К морю (ч. 5) (плотогонские истории)

8.Змея
— Не пойму, — Прохор стоял на краю плота, — змея это или верёвку течением несёт?
— Плывёт себе и плывёт, — занервничал Ермолай. — По мне лучше медведя в лесу встретить или с бурлаками за один стол сесть, чем со змеёй столкнуться. Весь мой род через этих аспидов пострадал. Дед за дровами на телеге в лес уехал, а вернулся со здоровенной змеюкой вокруг шеи. Та его душит, дед хрипит, от себя оторвать пытается. Тройка во весь опор мчится. Бубенцы звенят!
Ермолай содрогнулся, прикрыл глаза рукой.
— Дед за дровами на тройке ездил? — удивился Прохор.
— Сейчас точно не скажу, — посмотрел на него круглыми глазами Ермолай. — Но, помню, коней в пене, деда тоже с пеной на губах, змею эту жуткую.
— Ты говорил и родня пострадала.
— Много кого перекусали. И взрослых и детишек малых, один я не ужаленный остался. Но, чувствую, недолго. Вот прошлым летом пришёл один морячок. Сделай, говорит, наколку, будто у меня вокруг руки змея обвилась и жалом водит. Я, ясно дело, ни в какую. Даже думать о таком не хочу. Но моряк упорствует, деньги суёт. Двойную цену заплатить обещается.
— Согласился?
— А кто бы отказался? Только, говорю, змею мне представить сложно. Ум противится. Тогда этот сукин сын, достаёт из-за пазухи метрового аспида, уверяя, что это, мол, ужик. И начинает змеюку на руку себе накручивать, что б я картину вживую увидел.
— Смекалистый морячок, — хохотнул Прохор.
— Куда там! Ужик от глумления над собой озлился, да как тяпнет дурня. Тот в крик, змея сбросил и давай топтать. А рука в миг опухла и в желтизну начала отдавать. Народу, как полагается, сбежалось. Кричат, надо руку по плечо рубить.
— Оттяпали?
— Дедушка Фанг дурака выручил. Влил ему в горло микстуру, тем и спас. Мне же, чувствую, это последним предупреждением оттуда было, — Ермолай показал вверх пальцем. — Мол, подходят отмерянные деньки к концу.
— Может быть, выпьем по чарочке? А то и мне как-то не по себе стало.
Не прошло и получаса, как над водой в два голоса грянула удалая песня о св. Георгии:
«Он концом сваво копья
Тычет аспида-змеЯ».

9. Попутчик
Прохор проснулся, разбуженный коровьим мычанием. Плот чуть покачивался, уткнувшись в заросший травой берег. Рядом с десяток тощих бурёнок пили воду. Шагах в десяти от реки всё поросло молодым ивняком, за которым, судя по лаю собак и стуку топоров, находилась деревня. В заросли уходила, разбитая копытами, тропинка.
Ермолая нигде не было.
— Дядька! — позвал Прохор и, потянувшись, с удовольствием вдохнул запах испечённого хлеба, навоза и свежих стружек.
— Иду, — послышалось совсем рядом.
Тотчас со стороны деревни появился довольно улыбающийся Ермолай с корзиной, из которой выглядывал бок каравая, обрамлённый тугими пучками редиса, зелёного лука и бледно-розовой молодой моркови. Рядом с кольщиком, поддерживаемый под локоть, неторопливо шагал чисто одетый старичок в новеньких лаптях.
— Хлебушка свежего захотелось так, что сил терпеть не было, — радостно сообщил Ермолай. — Постучался в избу, а хозяйка и говорит, мол, бери, только дедушку к родственникам вниз по реке доставь. А нам-то что? Довезём в лучшем виде, правда, дедуля?
— Балабол ты, парень, — сурово откликнулся тот.
— Сердитый дедок, — шепнул Прохору кольщик, подводя спутника к воде.
Старик, взойдя на плот, немедленно залез в шалаш, и, повозившись там с минуту, затих.
— Поберегись! — весело заорал Ермолай. — Отчаливаем.
Отплыв от берега, сели завтракать. Прохор, отхватив от каравая ломоть, положил на него кусок солёной сомовины, прикрыл сверху луком и отнёс к шалашу.
— Отведайте, дедушка, — почтительно предложил он старику.
— Ты, чем брюхо набивать, — недовольно пробурчал попутчик, — лучше по сторонам поглядывай.
И, отказавшись от угощения, принялся сворачивать огромную самокрутку.
— А чего тут высматривать? — отозвался с набитым ртом Ермолай. — Река как скатерть. Ни тебе водопадов, ни порогов. Хочешь с закрытыми глазами плыви, хочешь спиной вперёд.
— Вот тут-то тебе Чёрный Фрол карачун и наведёт.
— Чёрный? — присвистнул Ермолай. — Из арапов, что ли?
— Сам ты арап, — озлился старик, наполовину высунувшись из шалаша. — Видишь по берегам камыши? Вот там он со товарищи и хоронится. Борода чернее угля и волоса до пят. Мигнуть не успеешь, выскочат на ладьях и прямиком сюда. До ниточки обчистят и хорошо, если живыми отпустят.
— Не бойся, дедушка, — положил руку на багор Прохор. — Отобьёмся.
— Ах, удальцы! — издевательски прищурился дед. — И улитинский водяной вам нипочём? Тот, что с плота здорового мужика, как пушинку смахивает. А о шупашкарских черепахах слыхали? О «конском волосе», который человеку плоть протыкает, и по жилам до сердца добирается?
— Не река, ад какой-то, — вяло пошутил Ермолай, опасливо поглядывая на поверхность воды. — Может, и змеи тут водятся?
— Дед-то не в себе, — шепнул ему Прохор, но кольщик лишь отмахнулся.
— Змеи! — возопил старик. — Здесь они, милый, не жалят, а ядом плюются. Высунет башку из реки, харкнет, и нет тебя. В этих местах и комар, и мошка, и всякая другая тварь ядом сочится.
Ермолай побелел лицом, его начал бить озноб.
— Смерть тут кругом, сынки, — неистовствовал дед. — Смерть!
Прохор зашёл к нему со спины и тупым концом багра легонько пристукнул за ухом. Старик закатил глаза и повалился на брёвна плота.
— Ты что это, Прошенька? — попятился Ермолай.
— Пусть дедушка в шалашике подремлет, — как ни в чем не бывало, ответил тот. — Куда его доставить обещались?..
Вечером мирно спящего старика на руках вынесли на берег и передали родственникам.
— Сморило на солнышке, — добродушно пожал плечами Прохор. — Годы-то немалые.