Дневничок одной девушки (2)

26 мая 2019
Ужасная холодрыга в конце мая! Весь день сегодня провела с Ютиком...
С утра мы смотрели фильмы в общаге, поздним вечером пошли в магазин. Он: голубая ветровка из прорезиненной ткани; узкие синие джинсы; чёрные замшевые кроссовки с многочисленными накладками. Я: тёмно-коричневое худи с капюшоном; мягкие хлопчатобумажные штаны, а-la «track-suit trouser», кеды и мониторные наушники. Стоим в зале супермаркета «Вега» у витрины с бытовой химией. По близости — ни души. Он кладёт в тележку стиральный порошок 3 кг, средство для мытья посуды, хочет взять железную губку и не может. Оглядывается. Я, издевательски улыбаясь, покачивая головою в такт музыке, тяну его за рукав. Мне хочется танцевать или немножечко подразнить его. Длинная чёлка скачет на лбу, синие веки полуприкрыты, и без того едва видимое родимое пятнышко на виске ещё сузилось, зажатое двумя лучеобразными морщинками радости. Оставив тележку, идёт прямо на меня: желает стиснуть в объятиях. Убрав за спину руки, следя за ним из-под прикрытых ресниц, я отступаю, неуловимая как птица Феникс. Но отходить некуда, позади стеллаж со скрабами и лосьонами. Обняв, целует меня, отводит чёлку, упавшую на глаза, и вновь целует — живую, чувствующую, таящую в себе что-то... Ах, если б знал он, что всякий коснувшийся нежных губ женщины, тем самым бросается под каблук!
Идём в продуктовый отдел, держась за руки. Украдкой разглядывает меня: задумчивый профиль плывёт на фоне отвратительных колбас и консервов, широкозадая уборщица скрывается за мерно покачивающимся плечиком, шнурки капюшона прыгают на не кормившей груди. Спрашиваю:
— Будем мусаку?
— Будем.
Гляжу испытующе; знаю — он не охотник до моих кулинарных экспериментов и, соглашаясь сейчас, он всего лишь пытается не испортить момента. Кладём в тележку муку и фарш, берём баклажаны...
Путь к дому лежит через рощу, что у вокзала. Вечер, половина десятого, скоро стемнеет. +1, а может быть + 4. Наполняются светом окна пятиэтажек за рощей и на их фоне стволы деревьев становятся угольно-чёрными, синее небо тускнеет, а в гаражах — лай собак...
Идём узкой тропой, оберегая себя от грязи, но обувь и низа пакетов с покупками уже перепачканы. Так что бережёмся скорей в силу привычки. Ступать по траве мягко, скользить в грязи весело. Молчим, не нарушая счастья. О чём говорить влюблённым?
Любые разговоры на тему заставляют иметь собственное мнение, рождают споры и склоки. Радость момента в том, чтобы просто быть вместе, помогать, ничего за это не требуя, и никого не упрекая. Заведи я теперь, когда нам так приятно тащить друг друга из грязи, разговор о какой-нибудь из подруг, о шмотках, о своих воздыхателях, и всё это волшебство тотчас превратилось бы в фарс... Впрочем, пусть не надеется на тихую жизнь: всё случится, но только чуть позже... Послезавтра у нас экзамен.

28 мая 2019
Пришла в институт к 9, как положено. До этого вечером Ютику позвонила. Он сказал, что всё приготовил и выучил, сказал «встретимся в коридоре». Сидим, ждём препода возле аудитории. Вдруг выплывает из лифта этакий Леонардо Ди Каприо. Мы скопом замолкли, а он говорит: «Я вместо Макарова» Тот якобы занят. Девки начали заходить в кабинет по одной. Час жду, два жду — Ютика нет. Потом является Дима с ихнего этажа и говорит, что Ютик бухал всю ночь, а сейчас дрыхнет... По-любому, это он мне мстит! Делать нечего — пошла прямо так: без курсовой, без шпаргалок. С одним айфоном. В туалете сняла с себя лифчик, расстегнула верх блузки, ярко намазала губы, выпрошенной у Эли помадой. Препод — он ведь тоже мужик...
В кабинете было прохладно, даже свежо. Огромные окна залиты ярким дневным светом. Ди Каприо сидел за массивным столом с самым невозмутимым видом. Перед ним валялись папки, листочки, ведомости.
