К морю (ч. 9) (плотогонские истории)

13. Старуха

На песчаной косе стояла старуха.
— Эй! — громко крикнула она и призывно помахала рукой.
— Нет, ты только полюбуйся, Прошенька, — нахмурился Ермолай, — будто извозчика останавливает. Люди, может быть, спешат-торопятся, а ей и дела до того нет. Пусть бабка дальше кукует или на пароход билет покупает. Каждого подвозить нам без интереса. То пристань к берегу, то отплыви, то вновь пристань. Руки отсохнут шестом махать. Вот была бы она годков на сорок помоложе...
— Эй! — вновь донеслось до них. — Правь сюда, сукины дети!
— Ишь ты, — изумился Ермолай, — ещё ругается, карга старая.
Прохор засмеялся и взялся за руль, разворачивая плот к берегу. Кольщик тяжело вздохнул и, с сожалением глянув на товарища, пошёл встречать гостью.
Бабка, коренастая, широкоплечая, с круглым недовольным лицом, поджав губы, ждала, пока плот не коснётся песка.
— День добрый бабушка, — нарочито ласково поздоровался Ермолай. — Куда путь держите?
— Чего, идол, стоишь, как вкопанный? — низким голосом ответила та. — Руку дай.
— Милости просим, — пропел кольщик, помогая старухе перешагнуть с берега и одновременно бросая укоризненные взгляды на Прохора.
Бабка, тяжело ступая, прошлась по плоту и, облюбовав себе место близ шалаша, грузно уселась на свой туго набитый мешок. Не говоря ни слова, стащила лапти и, размотав обмотки, принялась разглядывать босые ноги. Ермолай с отвращением косясь на её пальцы, напоминающие грязные обрубки, тоже безмолвствовал.
— Вот и славно, — прервал молчание Прохор и, навалившись на багор, оттолкнулся от берега.
— Ноги я промочила, — наконец глухо произнесла старуха.
— Невелика беда, — бодро откликнулся Ермолай. — Солнышко враз всё высушит.
Бабка с презрением смерила его взглядом и перевела взгляд на Прохора.
— Ты, дядька, поищи, — сообразил тот. — Кажется, во фляге ещё кое-что осталось.
Ермолай, кряхтя и охая, полез в шалаш копаться в вещах и появился оттуда, держа в руках заветную берестяную флягу. Скорбно улыбаясь, он вытащил пробку и, наполнив кружку до половины, протянул старухе. Та негодующе прищурилась, но не шевельнулась.
— Прощения просим, — пропел Ермолай, наполняя кружку до краёв.
Бабка приняла водку и поднесла к широкому носу, принюхиваясь.
— А перцовки нет? — недовольно спросила она.
— Чем богаты, — добродушно ответил Прохор. Попутчица явно ему нравилась.
Старуха, прикрыв глаза, медленно выпила и с минуту просидела молча, словно прислушиваясь, как водка растекается внутри.
— Ещё плесни, — требовательно протянула она кружку Ермолаю.
Кольщик побагровел, но просьбу исполнил.
— Вот, теперь хорошо, — хлопнула себя по коленям бабка, так же неспешно выпив вторую. Она скоро обулась и встала, притопнув ногами. — К берегу держи, — велела старуху Прохору. — Вон, моя изба виднеется.
— Да мы и версты не прошли, — не выдержал Ермолай. — Зачем было на плот-то лезть?
— Сказала же, ноги промочила, — ответила старуха.
Кольщик поперхнулся, хотел было что-то сказать, но сдержался и, махнув в сердцах рукой, полез в шалаш.
— Ишь, чумовой, — усмехнулась бабка.
— Устал он, — подмигнул Прохор. — Который день в пути.
— Пропадёшь с таким товарищем-то, — покивала старуха.
В тишине было слышно, как Ермолай в шалаше скрипит зубами.
— Посошок? — кивнул Прохор на флягу, когда плот подошёл к берегу.
— Будет с меня.
Бабка легко спрыгнула на песок и, не прощаясь, пошла к избе.
— И ни тебе спасибо, ни до свидания, — ядовито прошипел Ермолай, высунувшись из шалаша.
— Брось ты, дядька, — отмахнулся Прохор. — Старуха, поди, одна живёт. Не с кем и словечком перекинуться.
— Так она всё больше молчком зыркала.
— Ну, значит, позыркать не на кого.
— Если я в старости таким же стану, — задумчиво почесал грудь Ермолай, — сделай одолжение, Прошенька, стукни мне топором по темечку. Или в реке утопи. Или ножом пырни.
Плот уже вышел на середину реки, а кольщик всё не мог уняться.
— ... или в реку в мешке скинь. Или удави, — разносилось над водой.