Материнская любовь

Основано на реальных событиях

 

Как она похожа на мою мать. Так же поджимает губы, вздергивает подбородок, когда сердится, таким же раздраженным тоном шипит слова, выговаривая малышу его большую оплошность. Не проступок, а целый несмываемый позор: ребенок опорочил мать, показал себя глупым и невоспитанным. Он плохой, как и я, и будет наказан.

Даже внешне она копия матери, такая же миловидная, с ангельским лицом и невинными глазами, которые при малейшем поводе наполняются слезами. Чувствуешь себя гаже, чем ты есть: расстроил мать, в горле застрял комок извинений, хочется провалиться под землю от стыда и содрать с себя кожу живьем, чтобы простила. Я так и делал. Став старше, резал в кровь себе руки и ноги. Наказывал себя за то, что снова обидел ту, которая рожала меня в муках и терпела все эти годы, и как бы ни старался — хорошим не буду. Но хватит об этом. По крайней мере, на работе вожусь с таким дерьмом, что временами считаю себя Гераклом в знаменитой конюшне.

Я снова пришел домой поздно. Объясняй не объясняй матери, что работа такая, понимания не будет. Ее недовольство — моя привычка, пошло оно все.

— Садись ешь!

— Мам, спасибо, не хочу, — зря я это сказал, нужно было покориться и жевать молча, ведь знаю, что дальше будет скандал. — Не люблю голубцы, это твое любимое блюдо.

Мать опустила голову, словно в ожидании удара втянула ее в плечи, затем спрятала руки на груди, став похожей на фигуру изнеможденной побоями жертвы:

— Как тебе не стыдно, мать с больным сердцем старалась, готовила. Ради тебя на рынок ездила, неблагодарный.

И снова ее глаза стали мокрыми. Еще немного, и почувствую себя последней скотиной:

— Прости. Давай не будем, мне на работе скандалов хватает, — пришлось подавить внутреннее сопротивление и, закрыв глаза, положить в рот кусок похожей на мокрую тряпку капусты. 

Но мать не остановилась, для нее подобное — ежевечерний допинг, пока не почувствует себя страдалицей, тянущей на себе неблагодарного обузу-сына, — не успокоится. Как может женщина с лицом Мадонны быть вампиром?!

— Говорила тебе, забудь про юридический, иди на экономиста. Сейчас ни зарплаты, ни отпуска, бесконечные звонки по ночам. Не надоело?

Я отложил вилку и выдохнул. Что ей сказать? Что готов сидеть на работе, только чтобы не возвращаться домой, что по сравнению с той мразью, с которой мне приходится иметь дело, я чувствую себя правильным и нужным? Или что ночные звонки позволяют сбежать мне из кошмара, в котором живу? А может, что готов отдать никчемную жизнь, чтобы хорошие люди, которые с самого детства были хорошими, жили дальше?

— Мам, я решил снять квартиру и жить отдельно, — слова сами слетели с языка. Все, я, наконец, нашел силы сказать это, сколько еще эта боль будет терзать мне сердце. Жить нужно в разных домах, об этом говорят все психологи.

Мать на миг застыла... потом нервно дернулась, повернулась к окну, вскинула подбородок, поджала губы и тоном, не терпящим возражения, припечатала как приговор:

— Я тебя растила. Я — мать. И я тебя не брошу.

Это невыносимо. Я вскочил и почти побежал к двери, в гневе убегая от начинающейся истерики, крикнув на ходу: «Пойду прогуляюсь». Вдогонку мне неслось: «Чтобы к одиннадцати был дома!» Всю жизнь она переламывает меня через колено, каждый раз всеми доступными способами показывает, что ей стыдно находиться рядом с таким чудовищем, что при всех моих заслугах и умениях как бы ни старался заслужить ее любовь, чтобы ни делал — я плохой.