— Та-ак, вы кто у нас?
— Смелянская...
Отыгрывая крайнюю робость, направилась к парте с билетами.
— Где ваша курсовая?
Я издала жалостный всхлип, села против него, стала хныкать:
— У меня дома работа, ну, можно завтра я донесу? — и как бы от стыда повалилась грудью на парту, чтоб он увидел соски в вырезе, — Ну, пожалста!.. Мне должны принести вот-вот...
Ди Каприо оказался без закидонов. Согласился на всё, что я попросила. Шёл 12 час, я уболтала его сходить в буфет вместе. Вилась вокруг, словно мамочка и он растаял; разоткровенничался. Пока мы ели пирожные, он поведал мне всю свою убогую жизнь. И чем дольше он говорил, тем скучнее мне становилось. Я конечно кивала, пыталась вникать, но он был совсем никакой. То есть вообще ноль. С превеликим трудом дождавшись, когда он дожрёт свой четвёртый эклер и мы, наконец, разойдёмся, я юркнула в туалет. И там, стоя в кабинке, затряслась гиеной от смеха.
В момент, когда очередной ухажёр посредством душевного диалога о своих идеалах являет женщине «внутреннего ребёнка», сложнее всего, милые мальчики, не начать язвить или потешаться, настолько пошлыми и пустыми зачастую оказываются эти «идеалы». До трепета уважаемые на первый взгляд люди, при шикарных особняках, машинах и положении в обществе, если вывести их на откровенность, оказываются совершенными инфантилами; верят в какую-то чушь; жаждут самых детских увеселений: съездить в Рим, соблазнить красивую женщину, прибрать к рукам чей-то кусок. Живёте какой-то карикатурной жизнью, ей-богу. Один открыто сочувствует ближнему, другой наоборот стремится его унизить, третий может примыкать к сильным, но и он делает это лишь с тем, чтобы продемонстрировать свои таланты — то есть обнаружить перед другими собственную ценность через подобострастие и поддержку лидера. Шутки, улыбки, речи — всё направляется к поганой цели самоутверждения. Почему так? — спрашиваю я себя. И сама себе отвечаю: Наверно влияние комплекса неполноценности. Но чем тогда этот комплекс вызван? Конечно же, недостатком любви... Техническая цивилизация, в которой мы обретаемся, слишком зациклена на власти, тогда как власть без любви — это уродство... Впрочем, как и любовь без власти...

6 июня 2019
Пока Ютик ездил к родителям, я смотрела «Профессия — репортёр», старые передачи. В одной показывали как перед самым выпуском из семинарии, будущим батюшкам дают несколько дней на то, чтоб они выбрали себе жён. Кто не выберет в эти дни, рискует потом не жениться вовсе. Мне это так понравилось. И я полезла на православные сайты знакомств, где конечно должны быть семинаристы нашей епархии...
Его зовут Гриша. У него большой выпуклый лоб, ясные глаза и светлый пушок вместо усиков. На своей странице «ВК» он публикует исключительно выдержки из поучений святых отцов. И ещё он совсем не умеет фотографировать. Я ему написала, и мы сговорились посидеть на лавочке в скверике за семинарией...
Погода сегодня тихая, хотя и не солнечная. С ног до головы в чёрном, он стоял у скамьи невдалеке от старых могилок, оставшихся ещё с царских времён, когда тут хоронили знатных дворян. Эта длинная нелепая ряса как будто придавала неловкости его жестам, делала его зажатым и оттого смешным. Я тоже конечно оделась по случаю: платок, сарафан, босоножки — в общем, всё, чтобы выглядеть недотрогой.
Боже, но какой он оказался красивый и чистый! Он говорит таким нежным-нежным голосом и говорит словно не с тобой, а через тебя. И в нём нет этой неприятной склонности выпендриться... Вернее склонность, конечно же, есть, но она не на первом месте. Возвращаясь назад, я долго размышляла, как одним словом описать такой тихий характер. И, наконец, придумала: самоуглублённость. Да, именно самоуглублённый.
Я пригласила Гришу на день рождения, а когда вечером вернулась в общагу, меня обуяло такое странно-веселое озорное чувство, что я пригласила ещё Алмата и Костика. Пускай соберутся все вместе, а я посмотрю... Ютик поделится комнаткой.

