Пелагея (плотогонские истории)
Не сосчитать уже сколько раз Прохор бывал на рассушинской пристани. Знал, как свои пять пальцев все её улочки, тупики и тайные схроны. Казалось, завяжи глаза, всё равно дойдёт, не заплутав, от бурлацких бараков, что на восточной части разрослись, до дальних китайских опиумных курилен на западе. Да и с народцем местным давно перезнакомился. Один поздоровается, как равный; другой в пояс поклонится; третий в тень шмыгнёт, поминая тяжёлый плотогонский кулак. В самом же Рассушине Прохор бывал от силы раз пять, да и то больше по окраинам и с приятелями. Потому робел, проходя по ночным улицам спящего города. Шёл, прижимаясь к домам, стараясь не греметь тяжёлыми сапогами. Чего доброго повстречаешь городового или дворника, что без сна мается. Объясняй тогда: куда путь держишь, что в мешке, да почему с багром на плече и не замышляешь ли озорства какого.
Наконец, впереди замерцала лампадка на часовне Варвары великомученицы. Прохор, радуясь, что не заплутал, ускорил шаг. Пройдя несколько домов по правую руку от часовни, остановился у лиственничного забора. Нашёл на воротах медную табличку с двумя перекрещенными баграми под бабьей головой и облегчённо выдохнул. Слава Богу, пришёл. Толкнулся легонько в калитку — заперто. Перекрестившись, перебросил за забор мешок и багор, затем, подтянувшись, бесшумно перемахнул сам. Постоял немного, прислушиваясь и, уже не таясь, вышел на середину, залитого лунным светом, двора. Поднял с земли камешек и, точно забавляясь, забросил на крышу дровяного сарая. Тот, отскочив, весело гремя, покатился по черепичной крыше. Не успел камень упасть, как в доме чуть слышно скрипнула оконная рама. Будто лёгкий ветерок прошелестел травой, качнулась ветка сирени, и в спину Прохора уткнулось остриё багра.
— Становись на колени, мил человек, а то в миг душа вон отлетит.
Прохор, чуть улыбнувшись, медленно опустился на землю.
— Я, тётка Пелагея, — заговорил он, — от матери твоей прибыл. Гостинцев привёз.
— А сам кто таков?
Прохор почувствовал, что багор уже не так сильно упирается в спину.
— Из Картузовых я. Сын ихний.
— Поворотись.
Прохор, на всякий случай, не вставая с колен, повернулся. Перед ним стояла, изрядного телосложения, простоволосая баба в ночной рубахе. Складной походный багор покачивался в её руке, точно раздумывая, колоть или нет.
— Не упомню тебя, парень, — прищурилась она.
— Так я в ту пору совсем дитём был.
Баба согласно кивнула, рассматривая молодого ладного мужика, но багор не убрала.
— Как там матушка? — поинтересовалась женщина. — Всё с курями возится?
— Ох, и хитрая ты, тётка Пелагея — рассмеялся Прохор. — Она в жизни кур не держала. Всяк знает, утки у неё.
— Что же, добро пожаловать, земляк. Одного не пойму, почто ночью, как тать какой к нам забрался?
Картузов легко вскочил на ноги, отряхнул порты.
— Товарищи мои сильно на водопадах побились, вот и запоздал их спасаючи. На рассвете же монахи со свечным обозом в нашу сторону тронутся, так я с ними сговорился ехать. Потому в такой час и заявился.
Прохор открыл мешок, вынул из него связку сушёной рыбы.
— Вот, прими подарочек из дома. В махорочном рассоле напополам с муравьиным спиртом вызревала.
— Батюшки-светы! Я уж не чаяла когда-нибудь вновь отведать. — Тут она всплеснула руками, — Что ж я, дура-баба, раздетая стою. Ну-ка, Прохор, иди вон в беседочку, подожди меня там.
Пелагея, подхватив подол рубахи, бросилась в дом, но вскоре вернулась уже завёрнутая в платок и неся в вытянутых руках подносом с графином и двумя стопками.
— Уж, не обессудь, голубь, — разлила она водку, — что в дом не зову. Муж с детьми спят, да и слуги все дрыхнут. Ты лучше расскажи, как там родители поживают?
— Всё слава Богу. Не хворают. Разве что скучают сильно, да внуков мечтают увидать.
— Передай, что по первому снегу погостить приеду.
— То-то старики рады будут.
Пелагея сильными руками ловко почистила рыбу, протянула кусок Прохору. Выпили по стопке. Не спеша, с удовольствием закусили. Только разлили по второй, как заскрипела дверь и на крыльце дома, держа в одной руке топор, а в другой свечу, появился мужик в исподнем.
— Пелагеюшка, — тихо позвал он, вглядываясь в темноту.
— Пелагеюшка, — передразнила его хозяйка. — Иди к нам и топор оставь. Дровосек! Гость у меня.
— Что ж, не в доме-то с гостем? — осторожно ступая босыми ногами, тот подошёл к беседке.
— Так уж вышло, — отмахнулась Пелагея. — Садись, посиди с моим земляком.
Выпили и понемногу разговорились. Вспомнили, как на Петров день водяному дарили мерина; как зимой съезжали вниз с горок, сидя на белужьих пузырях; как пекли в золе щучьи глаза; как плели ремешки из рачьих усов. Выпили ещё и вполголоса спели «Алёшеньку шарманщика», а Пелагея всплакнула. Потом она принесла мужчинам ещё графинчик и корзину подарков для родителей.
— Ты, Проша, — попросила Пелагея, — не забудь. Пусть к зиме в гости ждут.
— Передам, не сомневайся.
— Ладно, ребятушки, — зевнула она, — вы тут догуливайте, а я спать ушла.
Выпили за Пелагею и за детей. Хозяин, захмелев, заговорил, наваливаясь на стол.
— А ведь она, было время, меня поколачивала. Не на людях, конечно. Отведёт за сарай и намнёт бока.
— У нас на реке, — соврал Прохор, — это обычное дело. Так уж бабы-плотогонки к мужьям притираются. Сейчас не бьёт?
— Нет.
— Ну и помогай Бог. — Прохор встал, обнял через стол хозяина. — Пора в дорогу, засиделся я у тебя. Спасибо за хлеб, за соль.
Забросив на плечо багор, и помахивая корзиной, он, беззаботно насвистывая «Нюрку-тряпичницу», вышел со двора. Город уже не казался чужим и Прохор, покачиваясь, шагал посередине улицы. Светало, и на воротах то тут, то там можно было разглядеть прибитые таблички с двумя перекрещенными баграми под бабьей головой.
-
-
-
"Два перекрещивающихся багра под бабьей головой" - это находка!))) - "не влезай - убъёт"
-
-
-
-
-
-
-