Меня почти трясло, боль колючей проволокой впилась в голову, сдавила горло, словно огромная паучиха погрузила лапы в живот, сжала его, стала высасывать силы, не давая дышать. Ненавижу, ненавижу ее. Злые слезы текли по щекам, за что она так со мной? Нужно выдохнуть, взять себя в руки и успокоиться. Ее слова «не брошу» словно путы, бесконечная каторга. Это категорический запрет быть собой, делать, что хочу и как хочу. 

Я почти бежал по улице и вдруг увидел ее... Женщина, похожая на мать, стояла в освещенном проеме окна на первом этаже и держала нож. Свет отражался от лезвия, и я вдруг вспомнил, как лет двадцать назад моя хрупкая мать также вздернула руку, угрожая отрезать яйца, если без ее разрешения буду встречаться с девочкой.

В глазах потемнело, руки непроизвольно сжались в кулаки, все тело превратилось в пружину боли: по венам разливалась огненная магма отчаяния, каждая клетка, каждая мышца кричали от этого ужаса, а я, прикусив до крови губы, давил, трамбовал эту боль в себе, пытаясь успокоиться. И эта задушит любовью своего сына, ее навязанная кем-то правильность, жажда внешнего одобрения столь велики, что она каждый раз будет выискивать в ребенке недостатки, не любить его, а воспитывать, заколачивая в его мозг, как гвозди, серость и ограничения. Он, как и я, должен будет жить по ее правилам, смотреть на мир ее глазами и не делать ничего без ее величайшего одобрения.

Я подошел ближе. Услышав шелест кустов, женщина выключила свет и затаилась. Тем лучше. Я прилип к стене, перестав дышать. Когда ее страх отступит — она расслабится, снова включит свет и займется делами, перестав обращать внимание на уличный шум. Вот тогда придет мое время. 

Ждать пришлось недолго. Когда я появился на подоконнике, женщина мыла посуду, стоя ко мне спиной. Повинуясь какому-то первобытному инстинкту, я схватил полотенце, накинул ей на шею, одновременно прижимая ее к себе и закрывая ладонью рот, не давая кричать. Она пыталась вырваться, так извивалась, что мы оба упали на пол. Ужас стоял в ее глазах, когда я разорвал на ней одежду и стал насиловать. Мои руки сжимали ее горло, я двигался в ней, испытывая ненависть. Это было желание наказать всех матерей, которые не дали детям безусловную любовь, в тот момент я ненавидел всех женщин. Внезапно дрожь прошла по ее телу, она захрипела и обмякла, я убил ее, слишком сильно сдавив шею. Я застыл, затем скатился с нее и заплакал. Она ушла, так и не подарив любовь «ребенку», которого другая женщина сделала монстром.

Спокойно и отстраненно я стер все следы и вышел через дверь. Меня никто не видел, свет в подъезде не горел. Было чувство опустошения и еще... робкая надежда. Может быть, в этом мире есть женщина, которая просто полюбит меня и не будет выискивать дефекты, словно я техника или мебель.

Через полгода после того вечера мы работали на месте преступления в лесополосе. Очередной труп, невысокая стройная женщина с лицом ангела и застывшими невинными глазами. Как она похожа на мою мать, у той тоже в глазах никогда не найдешь ни капли любви, только бездушная правильность и самолюбование.

— Что, майор, глухарь? — с вопросом-утверждением подошел ко мне коллега. — Думаешь, наш маньяк, четвертая жертва? Типаж женщин совпадает, следов, как обычно, практически никаких.

— Очень похоже. Технически отработанное удушение. Быстрая смерть, — ответил я спокойно. Поковыряемся для приличия и забудем, других дел полно. — Заканчивайте уже.

Я отвернулся, прошел пару шагов, стряхнул с куртки несколько мокрых капель и посмотрел на вымытое небо. Мир стал чище на одну псевдоматерь. Я знаю, что никакого маньяка нет. Как и следов, уж я об этом позабочусь.