20 июня 2019
Сумбурный вчерашний день. Ода моему бл@дству... Мы с Ютиком поставили стол в центре комнаты. Я попросила его не бухать, пока все не сойдутся. Первым явился Костик с брендовым платьем и бутылочкой кьянти. Едва сев за стол, он хозяйски меня облапал, так что Ютик мгновенно плеснул себе водки от негодования. Стало ясно, что гостям нужно поспешать, пока все ещё трезвые и не переубивали друг дружку. Я схватила айфон, принялась звонить. Но Алмат был вне доступа и Гриша тоже не отвечал. Впрочем, спустя полминуты, Ютик, ходивший на лестницу покурить, ввёл его в комнату и я, поздоровавшись, получила в подарок нательную ладанку из серебра. Ждать Алмата не стали...
Каждую секунду, пока длилось застолье, я испытывала сладенькое томление оттого, что своими шлюшьими играми создала эту жуткую ситуацию. Возможно, прямо сейчас где-то в подкорке у одного из моих гостей уже зреет убийство или генгбенг. Незабываемое ощущение... Я подливала Грише, ругала Ютика за апатию и позволяла Костеньке гладить мою голую ляжку под скатертью. И уже очень скоро гости стали догадываться, что происходит. Я ждала, как они среагируют. Костя тут же развеселился, заговаривал на скабрезные темы, стал всё больше наглеть: хватал меня за волосы и за грудь. Ютик, мой милый Ютик, от этого сделался нервным, перестал понимать шутки, глядел исподлобья и пил. А Гришенька, раскрыв свои ясны очи, только внимательно и как-то даже заворожённо меня разглядывал. И ни слова не говорил, потрясённый моим бесовством. Так минуло часа полтора, пока вконец распоясавшийся, Костик, содрогаясь от гогота, не стал скидывать бретельки платья с моих хрупких плеч. А тогда с красною рожею Ютик бросился на него, нанося как попало слабенькие удары своими маленькими кулачками. Началась свалка. Ютик с Костиком оба комом скатились под стол и опрокинули его. Прежде я и подумать не могла, что Ютик способен так драться. Храбрый мой защитничек! За что ж он так любит меня? Они вцепились друг в друга как бойцовые псы, а я прыгала рядом с идеей разнять их. Гриша начал мне помогать. Он угрожал, просил, вразумлял и так громко орал, что из комнаты по соседству гуртом выскочили любопытствующие. И мигом всех успокоили. Едва унялись злые окрики, Костя мой смотал удочки, а оставшиеся увидели, что нос Ютика свёрнут на сторону. Мгновенно вызвали скорую и мы с Гришею, который всё время поддерживал, шедшего с запрокинутой головой муженька моего, спустились к машине...
Потом, покурив, вернулись в комнату — она стояла вверх дном. Мы начали наводить порядок и тут, сама не пойму откуда, во мне пробудилась великая актриса, похлеще Греты Гарбо и Марлен Дитрих вместе взятых. Я упала на пол и забилась в истерике, а он стоял в шаге, не зная, что делать. С одной стороны я не заслуживала прощения, с другой — нуждалась в любезном участии. Это очень тонкий момент: психика юноши, не валявшегося в постели с барышнею, так отзывчива к лживым всхлипам, так доверчива к пошлым спектаклям. Он конечно не выдержал...
— Ну, почему-почему каждый раз я всё порчу! — пищала я ему в ухо — Я стерва, да?.. Скажи мне, я шлюха?
А он вытирал слёзы ладошкой и только молча с тоскою и отрешённостью глядел вглубь меня, словно желал достичь дна в тёмном омуте. Мне почудилась страсть в этом взгляде: я прижалась к его губам, обвила шею, но... Он меня оттолкнул, поднялся с колен — мы сидели с ним на ковре средь разбитых тарелок, — посмотрел то ли с горечью, то ль с презрением, и уверенно зашагал к двери.
О! В такого мальчика можно влюбиться! В нём есть дух, есть мужское начало... Неужели, я разыскала достойного ненавистника для себя?

