Школа. Мемуар децтва

Ливень закончился, и ручьи быстро ушли в ливнёвку, как нашкодивший школьник — сам так когда-то смывался с уроков. Почему-то вспомнилась школа, процветавшая в самом неблагополучном районе Москвы.

 

География.

Вернее, с последнего — это всегда был урок географии. Даже учебник из портфеля не доставал, ждал первой фразы учительницы. Она что-то говорила, глядя на меня с испугом, я что-то говорил в ответ, класс смеялся, меня выгоняли. Что интересно, по географии у меня было твёрдое «пять». Дело в том, что я любил читать Жуля Верна, и рядом у меня всегда лежали школьные атласные карты. Любил посмотреть, где эти тунеядцы, — герои Верна, — шлялись. Поэтому я был единственным в классе, который мог уверенно показать, где свирепо плещется море Амудсена.

Сволочью я был ещё той — географичка была беременна. Нет, не от меня. От меня она шла красными пятнами.

Заменил её один «многостаночник» — будучи кандидатом наук по физике, что он нам только не преподавал — математику (когда математик болел), биологию (это нам сильно не нравилось), и так, по мелочи — как говорится, «был на подхвате». Хорошо что не труд или НВП — погиб бы смертью нехрабрых.

 

Математика.

Вячеслав Арсеньевич долго преподавал предмет в Алжире, благо знал французский. Сменить арабов на чертановцев ему показалось плёвым делом, к тому же он в молодости был каким-то призёром по штанге.

Дядька оказался дельным — никогда не психовал, в отличие от своей жены, которая нам преподавала русский язык и литературу. К примеру, если я начинал шалить на уроке, он брал меня за ремень и за воротник, подымал над головой, пинком открывал дверь и запускал меня в полёт белым лебедем. Так как прямо напротив двери в кабинет был выход на лестницу, летел я долго, по пути соображая, что на его уроках вы@бываться не стоит.

А ещё он рассказывал нам про заграницу, если мы успевали выполнить все задания на пять минут раньше.

— Японский телевизор — всегда цветной. Знаете, показывают листок с каплей воды на нём, так капля сияет!

На выпускных экзаменах я волновался, решил только одну задачу из трёх, да и то запутался и понёс на листок херню. Меня ожидало твёрдое два и лучший вариант — устройство в арбузолетейное ПТУ. А то и просто — справка об окончании восьми классов.

Как же я удивился, когда по итогам на доске я увидел пятёрку напротив своей фамилии.

Встретил его в коридоре.

— Вячеслав Арсеньевич, у меня пять?

— Ну.

— Так я только одну задачу из трёх решил, если вообще решил.

— Одну. Но способом, про который я тебе не рассказывал.*

 

Русский язык и литература.

Жена математика, Галина Яковлевна, была натурой возвышенной, поэтичной, и дурой беспрсветной. Алжир её на землю не опустил, она с восторгом старалась донести свет знаний откровенной шпане. А ещё она была моим классным руководителем.

Курс литературы был короток, но мы даже добрались до Достоевского**. Но в сублимированном виде — просто ознакомление.

— Родион Раскольников убил и ограбил старушку-процентщицу, потом раскаялся и сдался полиции.

— Ну и мудак, — отреагировал я на эту новость.

Училка подошла к двери, открыла её настежь:

— Я вызываю администрацию!

— А я думал, вы в туалет захотели...

Очень загадочной была это женщина, бедный штангист. У неё никогда не было агрессии к ученикам, но при этом она была... «тихой сукой»: когда меня приняли по реально уголовной статье, — слава Богу, мне не исполнилось четырнадцати, — она на меня такую характеристику в Комиссию по делам несовершеннолетних накатала, что аж я сам содрогнулся над собой. Выдержки, которые я помню: «Садист. Исповедует изощрённые приёмы драки (где она их видела?), социально опасен, неуправляем, в коллективе не пользуется уважением, умственные способности ниже среднего». Вот прям бери, гада, и сажай. Вернее — отправляй в специнтернат, а это ещё злее, чем зона по малолетке. А всё из-за того, что моя мама не подогнала ей обещанную мешковину для тряпок — пол мыть.

На выпускных экзаменах мне досталась тема № 200 — «Боевые ордена Комсомола». Естественно, я ничего по теме не знал, и накатал партянку о том, что неплохо бы думать о том, как мы сейчас живём. За грамотность получил четыре, за тему — три.

