«БОЛЬШАЯ КНИГА-2021»: А ТЕПЕРЬ — «ГОРБАТЫЙ»!

(С. Синицкая «Хроника Горбатого»; СПб., «Лимбус Пресс», 2021)

#новые_критики #новая_критика #большая_книга #синицкая #хроника_горбатого

Эпицентр «Горбатого» – Виипури-Выборг, герои сплошь финно-угорских кровей, а треть текста посвящена Средневековью. Потянуло к истокам и корням. Пожалуй, поддамся искушению.

Кабы верный Вяйнемёйнен вдруг услышал песни девы, девы с именем синичьим, – грохнул кантеле бы об пол и убил себя об стену. Обломись, короче, старче, – есть на диком невском бреге и покруче сладкопевцы: уж такие руны сложат, – ваши рядом не лежали!

Но это чистой воды лирика и, простите за матерное слово, мифопоэтика: дань литературной моде, не более. Чтобы разъяснить «Горбатого», надо обратиться к истокам и корням авторессы. Хроника Синицкой, избранное.

2016. В питерском издательстве «Реноме» выходит сборник «Повести и рассказы». Человек-жираф, человек-козел, рояль-дракон и неупокоенные мертвяки под началом доброй феи Птицыной – ну, вы поняли. Артхаус, бессмысленный и беспощадный. При полном читательском безразличии.

2020. «Лимбус» печатает «Сияние “жеможаха”». Оборотни-диверсанты, неупокоенные мертвяки и вуивр Ермунганд на Волховском фронте. Соц-арт, бессмысленный и беспощадный. Буря в стакане воды – шорт-листы «Нацбеста» и «Большой книги» и свара рецензентов. Отчего, спросите, в стакане? – да оттого, что «Жеможах», изданный тысячным тиражом, до сих пор не распродан. Загляните, если не лень, в «Лабиринт», – вот она, книжка, как живая, аж с 48-процентной скидкой.

2021. «Лимбус» издает «Безноженьку» – набор раскавыченных цитат. Вертинское название. Пелевинские грибочки. Достоевское богоборчество. И далее по списку. Постмодернизм, бессмысленный и беспощадный. Опять-таки при полном равнодушии публики.

2021. А теперь – «Горбатый»! Надо скандалить, а то проживешь Пастернаком. Можем повторить!

Тут, однако, оговорка: дебоширить надо тихо, – чтоб и волки были сыты, и барашки уцелели, так оно дешевле выйдет. Не иначе, мудрой деве ведьма Лоухи седая, редкозубая старуха, эту хитрость нашептала…

«Хроника Горбатого» стала работой над ошибками, но о том в свой черед.

Пока, простите, неизбежный культурологический экскурс. Михаил Хлебников назвал синицкий опус образцом русского постмодернизма. Комплимент, если разобраться, так себе. Тому порукой исследователи. Теодор Адорно: постмодернизм – культура, снижающая дееспособность человека. Джон Барт: литература истощения. Ихаб Хассан: превращение форм в антиформы, космоса в хаос. И примкнувший к ним Илья Колодяжный: русский постмодернизм – глумливое отношение к своему прошлому, стремление дойти до крайности в самоуничижении и стеб вместо смысла.

Теоретически «Хроника Горбатого» – и впрямь хроника финской семьи Тролле с конца 1180-х по середину 1980-х. А на поверку – вполне постмодернистская историографическая метапроза. Полноценная историческая проза – каторжный труд. Загляните, к примеру, в тексты Юлии Старцевой – сами все поймете. Чтобы писать об истории, надо, грубо говоря, не путать байдану с хауберком, а имперфект с аористом. А главное – интересоваться темой, но не своими вокруг-да-около придумками.

Иное дело постмодернистский суррогат: особых трудозатрат не требует. Потому это многих славный путь, от Водолазкина до Некрасовой и Синицкой. «Жеможах» – верное свидетельство недюжинных исторических познаний: «фасолевая тюря» и «дровяная печь» говорят сами за себя. Применительно к «Горбатому»: да на фиг бы оно сдалось, разбираться в тонкостях доспешного плетения или отличать каролинг от романского клинка? – вместо видовых понятий будут родовые: «меч» и «кольчуга», дешево и сердито. Летопись составим из баек про чудотворные зубы Николая Угодника и непромокаемые противоударные плащи. А герои пусть едят тюрю, на сей раз бобовую, и в XII веке ботают по фене лихих 90-х: «Константинополь – отстой!»; «замочим его»; «нет времени базарить». И после удачного набега убивают и вешают на елках вражьих лошадей. Натуральный цирк с конями. Господь с вами, София Валентиновна! – ценный же трофей, тягловый скот… Но с нее взятки гладки: «Приведенные здесь события – игра воображения скучающего автора».

Особенно это заметно по Второй мировой:

«Надо спровоцировать финнов, чтобы начали стрелять и выдали, где прячутся. Кто‑то должен был вызвать огонь на себя. И тогда мама стала сворачивать чучелки. Мама их сворачивала три дня и три ночи. Надела на них каски, штаны и рубахи. Командиру папа сапоги свои отдал. Потом сделали деревянные пулеметы и пушки. Чучела гребут, а командир в сапогах командует. Затарахтели деревянные пулеметы».

