Теплая яма

Самая вкусная клубника — у библиотекаря растет. Я не знаю, что библиотекарь с ней делает, но ягоды у нее большие, почти с яйцо, и сладкие. По пятницам в районном центре базарный день. Библиотекарь берет две корзины, садится в вонючий пазик и едет на базар. Четверть часа, и все продано, можно возвращаться домой. Иногда библиотекарь делает две-три ходки, ловит попутки или договаривается с молоковозом. По селу ходят слухи, что клубника у библиотекаря — химическая, что она на грядки коровью мочу льет, но моя бабушка не верит слухам: столько мочи ни одна корова не даст.

— Возьми ведро и тысячу из кошелька. Поезжай!

Бабушка хотела наморозить ягоды на зиму. Когда они оттаивали, есть их было почти невозможно: бесформенные, как разваренные пельмени, они плавали в собственном соку и соскальзывали с ложки. Мой младший брат, Вадик, их ел, а я брезговал. Бабушка ставила себе галочку: внуки накормлены витаминами, и каждый год забивала морозилку до отказа.

Я отправился в библиотеку на велосипеде. Почти с музыкой. Ведро дергалось, в спицах заднего колеса застряла веточка и трещала. Смело оставил велосипед снаружи — никто не украдет, а если и украдет, далеко не укатится. Мой велосипед умел делать подлую восьмерку в неподходящий момент.

В библиотеке всегда было холодно. Изнутри она больше напоминала мясообвалочный цех — железные стойки, крюки, низкий покатый пол. Даже самые бойкие деревенские пацаны здесь разговаривали вполголоса. Я подошел к двери, и услышал, как библиотекарь репетирует речь для праздника села.

— Раньше озеро называлось Шелохинское. Глубина — шесть метров, ширина — сорок пять метров. В него втекают два ручья. Есть и подземный ключ. В озере водятся караси, вьюны, щука-травянка. Каждый год прилетают утки. Мы ребятами купались там, в ледяной воде. По берегам озера были ямы. Они служили грелкой для детей. Мы ложились в эти ямы после купания. Возвращались домой уже затемно. Сейчас озеро признано природным памятником и является главным водоемом села.

Я забыл о клубнике. Голос библиотекаря звучал тихо и хрипло. Она, эта немолодая женщина, бившаяся на огороде до кровавых мозолей за ягоды, имела то, о чем я, городской оболтус, мог только мечтать. Мне нужна была теплая яма, чтобы в нее лечь. Упасть лицом в вязкую приозерную почву, вдыхать полной грудью гнилой запах растений, слышать отдаленное кваканье лягушонка. Лежать долго, до конца времен, пока каждая кость не пропитается тухлой водой, пока я не превращусь в щуку-травянку и не высохну на берегу до скелета. Когда озеро на моей памяти пытались осушить, на мелководье отчаянно билась рыба. Она не хотела умирать. А я в ту минуту, спиной к бетонной стене, с ведерком в руках, неожиданно понял, что умереть я — хочу. Сейчас, когда мне так неожиданно и остро больно, и сводит скулы от кислоты.

— Здравствуйте! Почем у вас клубника в этом году?