то время была молода, — расплылся в улыбке Ермолай. — И, ясное дело, приключилась меж ними симпатия.
— Вроде того, — согласился Леонид. — Надо сказать, что мужики в Бразилии мелки и чернявы, а наш матрос был и ростом не обижен, и волосом светел. Против такого, братцы, ни одной местной не устоять. Принялась она спасённого выхаживать. То мокрую тряпку к голове приложит, то отваром напоит или просто за руку подержит. Пошёл морячок на поправку. Глазами блестит, улыбается и хотя по-бразильски не говорит, знаками показывает, что благодарен. Стала девица его языку обучать и вскоре кое-как объясняться меж собой начали.
— Родители-то, поди, забеспокоились? — подмигнул Ермолай.
— Ясное дело. «Мало ли, — ворчат, — какой мусор на берег выносит. Негоже нашей дочери с простым матросом время проводить». Но та ни в какую. Плачет, ругается, ногами топает. Руки на себя наложить клянётся.
— Беда с этими девками, — вздохнул кольщик.
— Одним словом, — продолжил Леонид, — убедила всех, что морячок её судьба и Божий Промысел. Однако, как только больной на ноги встал, тотчас в порт улизнул, узнавать, не стоит ли у причала какой российский корабль. Девица, само собой, в слёзы. Пришлось родителям беглеца отловить и обратно вернуть. Тот день-другой в поместье покрутился и опять в порт. Его вдругорядь воротили. А на третий раз папаша с матросиком с глазу на глаз поговорил. Растолковал, что мужчина он кроткий, но, ежели из себя вывести, то и до греха недалеко. Места тут дикие. Бывает, пойдёт человек утром в джунгли по грибы, а к вечеру, глядишь, и косточек от него не осталось.
— Попался парень, — хмыкнул Прохор.
— Это как посмотреть. Был простым палубным с дырявыми карманами, а тут враз получил красавицу-невесту и дом полную чашу. В саду на цветах лазоревых райские птицы поют. Табак под ногами растёт — только руку протяни. Пустыри и те тростником сахарным заросли. Хочешь чай с ним пей, а хочешь — бражку ставь. Так что покумекал моряк и махнул рукой на прошлую жизнь. Женился и в хозяйство с головой ушёл. А когда родители супруги преставились, то и забот втрое прибавилось, не до моря ему стало.
— Не так уж плохо и обернулось, — подытожил Ермолай.
— Так, да не совсем. Как старость подошла, накатила на него тоска по родной стороне. Начала Россия-матушка сниться, дожди осенние, да вьюги февральские. Виделось, что он в тулупчике и валенках по заснеженной улице идёт. Мороз щёки щиплет, в замёрзших деревьях потрескивает, да только морячка изнутри выпитая чарка греет. А вокруг народ гуляет. Двухрядка заливается, румяные девки визжат, мужики вприсядку пляшут. В домах на накрытых столах пироги жаром пышут. В мисках мочёная антоновка, капуста квашеная, клюква.
— Огурцы ещё, — застонал кольщик. — Огурцы солёные на смородинном листе. Их для правильного засола не укладывают, а стоймя ставят и стружечкой хрена пересыпают.
— Подумаешь, огурцы, — отмахнулся Леонид. — У нас в Крыму арбузы на зиму солят. Устелешь бочку виноградным листом, покрошишь мускатного ореха, чесночку добавишь...
— Да будет вам про огурцы-арбузы, — нетерпеливо перебил Прохор. — Что там дальше с моряком нашим приключилось? Неужто бросил всё и уплыл?
— Не успел, — покачал головой Леонид. — Помер. Но перед смертью завещал прах на родной стороне похоронить. Для того вдова к нам на корабль и прибыла. Мол, помогите, господин капитан, выполнить наказ покойного супруга. Достаёт из сумки шкатулку с мужниным пеплом и пачку ассигнаций сверху кладёт.
— О как, — выдохнул Ермолай. — Сожгла покойного?
— Да замолчишь ты, наконец? — не выдержал Прохор. — Дай дослушать.
— Капитан старуху обнял, — продолжал Леонид. — Утёр слезу и сказал, что последняя воля российского моряка для его команды святой долг. И деньги за такое брать грех.
— Человек, — одобрительно кивнул Прохор.
— Когда пришли в порт Севастополь, решили бросить жребий, кому прах везти-погребать. Тут я и вызвался. Всё одно, пять годков истекли, пора было домой возвращаться. Дай, думаю, сделаю доброе дело. 
— Далече ехать пришлось?
— Изрядно. В город Лещовск.
— Это где ж такой? — нахмурил лоб Ермолай.
— Да вон, — махнул рукой Леонид. — Через лесок по тропинке с полверсты будет.