 

Биология.

Елене Евгеньевне было двадцать три года, и она по распределению свалилась в нашу школу сразу после педухи. Она была юна, красива, в каждом движении сквозила нежность. Стройня фигурка, небольшая грудь, огромные серые глаза и улыбка с грустью.

Надо ли говорить, что всё мужское население класса замирали, как сурикаты, а девки злобно перешёптывались? Лена была как роза посреди крапивы.

Правда, я себе однажды позволил вольность. Шёл урок по репродукции человека. Разумеется, я задал логичный вопрос:

— А опыты будут? Мы ведь в микроскоп шкурку от лука уже разглядывали.

— После восемнадцати делайте что хотите, — мягко улыбнулась биологичка.

От её улыбки у меня залипли контакты в голове. Я посмотрел на часы «Слава» с двадцатью семью камнями, свою гордость в этом убогом мире:

— Сейчас половина третьего. Осталось три с половиной часа. Где встречаемся?

Засмеялись только девки. Остальные насупились. Я чувствовал, как на меня льётся их ненависть — превратить ангела в простую бабу.

 

Мы действительно были в неё влюблены.

Как-то с зоны откинулся старший брат одного из наших учеников, пустил слух, что придёт ебать школьную красавицу — не впервой. Двацатитрёхлетнего отморозка у школы встретило девять четырнадцателетних юннатов. Он пытался давить авторитетом, но бесполезной затея отказалась. Как в том стихотворном анекдоте — «мораль сей басни такова, что кучка зайцев пиздит льва. А лев их пиздит в одиночку». Что интересно, этот придурок очень быстро спился и умер — его начинали бить у пивного ларька после фразы «да я сидел, а ты где был?». У нас на районе много было сидельцев, строителей и чекистов.

 

Физика.

Вы видели цаплю?

Мария Серафимовна (позывной — Мензурка Керасимовна) была тяжёлой идиоткой. Нет, физику она знала очень хорошо, но этого недостаточно, чтобы передать свои знания ученикам.

Она вышагивала во время контрольной работы, ловя лягушек, рыб и насекомых. Застопорилась у мой парты. У меня на столе лежала книжка Яна Перельмана «Занимательная физика». В этой книге «на пальцах» рассказывалось, как поворачивает поезд, что делают птицы зимой на льду водоёмов и почему нельзя создать вечный двигатель.

— Это ты мне принёс? — авансом растаяла Мензурка.

— Да нет. Так. Для общего образования.

Не знаю, испытывала ли эта холодная рыба эмоции, но я надеялся, что всерьёз её обидел.

 

История.

Её боялись все. Она парила над школой как орлица, выклёвывая мозг у каждого, кто ей не понравился. Ирина Сергеевна действительно любила историю, но больше любила шмотки.

— Когда произошло восстание Пугачёва?

Я подымался, называл год.

— Кем себя объявил Пугачёв?

Я подымался, и называл, кем.

Кстати, роль Суворова в подавление бунта советские учебники отлично умалчивали.

— Так, — говорила она, — ты за старшего. Собери летучки, проставь всем оценки. Я потом в журнал впишу.

Серьёзное доверие, да. Она убегала в соседний магазин.

 

Немного отвлечения: до шестого класса я болел бронхитом и был в школе избиваемым чьмом. Знаете, это очень неприятно — бронхит. Не можешь подняться на четвёртый этаж без остановки, единственный доступный вид спорта — шахматы.

В пионерлагере, промеж пятого и шестого класса, я начал курить, выпил первый свой глоток одеколона, а потом и лакшери — чернила (дикое вино восемнадцати градусов и шестнадцати сахара). Думал, что совсем помру. Нет, я начал бегать. Знаете, какой это кайф — пробежать круг на стадионе, даже не запыхавшись?

По возвращению в сентябре на место обучения, я спустил с лестницы всех своих обидчиков (граф Монте-Кристо отдыхает), и перешёл на старшеклассников. До смеха дошло — поняв, что с меня ничего не взять, кроме разбитого носа, старшеклассники от меня отстали. Я стал лидером класса.

 

-Балана, тебе три.

— Жень, ну поставь четвёрку.

