Гости в бренном мире

Астрономия обрекает на одиночество. Стоит обмолвиться новой подружке о переносчиках взаимодействия, испарении массы или о самосогласованных вселенных... как проведешь остаток вечера, извиняясь за пробуждение эмоциональной травмы. Иначе нельзя: ее боль в глазах сообщества уже сделала тебя куском метеорита, упавшим на головы ни в чем не повинных жителей. Изредка, конечно, находились любительницы экстрима, но... стоило вытащить даму под звездное небо — и через пять минут та начинала зевать от скуки. Где уж тут просто поговорить о науке трудной, непрактичной и, по мнению большинства, занудной.

Я пригладил растрепанную радиоактивную шевелюру, поправил телескопические очки и раскрыл посильнее челюсть, вбирая в себя все, о чем думали живые на расстоянии пары сотен мегапарсеков. Скукота. Простенькие заботы разомлевших в безопасной жизни граждан.

— Убьюсь тяжелым предметом! — донеслось до меня с астероида. 

— Приветствую тебя, Тер, — послал сигнал я. — Как считаешь, в соседней с нами галактике есть жизнь?

Вопрос — дань традиции, и ответа на него мне не требуется. Тер, для которого астрономия стала страстью, безвылазно сидит на Конфирматио, ежедневно рискуя жизнью. Пытается даже не установить связь, а хотя бы найти следы разума. Ну, хотя бы его примитивные формы. 

—Уймись, Рустика, — беззлобно отозвался друг. — Есть надежда, что после огненного дождя... этого не может быть! Кажется, к нам летит разумный гость!

Новость была немедленно услышана и принята всеми жителями Центрум-мунди. И... ничего. Разве она могла сравниться с обсуждением созерцательной лени, оттенков черного или личной жизни публичной персоны. Так, белый шум, не более. Чтобы не загружать излишней информацией почтенное общество, мы с Тером перешли на закрытый канал связи. 

***

— Док, у меня такое странное ощущение... будто за мной постоянно кто-то наблюдает, — поделился своими опасениями Инвентор. — Началось это с того момента, как запеленговали сигнал.

— Вент, для капитана в условиях хронического стресса, гиперответственности и робкой надежды это нормально, — успокаивающе сказал доктор, снимая с тела пациента липучки датчиков. — И вообще... с такими же симптомами ко мне уже обратилась вся команда. Ты последний.

— Может, ты и прав. Если бы еще компьютерная система не сбоила, — задумчиво ответил атлетически сложенный мужчина. — Мы будем на орбите через тридцать часов.

*** 

— Послушай, Рустика, оно делает так же, как мы, — захлебывался счастьем Тер. — Заметил, как оно работает с информацией? Улавливает сигналы и старательно хранит в памяти. Еще я нашел какие-то несвязанные обрывки, а местами — безупречные фракталы. Как у наших ученых... Интересно, у этого организма бывают проблемы с непониманием окружающих?

— Бывают, скорее всего. Раз оно упрямо игнорирует наши вопросы. Как считаешь, внутри еще есть особая форма разума — или это просто питание? — я был более осторожным в оценках. Истина, скорее всего, будет в области пересечения наших восприятий. Но это не точно.

— Да, обратил внимание. Странные создания. Передвигаются хаотично. Иногда застывают на одном месте. Пару раз поймал отголоски разума. Может, это электромагнитные помехи? 

— Хочу изучить их поближе, — сказал я. Мимо нашей планеты пролетает мало интересного, не стоит упускать шанс понять гостя во всех его проявлениях. — Возможно, они нужны для перемещения и сбора информации. Примитивное решение, на мой телескопический взгляд, но что-то в этом есть.

***

Шаркая ногами и поглаживая бунтующий живот, доктор медленно брел по надоевшему за годы службы коридору. Боль странным образом наводила на размышления о хрупкости жизни. Последние события на корабле только подтверждали теорию, что любое выносливое тело за несколько дней могут сломать не перегрузки, а особенности психики. 

Перед полетом абсолютно здоровую команду натаскали на одиночество и замкнутое пространство. Чтобы оставаться молодым — достаточно было две трети активного времени проводить в виртуальной реальности. Мозгу ведь все равно, как получать эмоции. Сам ты уничтожаешь монстров на ближайшей планете, или это компьютерный двойник безжалостно расходует заряды. Поэтому и бесконечные перелеты, даже с принудительным погружением в коматозный сон, на самочувствие особо влиять не должны. Спишь, ешь, проводишь время в виртуальной реальности. Изредка мучаешь себя на тренажерах или вяло общаешься с коллегами в «пабе». Практически рай для «желудочков на ножках»: основные задачи по жизнеобеспечению, полету и анализу данных выполняет компьютер.

Это в теории. На практике после получения сигнала уставшие от рутины астронавты словно сошли с ума. Возбуждение, страх, навязчивые желания стали спусковым крючком для освобождения дремавших где-то в подсознании агрессии и ненависти. Организм ситуацию отзеркалил своеобразно: гормоны, ферменты, защитная иммунная система решили, что дальше мозгу подчиняться не будут. За пару суток, по часам внутри корабля, половина личного состава перестала нормально спать: уровень адреналина зашкаливал. Если так будет продолжаться дальше — спазмы сосудов, гипертония приведут к инсульту. А повреждение мозга даже у двух ребят поставит точку в полноценном исследовании планеты. Будет просто забор образцов грунта, не более.