24 августа 2019
Наконец, я снова возвращаюсь к тебе, мой дневник. Последние два месяца был так насыщенны, что я не успевала (да и не хотела) делиться с тобой новостями. Теперь вывалю сразу всё.
После дня рождения я стала бегать за Гришей. Пришлось терпеть унижения, но сначала мне это нравилось. Похоже на долгую многодневную исповедь. Я обещала ему, что всех брошу, перестану пить и курить и через год, когда его рукоположат в сан, мы создадим семью. Я сбежала от Ютика, перестала брать трубку, когда звонил Костя, и целыми днями только и думала о тех светлых днях, когда мы уедем по распределению на край света и там начнём новую, совсем другую жизнь. Тогда ещё я не давала себе отчёта, что это просто злая уловка, направленная на то, чтобы между нами установились интимные отношения. И лишь сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что на самом деле всё время ждала момента, когда он поверит мне, обнажит своего «внутреннего ребёнка» и расслабится. Отлично помню день, когда он допустил свою первую ошибку...
До самой середины июля мы гуляли по вечерам в то самом сквере за семинарией. Каждый день я честно докладывала, как я меняюсь. Да он и сам видел: я носила платки, ходила в церковь на службы, исповедовалась, причащалась, учила молитвы и заводила подруг среди монастырских сироток. И даже не заглядывалась на мужчин. И вот однажды, мы сели на лавочке под берёзками и в шутку подумывали, как станем жить, когда получим приход. Я спросила:
— ...а если у нас не срастётся? Ведь совместный быт и свиданья по вечерам — не одно и то же. Может, переедешь ко мне... хотя бы на месяц... заместо отпуска?
Он помолчал, погладил козлячью бороду и согласился. Тем жарким вечером, возвращаясь домой, я позвонила Косте, а затем полночи, как обезумевшая, стонала под ним на грязненьком диком пляже, куда мы забурились на его джипе — наверное, это был самый чувственный секс в северном полушарии.
Через неделю Гриша приехал с вещами. Было так сладко видеть его в квартире. Пока он ел в кухне окрошку, я, сгорая от нетерпения, заперла входные двери и нанесла макияж. Так приятно было выхаживать вокруг него в лёгком тоненьком платье. Стянув штаны в спальне, увидела я его член — сизый, ровный как палка и толстый. Сколько я не сосала, он никак не хотел становиться. И я потребовала:
— Ударь меня!
— Что?
— Ударь меня по лицу, ты должен расслабиться...
Он криво усмехнулся, осуждающе покачал головой. Не утерпев, я вцепилась зубами в его запястье, и тогда в попытке освободить руку Гриша несколько раз легко шлёпнул меня по лицу. Засмеявшись, я откинулась на подушку. Осмелев, наконец, грубоватым тычком ладони он раскинул колени и овладел мной.
Три дня я держалась. Мы трахались и молились, молились, а потом трахались. Я учила псалмы и учила его целоваться. И конечно мне вскорости сделалось скучно.
Однажды утром, я ушла в магазин за сливочным маслицем. Когда в четвёртом часу я вернулась, он, хмурясь, сидел на постели и глядел в одну точку. Я извинилась: подумаешь — столкнулась с подружкой в ТЦ. Но той ночью мы спаривались уже по-другому. Он бился как оголтелый, словно желал причинить мне боль своим членом. И я почуяла, что он мой. Утром, пока он был в душе, я позвонила Костику и упросила, чтоб через полчаса он забрал меня с набережной. Затем предложила Грише пройтись. И когда я немногим позже садилась в «Тойоту» с подсветкой, выражение Гришиного лица было совершенно беспомощным. Он выглядел жалко, он был как главный герой в том тупом фильме про чёрных копателей! Я послала ему воздушный поцелуй, крикнула:
— Я ненадолго!