***

— Как им не стыдно, шалавы! — я неторопливо шла по рынку и возмущалась молодыми и наглыми девицами. — Ни подать товар, ни улыбнуться не могут, соплюхи. Никакого уважения к возрасту! 

Хорошо, что сын не женат. Я свою кровиночку растила-воспитывала, а он влюбится и приведет в дом какую-то прошмандовку. А что дальше... никто и воды не принесет. Хорошо, что я всегда начеку, однажды даже наорала на него с ножом в руке. Мои размышления прервал ребенок лет шести, который кинул мне под ноги мяч.

— Да что это такое! Мамаша, следите за ребенком, — возмутилась я. — Родить легко, его еще воспитать надо. Не умеет себя вести — так не берите его туда, где люди ходят.

Люди вокруг молчали. В перепалку не вмешивались. Криворукая мамаша пролепетала извинения, схватила мальчика и спряталась в толпе. 

— Вот и хорошо, — с удовлетворением подумала я. — Я-то знаю, что такое быть матерью. Сколько времени своего воспитывала, следила, контролировала, где он и с кем.

Город жил свой жизнью. Шумная безликая толпа молодежи неслась «строить карьеру». Какие же глупые. Ладно, мальчики. Для женщины главное — дом.

— Это не так просто, как кажется, — разбирая продукты на кухне, продолжала размышлять я. — В школе, когда мне не хотелось утруждать себя проверкой уроков, я внушала ему, что он умный, смелый, самый лучший и сам во всем разберется. Очень забавно было тайком проверять его сумку и читать личный дневник... Такое тонкое балансирование, сродни работе хирурга. Где нотацию прочитать, где демонстративно обидеться. До сих пор прекрасно работает!

Я разбирала капусту на голубцы и вспомнила, как долго приучала его к чувству вины. И улыбнулась. Я — икона. Мой сын молится на меня, хотя периодически пытается спорить. Будет все равно так, как хочу я. 

Потом я гладила сыну рубашки. Правильно гладила. Без стрелочек на рукавах. Прибирала в его комнате, заново переложила вещи в шкафу, переставила книги «по росту». Вязала ему свитер, чтобы мой мальчик был самым красивым. А вечером, когда он поздно пришел с работы, все опять закончилось ссорой.

Сын набросился на меня за голубцы, а ведь я старалась. Кричал на меня так, что от испуга я сжалась. Тут же закололо сердце, стало трудно дышать, мокрые глаза отказывались видеть такого злого сына.

— Как тебе не стыдно... — только и сказала я.

— Прости. Давай не будем, мне на работе скандалов хватает.

Мой такой родной взрослый ребенок покорно положил в рот кусочек. Нервный стал. Эта работа его доконает.

— Говорила тебе, забудь про юридический, иди на экономиста. Сейчас ни зарплаты, ни отпуска, бесконечные звонки по ночам. Не надоело? — я жалела свою кровиночку, мне так хотелось побыть с ним рядом. Погулять вдвоем по парку как когда-то давно, в его детстве.

— Мам, я решил снять квартиру и жить отдельно, — словно выплюнул слова тот, кого я люблю больше всего на свете.

Я застыла. Мне стало так больно, словно мой сын сплел из слов удавку и теперь хладнокровно душил ту, которая не спала ночами, оберегая его покой. Потом медленно повернулась к окну, вспомнила, что я Мать. Та, которая все выдержит ради ребенка:

— Я тебя растила. Я — мать. И я тебя не брошу. 

Сын выскочил из-за стола, бросив на ходу: «Пойду прогуляюсь». Расстроенная, я автоматически ответила: «Чтобы к одиннадцати был дома!»

Мой ребенок стал взрослым. Но для меня он останется маленьким и беспомощным. Тогда и я буду чувствовать себя молодой, правильной и нужной. Без него моя жизнь не имеет значения. Я успокоилась и как девиз произнесла:

— Я та, кому поклоняются. Я — Мать. Всегда было и будет так, как мне надо.