Трогательный Мишель Уэльбек ("Человечество, стадия 2").
Злой и циничный сборник малой прозы, как тот сосед, который по ночам забрасывает ваш палисадник стеклотарой.
Тот же самый сборник что и «Мир, как супермаркет», расширенный приблизительно вдвое за счет включения в него новых эссе, очерков, статей и интервью. Появилось, к примеру, великолепное эссе «Человечество, стадия 2», повествующее о неугомонной Соланас и феминистках.
Пессимизм Уэльбека настолько велик и грандиозен, что становится не по себе, а в голове роются приблизительно такие мысли: «Да у него сейчас реальная депрессуха и он тушит ее разнообразными винтами». Последнее объяснило бы тот навязчивый бред, которым он нередко потчает и себя и гипотетических читателей. Я насчитал где-то 5 текстов, в которых Мишель явно гонит – да, хорошо, эксцентрично и истерично, но забывая о всяких тормозах на крутых и визжащих поворотах. От этого книга становится злой (одно лишь название «Жак Превер – идиот», говорит о многом); но это не недостаток, а лишь характеризующая черта. Есть добрые авторы (Мураками). Высосанные из пальца (Паланик). Не совсем адекватные (Сэр Уильям Говорящая Жопа Берроуз). А есть злые, как псы, сорвавшиеся с цепи, и Уэльбек, очевидно, принадлежит к последним.
Есть письмо к Лакису Прогидису (я не знаю, что это за фрукт) – великолепный образец эпистолярного жанра, полный интеллекта, красноречия и чисто французской вульгарности. Я зачитался им. Перечитал снова, и вдруг почувствовал, что окажись оно у меня в руках, наверняка облизал бы его: оказывается, слова тоже плоть и, подобно плоти, могут внушить сладострастье.
Ни русский, ни англичанин ни на что подобное не способны. Но по разным причинам: у русского не хватит за душой вульгарности, у англичанина – утонченности и ума. Быть равно утончёнными и вульгарными, могут позволить себе лишь французы. Такими были Бодлер и Бальзак в свое время, таким сейчас является Мишель Уэльбек. - Вот почему они лучше других шарят в тонких, вечно двусмысленных вещах: поэзии, эротике, адюльтере. Сами они не всегда в этом безусловно хороши, но их кошачьи глаза, словно созданы для того, чтобы лучше других это видеть, а лукавые, как у змей, языки – об этом говорить. - Вот почему такой эстет, как Ницше, больше всего любил валандаться именно по французам: их будуары, письма, дневники… там столько явного и столько скрытого – и жизнь вдруг кажется радужным миражом. Но стоит копнуть глубже, и тут же, словно под шопенгауэровской майей, послышится ядовитое шипенье, покажутся наружи скользкие, извивающиеся тела.
В общем, я не хотел бы иметь в друзьях Мишеля Уэльбека. Он заразил бы мою и без того дурную кровь своим пессимизмом. К тому же, он – самодур и эгоцентрик. И хоть повсюду жалуется на обнаженность души перед холодными, колючими ветрами жизни, все же непроизвольно чувствуется, что рюмку в рыло - и за ножи.
С другой стороны, есть в нем особая трогательность. Та самая трогательность, которую можно обнаружить в карих глазах щенка, оставленного каким-то подонком на пороге вашей квартиры. Уэльбек хочет, чтобы его поняли, пожалели, приняли таким, каков он есть, пусть он сам себе мерзок (а он себе мерзок). Особенно это касается юных, чувствительных девушек, готовых разделить с ним постель на основании того, что их просто тронули несколько его проникновенных строчек…
…следовательно, его цинизм бесконечен, тщеславие огромно, а естественный эгоизм распух, как от водяники мозга.
А может я сам – глух, туп, бессердечен – и за счет этого демонизирую ни в чем неповинного француза?..
И в самом деле я заметил, что совершенно не понимаю психологию современных французов. Бодлер и Бальзак мне еще доступны, Бодрийяр и Дюкурно уже нет. Приблизительно таким же психологическим чудовищем, как и создательница «Титана», представляется мне и Мишель, но, конечно, в разы менее отвратительным, чем прекрасное снаружи и отвратительное внутри – насекомое Дюкурно.
Впрочем, его пессимизм хорошо объясним… Вообще, позитивист и даже оголтелый сциентист очень плохо сочетается именно с пессимизмом. Это то, что в таких случаях называют парадоксом: но этому парадоксу Уэльбек обязан прежде всего своему не дюже развитому теоритическому мышлению и ястребиному взгляду, заглянувшему некогда в будущее и не обнаружившему в нем ни себя, ни даже подобных ему.
«Мы гибнем, мы, очевидно, гибнем, - вот возглас, что, как как туман над болотом, встает со дна этого сборника. – Мы подобны Древнему Риму; мы не только занесли ногу над пропастью, но уже стремительно валимся вниз».
А мы и не знали.
В общем, Мишель Уэльбек это - Медуза Горгона, вернее то, что от нее осталось, после того, как она взглянула в зеркало Персея. Тут горе от ума; горе от ума, вероятно, совсем нередкое явление.
Человечество, стадия 2 – это такой тип человечества, где от человечности уже ничего не осталось. Оно напоминает титана Дюкурно - плод любви полудевицы-полумужчины, залетевшей по неосторожности от «кадиллака». Канны аплодируют, зрители - блюют, Мишель Уэльбек – рыдает.
И в этом смысле он, уже без всяких оговорок, трогателен.