И мы укатили... А уже вечером, едва ступив за порог, я получила жестокий удар в челюсть. Гриша встал надо мной, его лицо казалось свирепым. Я коснулась разбитой губы... Однако, быстро ты сдался... Милый мой мальчик, неужели ты думаешь, что меня можно обуздать пытками?! Он стал избивать меня ногами, лупил со всей силой, брал в руки швабру и табурет и всё, что попадалось под руку, и, наконец, опрокинул трюмо, расколотив все три зеркала. Я лежала в осколках на полу и молчала — совершенно бездушная ко всему. Я знала, что больней раню его своей кротостью, знала, что он пытается навязать мне свои правила игры. Он пнул меня ещё и ещё, а затем схватил за волосы и потащил в гостиную... И ни звука в ответ: ни одной слабой попытки вырваться, ни страха, ни оскорблений с моей стороны, а только безмолвная, наглая, ужасающе-похабная готовность к случке. Ухмыляясь, я медленно стягивала с себя трусики... Кровь от осколков зеркала капала с ляжек на пол... Он молчал, разглядывая меня, вот такую. Потом снял штаны и вы@бал. Да, именно вы@бал: это не было даже сексом.
Когда все кончилось, он сидел в шаге от меня с видом опустившегося человека, который был прежде обласкан судьбою, а ныне просит у ней пощады. И я догадалась, о чём он думал: в ту злую секунду, он понял, что я им владею. Безраздельно владею через покорность, через эту ужасающую безропотность, через своё тело и животную страсть. Глаза наполнились слезами, он сглатывал их, чтоб скрыть свой позор, но я всё понимала как надо. И тогда он вдруг заныл у меня в ногах, упрашивая:
— Со мной же нельзя так, со мной так не надо, не надо —  усевшись рядышком, я всё так же ласково перебирала волосы на его голове.
Всю следующую неделю мы спорили. Он доказывал мне, что у нас ничего не выйдет, что нас ждёт какая-нибудь страшная беда, потом ты трахались и я твердила, что это неправда, что однажды ко всему привыкаешь. И мы брали у судьбы в долг ещё один или два дня. Я и не заметила, как он стал помалу утаивать свои вещи. То есть те вещи, которые он принёс, стали исчезать — из ванной, с кухни, из шкафа в спальне. Когда я обо всём догадалась, было уже поздно: он убежал.
Cпросите, чем я теперь занимаюсь?.. Ищу его.

30 августа 2019
Через монастырских сироток мне удалось выяснить, куда свалил Гриша. Он выпросил небольшой отпуск, прежде чем возвратиться в стены семинарии и снимает жильё у вокзала. Должно быть, кладёт поклоны по целым дням — грехи замаливает. Получив адрес, отправилась я на место...
Это случилось средь бела дня, у всех на виду. Он не смог вымолвить ни полслова, когда увидел меня, и просто понёсся прочь, сломя голову. Когда он, растворив железную дверь, вышел во двор из прохладной мглы коридора, я ждала его, сидя на лавочке под шумливой черёмухой. В простецких джинсах, в одной из своих тоненьких блузок, по-девичьи уложив руки на сумочку, как всегда зловеще-спокойная, сногсшибательно-красивая и неизменные тёмные очки. Ясно как дважды два: я приползла мириться — твоя гибельная любовь...
Я встала ему навстречу, готовая снова заговорить о том, чтоб сойтись и проводить ночи в одной постели, а Гриша, сознавая своё бессилие, задрожал — словно боялся, что не удержится и, согласившись, вновь ввергнет себя в бездну тяжких переживаний. И вот совершилось то, чего я никак не могла ожидать: прянув в сторону, он помчался прочь сквозь придомовой скверик. И этот позор виден был всем окрестным старухам да пьяницам.
День стоял жаркий, безветренный. Воздух казался густым и он бежал, отирая горячую влагу с лица, даже и не бежал, а отчаянно вдавливался своим телом в плотный полдневный зной. Ему не хватало воздуха. Душно, душно на Земле! И он бросал затравленные взгляды вокруг. Он двигался всё быстрее, словно верил, что где-то имеется тропинка в нездешний мир и вот-вот настанет минута, когда скинув цепи, которыми мы прикованы к ненавидимой тверди, можно будет воспарить в облака. Но он был плоть от плоти Земли, а та дорожит своими сынами, так что даже если бы Гриша взбежал на крутой обрыв и, расправив руки как крылья, бросился в необозримую занебесную даль, мы вдвоём с землёй-матушкой в едином порыве прижали б его к своей всевластной женской груди. И потом его в тесовом гробу, всё равно положили бы среди глин и камней: навечно — в холод, во тьму и бессмыслицу. Ибо это закон подлунного мира: дух всегда пребывает в союзе с материей.