— Ты путаешь Карла второго с Калом двенадцатым

— И?

— Они жили в разные времена и в разных странах. Блядь, Балана, к нам заходил только один Карл. Какой?

— Второй?

-Иди нахуй с тройкой, дебил

 

Иностранный язык.

Ещё в третьем классе я начал учить английский язык «тхе пенсел», тхе... и вообще всё «тхе». Но в четвёртом классе я попал в немецкую группу, и сильно расстроился — слово «шрифтштеллелер» (писатель) было гораздо непонятнее и длиннее, чем «кок» (петух).

На удивление, по немецкому у меня было аж три преподавателя — плохо мирились с быдлом, уберменши. Крайней учительницей стала Ольга Филипповна, на тот момент — завуч. Это была яркая красавица ростом в рупь девяносто. Она заходила в кабинет, молча сопела, открывала журнал и спрашивала:

— Кто не выучил домашнего задания, встаньте.

И мы подымались.

— Вам по двойке, а сейчас мы продолжим учить прошедшие времена.

В немецком три прошедших.

Труд.

Вот убейте, но не помню я имени этого человека. Вообще, человек был странный — мы его называли «Таракан».

Усики пидорские, согбенная фигура... Мы его сменную обувь — сандалии, прибили гвоздями сотками к полу. А он имел обыкновение залазить в свои тапки ногами и идти. Ну, сходил

Что он делал в нашей школе — не понимаю. Возможно, маньяк педофил

 

НВП

Сергей Игоревич преподавал нам Начальную Военную подготовку прям в своём полковнечьем кителе, с пушками на петлицах. Как его к нам занесло, — целого полковника, — история умалчивает. Но она орёт, что такого орла ни одна школа не видела. И это правда. Как-то он решил отрегулировать движение школьников в столовую. Ну, всех школьников он не охватил, ему хватило трёх седьмых классов. Он поднялся, отряхнулся, стёр чей-то след с кителя и заорал нам вслед:

— Мудаки-и!

 

Химия.

Моя любимая учительница — химичка. Это была девушка 165 ростом, с четвёртыми сиськами, звали Надежда Мухамедовна. Она была не только красива, но и умна. Никого никогда не ругала на уроке — начинала подъёбывать. Да так удачно, что вес класс ржал над тем, кто попал под её уничтожитель. Настоящий педагог.

 

Отступление: Игра в «Копеечку»

Копеечка — была очень развивающей игрой. Подбрасывалась копейка, и как только она падала на пол, мы начинали за неё драться. Кто хватал копейку, пытался смыться ото всех. Но его настигали, били, кто-то отнимал копейку и уже счастливчик бегал ото всех по школе. Разнимал нас звонок на урок. У кого копейка в руке — тот и чемпион до следующей перемены. В этой игре удары по лицу не считались оскорблением — что в запаре не сделаешь.

И вот, бегу я с копейкой в руке, забегаю на третий этаж, заворачиваю за угол, и прекрасно въезжаю носом в грудь химички. Аж копейку выронил. Толпа пронеслась мимо нашей идиллии. Я замер. Пахло от неё волшебством. А следующий урок был химия.

— Бегают тут всякие по коридору, — начала урок Надежда Мухамедовна, — и машут своими му... мясом, бля.

У нас была в тот день контрольная — ничего особенного, гидролиз и реакция металлических солей. Я быстро написал, и стал призывно таращится на училку — я уже тогда знал, что такое видеомагнитофон и ролийное немецкое порно.

К моему плечу прислонилась однопартница Лариса.

— Дай списать.

— Не могу, химичка увидит и заругает.

-Ну мррр... — прижалась ко мне грудью. А грудь у неё уже была трёшка. Неплохо для четырнадцати лет. Я молча подвинул к ней тетрадь.

— Гешин! — нависла надо мной химия, — написал? Иди на заднюю парту.

А на задней парте стояли спиртовки...

 

* Способ назывался «двойной интеграл». Я даже значка этого не знал. Но что смешное, так то, что булеву алгебру я учил на четвёртом курсе

в крутом техническом вузе, а моя дочь — на первом, в гуманитарном. Всё течёт, всё изменяется. Наши дети лучше нас.

** Достоевский — мой любимый автор. Но считаю, что алкоголь и книги Достоевского надо продавать только совершеннолетним.