В итоге судить о жанровой принадлежности текста невозможно: сумбур вместо музыки и полный триумф антиформ. Сказка плавно перетекает в нудную семейную сагу, а та – в дурную мениппею.

Наш горяччий финсккий деффкаа, словно жернов мельни Сампо, мелет соль, муку и злато, их совсем не разделяя: злато солоно на пробу, а мука – сплошь золотиста. И не вздумайте соваться, дегустировать не лезьте: в здешней синергии жанров даже Хийси ногу сломит!

В этой галиматье, по слову Лермонтова, есть идея, чего допрежь не случалось. Даже две. Браво, София Валентиновна. Стало быть, первая: история циклична. И вторая: любая идеология есть патология.

Синицкая, прозаик невеликих дарований, идет на читателя в лоб, как соломенные чучела на финские позиции. Если в средневековой части романа действуют продажный монах Илья Говен и безрукий поп Наум Кулотка, будьте благонадежны: на Зимней войне вас встретят политрук Говеных и майор Кулотин, которому руку оторвет. Родоначальник семьи Тролле, шведский тамплиер Фома – ярый католик, воин Христов, а потому горбат. Горб унаследовал и далекий потомок рыцаря – лютый националист Эйно, финский снайпер. В фигурах Гитлера и Геббельса чувствуется «угловатость, сутулость». Незамысловатая, в общем-то, символика, доступная и младшим школьникам.

Но до нее еще дочитаться надо. Служба медом не покажется: «Горбатый» – лабиринт из фабульных тупиков, заселенных ненужными персонажами.

Сладкогласная девица уж такое замутила, что в ее мудреных рунах нам стрезва не разобраться. Сбились в кучу люди, кони, что болтаются на елках, тамплиеры, гитлерюгенд, дойче, рюсся и суоми, ведьмы и психоанализ, онанизм и свиноводство, и Никола-чудотворец, и нацист еврейской крови… Все живое разбежалось, как при ядерном ударе. Умный пингвин в щель забился – safety first, как говорится. И гагары, слышу, стонут: им, гагарам, недоступно… Блин, откуда взялся Горький там, где Лённрот быть обязан? Сам уже рамсы попутал – знать, довел меня «Горбатый». Виноват, организую «Калевалу» в чистом виде: не пойду, пока живу я и пока сияет месяц, в избу мрачную к Синицкой, в смрадный морок Сариолы, – там героям крышу сносит, у мужей кукуха едет!

«Не пойду…» Ага, размечтался. Отступать некуда, продолжим.

Внимание, гвоздь программы: скандал. Скро-омный такой, неприметный: два балла по шкале Рихтера. Пишбарышня, наученная литкритической выволочкой, угодила в пикантную ситуацию: и хочется, и колется, и мамка не велит. В итоге решила и рыбку съесть, и… ну, вы опять-таки поняли. Если переложить роман на ноты, получится попурри. Зимняя война – Njet Molotoff, музыка Матти Юрвы, слова Софии Синицкой: «Ребята, наши соколы летят! Спасайся кто может!» Зато Великая Отечественная – «Священная война», музыка Александрова, слова опять-таки Софии Синицкой: «Никто из генералов не мог себе представить, что советские люди вдруг начнут воевать не так, как в Зимнюю войну – вяло, пугливо, неумело. Что за четыре года противостояния фашизму их огромное, бесконечное несчастье преобразуется в невиданную силу. Красная армия вытряхнула финнов с территории нашей страны». Прямо-таки передовица из «Красной Звезды» 1944 года. И никаких тебе black comedy с ожившими покойниками.

Раз уж «Жеможах» на язык попал, впору вспомнить рецензию Садулаева:

«Если есть у этой книжки проблемы, то они не в том, не в том, что она привычно-очернительская, не в том, что образно-“магически” перенаворочена. А в том, что она скучная. Вот наворотила автор всего: и лагеря, и кикиморы, и оборотни, и фашисты. А читать скучно. Извините».

«Горбатый» – новый роман со старыми хворями: и перенаворочен, и тоска смертная. Рахитичная фабула едва-едва видна сквозь дымовую завесу бесчисленных ретардаций. Действие заменяют марафонского километража диалоги. Вместо характеров –овеществленные метафоры, как в кукольном театре. Язык протокольной скудости: «В свинарнике было тепло и темно. Арви бросал на сено шинель и заваливал Лийсу». Редкие стилистические фигуры – весьма сомнительного свойства: «пальтишко, яркое, как с хрустом откушенный огурец». А если куснуть огурец без хруста, он потускнеет? Попытки острить плачевны: «Надо вписать горб в герб». Ну-ну. Даже к финским скалам бурым…

А вот поди ж ты: и «Нацбест», в гроб сходя, благословил, и «Большая книга» приметила.

Покатили непонятки: что за хрень вокруг творится? Креатив вообще отстойный, тема сисек не раскрыта, но повсюду авторессе и респект, и уважуха. Вы лапшу с ушей стряхните: это Лоухи седая отварила в горьких травах жабью печень, хер собачий, хвост паршивой черной кошки, а потом кропила книгу да заклятья бормотала…

И ведь не задушишь, не убьешь, перкеле!