И Инвентор, капитан корабля, стал вести себя странно. Как орангутан из джунглей: когда-то давно доктор видел зверя на настоящей архивной пленке. Вент отпускал брутальные шутки, задирал мужчин и раздевал глазами женщин. Пока еще глазами. Но дамы тоже хороши. Стали украшать себя браслетами, плетеными из проводов, расстегивать почти до пупка комбинезоны и подводить глаза цветными маркерами. Проявившаяся в них сексуальность требовала удовлетворения. Еще немного — и на корабле начнется заговор амазонок.

Неприятно это осознавать, что он, мужчина, сам стал объектом охоты, и если бы не резь в животе... Его организм реагировал на стресс иначе. Он хотел есть. Больше, чем хотел женщину. Постоянно. Было чувство, будто мозг переместился в центр тела и требовал вкусненького даже во сне. Жор заставил его носить с собой печенье, давно высохшее до состояния обломков лунного грунта. Док постоянно грыз эти бесформенные куски, а потом мучился от «схваток» кишечника. Повышенные инъекции успокоительного, витаминные коктейли так и не усмирили аппетит.

***

— Тер, оказывается, создания внутри мыслят! У них два центра управления: верхний и где-то в середине, — поделился я открытием. — В периоды замирания и, наверное, почти полной остановки работы верхнего всем командует второй. И может командовать так громко, что перебивает первый даже в период активности объекта.

— Рустика, я считаю, что первый, верхний, центр устроен гораздо сложнее. Пока трудно сказать, сколько там секций, — задумчиво ответил друг. — Нашел некую управляющую надстройку. Немного деактивировал ее, и поведение существа изменилось. И еще есть зона контроля работоспособности, и еще... какая-то странная область телепатической связи, как у нас.

— Как думаешь, пришелец переживет, если мы исследуем пару объектов внутри него более детально? — меня очень заинтересовал вероятный способ изучения мира через созданные ради этого подвижные сущности, и я уже подумывал об опытном экземпляре.

— Если гость уже на нас обиделся и из-за этого молчит — хуже не будет, — морально поддержал Тер.

***

Фемина шла к Венту. Сейчас ее не интересовали космос, планета со странным сигналом вообще и мораль в частности. Она хотела секса прямо сейчас. Настолько, что достаточно было оценивающего взгляда капитана и его ухмылки, как она сдалась. Зачем откладывать, если жизнь быстротечна, хотя и проходит между сонной капсулой и «пабом». Ценность космической жизни стремится к нулю. Практически все делает компьютер — а Фем тупеет.

Капитан наблюдал, как от корабля отделилась полетная капсула, расправила крылья и умчалась к планете. Компьютер, давно большой главный мозг, живущий в симбиозе с астронавтами, перестал, наконец, сбоить и справно нес бессменную вахту. Остается ждать. 

Он скорее почувствовал, чем увидел, как мягко, словно львица на выгуле, ступает женщина. Ощутил, как ее пробужденное естество зовет и заставляет подчиниться древнему инстинкту. Все прочее отступило на второй план — наступило время безоговорочной и дикой близости. Здесь не было любви, адреналин разрывал вены: им обоим хотелось выплеснуть агрессию. Но между напором и силой вдруг появилось место нежности, а когда животная самка уступила место женщине — и особым ласкам. Двое на корабле наслаждались нежностью, а вместе с ними плавились от удовольствия Рустика и Тер.

***

— Как странно. Я точно видел, что поверхность в камнях. Большие валуны... которые двигались. Бегающие скалы, кому скажи, пальцем у виска покрутит, — в недоумении отметил астронавт, погружая робота-исследователя обратно в полетную капсулу. — Здесь грунт, похожий на реголит, без крупных обломков. У меня есть снимки поверхности до посадки — не могли же мы настолько напутать с координатами и промахнуться. 

— Не только это странно. Радиоактивный фон резко снизился, — его коллега посмотрел в небо, по которому величественно проплывал Конфирматио. — Не понимаю, кто послал сигнал, если здесь нет жизни. Вообще. Никакой органики. Но я благодарен судьбе за такой подарок. Все веселее, чем сидеть в «виртуалке».

Полетная капсула плавно расправила крылья и умчалась назад. Никто так и не заметил, как на поверхности планеты появилась огромная скала. На ее вершине торчали в разные стороны языковидные наросты застывшей лавы, которые, на человеческий взгляд, были очень похожи на спутниковые антенны.

***

Они улетели. Я снова появился на поверхности. Проводил печальным взором гостей, долго следя сквозь сапфировые линзы за сверкающей точкой. Силой мысли пригладил торчащую каменную шевелюру и передал сигнал на астероид.

— Тер, оно улетело, не сказав нам ни слова, — грустно пробормотал я. — Оно так похоже на нас, но живет и влияет на мир совсем по-другому. Сгенерировало себе объекты, которые совсем не годятся для научной работы. Оно использует их для чувственного восприятия реальности. И, похоже, они тоже — особая форма жизни. Вот думаю, может, и нам насоздавать самостоятельно двигающихся существ?

— Знаешь, Рустика... До прилета этого разумного я считал, что мы живые. Чистое сознание, повелевающее материей, застывшей магмой, которой достаточно мысленного приказа, чтобы принять любую форму. Но оказывается, жизнь... может быть иной. В иной форме. Короткой. Но такой яркой, насыщенной, чувственной, — он помолчал немного, а потом добавил. — Да. Такая жизнь ценна. Вот интересно, а что оно делает с объектами после: аннигилирует до полевой структуры или собирает из деталей новую игрушку?