Ху-ху и хиромантия

Случилось это давно, в последние годы агонии могущественной некогда державы. Время Брежнева истекало, и нелепой государственно-политической конструкции достаточно было лёгкого поджопника, чтобы рассыпаться под жизнеутверждающий аккомпанемент притянутых за уши лозунгов. И оставить после себя злобную свору рычащих друг на друга недоделков, зачастую ещё более уродливых и неполноценных, чем сам монстр, их породивший.

Я заканчивал второй курс МИФИ, Ху-ху учился, а скорее, числился в одном из московских техникумов. Сейчас я уже и не вспомню, как к Юрке прилипла его странноватая, на французский манер кликуха. То ли он так смеялся, то ли реагировал на любое обращение в свой адрес.

За несколько лет до этого он серьёзно подсел на наркоту, но нашёл в себе силы завязать. И даже обнаружив как-то под матрасом заначатый, но давно забытый пакет анаши, соблазну не поддался. Правда, отказ от жала и дури требовал замещения, и вакантное место Юркиного вдохновителя не преминул занять алкоголь.

В тот день мы отмечали Первомай. Отмечали вдвоём, для классической троицы недоставало Кирилла, моего приятеля по институту. В самый последний момент родители припахали его на сельхозработы, нарушив тем самым наши планы. Собственно, через него-то года полтора назад я и познакомился с Юркой, которого сам Кирилл знал ещё со школьной скамьи.

Поняв, что третьего бойца нам не дождаться, мы сгоняли в ближайший магазин и затарились «Украинской степной», называемой нами «вертолётом» по нехитрой ассоциации с мельницей, изображённой на её этикетке. И расположились на крохотной кухоньке Юркиной двухкомнатной «хрущобы».

Начавшись с оценок отменных вкусовых качеств приобретённого продукта и извечных наших с ним споров на тему, кто круче — «Black Sabbath» или «Deep Purple», разговор незаметно перекинулся на обмен личными новостями и обсуждение планов на лето. А поскольку встречались мы нечасто, всегда находилось что-то новое, чем можно было бы поделиться друг с другом. Между делом я упомянул, что месяц-другой назад мне попала в руки ксерокопированная брошюрка по практической хиромантии, крайне меня заинтересовавшая. Юрка сразу же уцепился за эту тему:

— Слушай, а посмотри мою руку!

— И чего же я смогу увидеть? Я ж полный дилетант. Вон, всего-то одну книжку нарыл и прочёл. Да и практики никакой, а куда там голая теория?

— Ну, так вот и посмотри! Трудно, что ль? Какая-никакая, а практика.

Я для виду скорчил недовольную мину и, словно делая одолжение, проворчал:

— Ладно, давай уж.

Глянув на руку, я был настолько поражён, что не смог сдержать эмоции и необдуманно ляпнул:

— Юра, и ты до сих пор жив?

Линия жизни на его руке не дотягивала до 20 лет, да и остальные три главные линии выглядели жалкими оборванными лучами.

— А... Что? Что ты там такое увидел? — заволновался Юрка. — Всё так х@ёво?

Я попытался загладить оплошность, сославшись на свою некомпетентность:

— Юр, да что я в этом понимаю-то? Прочёл маленькую книжонку с картинками. Чтоб действительно разбираться, нужно годами этой по@бенью заниматься. Причём, заниматься практически, а не картинки в книжке разглядывать. Да я и сам-то ещё не понял, верю я всему этому или нет. Так, просто забавно. Ну и, ваще...

Юрка кивал головой, выслушивая мои отговорки и глядя на меня со свойственным ему выражением вселенской тоски во взоре. Сидя лицом к свету, он чуть щурился от палящего через кухонное окно непривычно жаркого майского солнца. И, в конце концов, не выдержал, прервав мой пространный и неуверенный лепет ни о чём:

— Блять, начало мая, а солнце-то как х@ярит! Давай, хоть жалюзю опущу.

«Жалюзя» представляла собой рулон узеньких деревянных планок, увязанных меж собой прочной капроновой нитью. Юрка приоткрыл окно и дёрнул за верёвку, соединённую с нехитрой приспособой. Рулон чуть перекосился и заклинил. Сделав несколько безуспешных попыток заставить его развернуться, Юрка раздосадовано отбросил от себя бесполезный орган управления:

— Ладно, х@й с ним, после холодов можно немного и на солнце пожариться! Потом как-нибудь разберусь...

* * *

Прошло чуть более недели. День Победы я отмечал совсем в другой компании. Но вот праздники закончились. До наступления летних каникул оставалось лишь пережить напряг последних учебных дней перед сессией, да и саму сессию. И наутро в первый будний день я только собрался было выходить из дома, как раздался телефонный звонок. Звонил Кирилл:

— Дядя, привет!

Вялые, несвойственные ему интонации меня удивили.

— Привет, Кирюш, с прошедшими!

— Да, Вас тоже... Чего звоню-то? — он на мгновенье замялся. — ...Короче, Ху-ху умер.

Я замер с чуть приоткрытым ртом и лишь через несколько секунд смог из себя выдавить:

— Как? Что случилось? Я же с ним неделю назад выпивал, всё за@бись было.

— Да-а, вчера он со своей Галиной квасил. День Победы отмечали. Сидели у него на кухне, и приспичило ж ему полезть за окно жалюзи поправлять. ...Ну и @банулся спьяну. Этаж хоть и пятый всего, но там внизу — асфальт. ...Ну, отмостка вокруг дома.

Он снова замолчал, но на этот раз пауза зависла надолго. Я тоже не находил слов. Наконец, промямлил ничего не значащие:

— Да... Понятно...

— Завтра похороны. Подъедете?

— Да, конечно, сегодня в МИФях пересечёмся, там и договоримся.

— ОК! — выдохнул Кирилл и повесил трубку.

* * *

Несмотря на договорённость с Кириллом, на похоронах я так и не появился. Не поехал намеренно, считая себя в какой-то мере причастным к случившемуся. Позже мы с Кириллом не раз собирались навестить Ху-ху. Приехать на кладбище, раздавить бутылочку портвейна у его могилы, представляя, с каким удовольствием он бы присоединился к нам. Но все эти благие пожелания так и остались не более чем разговорами.

Прошло несколько лет, и горбачёвская оттепель серьёзно изменила политический климат в стране. Москва превратилась в благодатный субстрат для въедливой плесени книжных лотков, буквально заваленных недоступной ранее литературой. Но для меня это ничего не меняло. Даже после приобретения двух-трёх соответствующих книжек до их вдумчивого изучения, тем более, практики дело так и не дошло. Хиромантию я похерил.

...Кому-то эта незатейливая история может показаться даже зловещей. Но для меня она стала, пожалуй, одним из этапов на пути построения собственной картины мира. Сейчас я мало что помню из основ хиромантии, но, тем не менее, стараюсь не касаться взглядом причудливой паутины на ладони кого бы то ни было. Как знать, быть может, и вправду линии руки — это трёхмерная проекция уникальной четырёхмерной струны жизни каждого из нас?