оловянный солдатик (на конкурс)
увидела этот https://alterlit.ru/post/24132/ замечательный рассказ и решила попробовать себя в прозе, такой вот для меня это эксперимент
– Хорошо горит, – сказал я вслух.
Вторая смена молчала – видимо в воздухе не осталось места для слов. Трехголовый все никак не мог прокашляться (последние два протуберанца явно дались ему с трудом). После десятого юбилейного залпа от ледяного шара не осталось ничего кроме стеклянного облака. И если на запах гари пришли самые любопытные, то на морозную тучу собрались посмотреть практически все. Вот Митин позабытышь – так я ласково называл колпачок от ручки за его травму отверженного. Он случайно попал в коробку с игрушками. Я даже не знал, что он там есть этот колпачок, а Митя заметил и забрал, сказал, что эта «штучка» никому не нужна, так что лучше он ее сразу уберет, чтобы никто не выкинул. Ближе всех к туче подобрался Сфинкс. Лиза его обозвала львом (что почти правда). С этим пластиковым чудом-юдом я однажды просидел весь вечер. Это были наши первые встречи с Лизой и я всячески пытался ее разговорить. Шла она на контакт неохотно, почти не смотрела мне в глаза – только все время разглядывала узоры на линолеуме в моем кабинете и на более интересные для нее вопросы кое-как отвечала. Ее мама жаловалась:
– Моя дочка не уважает взрослых! За два года поменяли три школы. Сначала врет, что учителя ее обижают, а потом выясняется, что она им хамит совсем как взрослая. Не слушается! А у меня работа! Когда мне по этим директорам ходить?
Тогда я выслушал ее. Хуже всего, что Лиза – тоже.
На тот момент мы уже виделись дважды. Сеансы получились малопродуктивными, даже бестолковыми. Однако, когда дело дошло до волшебного ящика, все наконец сдвинулось с мертвой точки. К моему счастью, Лиза начала копаться в предложенных мной сокровищах и через пять минут поисков торжественно достала Сфинкса, потом подошла ко мне и спросила можно ли ей забрать его домой. Тут я колебался (мне же его еще во вторую смену…) А потом предложил ей обмен: она рассказывает мне все про эту игрушку, а ей на последнюю встречу его подарю. Так мы и сделали. Лиза мне представила его львом. Долго говорила про него, что он самый сильный и всех может съесть. Так его расхваливала, что в какой-то момент я буквально уверовал, что никакая это не пластмасска, а царь зверей, просто с дальней родней из Египта. Все бы ничего, но в конце своего рассказа она добавила: – Прямо как я!
После этого шел диалог. Точнее он шел, когда я ее хвалил. Думал на НРЛ, и, возможно, оно так и было, но до конца я убедиться не успел. Мама быстро отказалась от сеансов, ни о какой терапии не шло и речи. Лиза так и не забрала своего «Египетского Симбу».
Никакого шума и улюлюканий не было не смотря на внушительную толпу собравшихся. Ни траура, ни похорон. «Вторая смена» быстро разбрелась по своим местам. Я выключил свет, захлопнул дверь кабинета, как крышку гроба, и пошёл с чистой совестью домой.
Утром я снова пришёл на работу, хотя в этот день это больше выглядело как возвращение на пепелище. До 11 никого не было, я разобрал накопившиеся дела, обзвонил тех, кто записан на следующую неделю. Почти в 12 я решил, что самое время отдохнуть. На счет обеда я никогда не заморачивался, иногда ел в столовой, иногда брал с собой, что Бог послал – а посылал он чаще всего меня самого до кулинарии с четыремя сотнями рублей за капустным салатом, хлебом, картошкой и рублеными котлетами. Собственно, я сходил за всем этим добром и решил, что поем прямо за рабочим столом.
Я через минут 30 вернулся, зашел, на диване в моём кабинете сидел Быстрый. Я тихонько подсел к нему.
– Давно тут? – не думая сказал я, чтобы заполнить хоть чем-то наэлектризованную его молчанием тишину.
– Принёс тебе кое-что. Пообедал хоть?
– Пообедал, – уверенно соврал я.
– Это тебе, – Вячеслав Андреевич залез во внутренний карман пиджака и торжественно достал из него металлическую фигурку солдатика (такие еще в детских наборах бывают.)
– Спасибо, – выпалил я.
– Это для второй смены, ему там самое место, – Быстрому как будто не хватало слов и он делал большие паузы, – Я его давно с собой таскаю, а после вчерашнего решил, что пора ему на заслуженный.
Мы еще немного молча посмотрели на оловянного прежде чем Быстрый снова заговорил.
– Я ведь его тогда отвоевал. Мне было лет шесть. Притащил тогда в садик этих солдатиков семь штук, а в соседней группе были такие же. Видимо мы заигрались, устали, пошли на тихий час. Нянечка игрушки разбросанные увидела, все собрала и унесла. А я проснулся – солдатиков нет. Стал искать. Нашел, естественно, в соседней группе, забрал своих и сложил в ящик. Воспитательница увидела это, пристыдила, подумала, что я из садика игрушки таскаю. Мне же совсем ничего было, я плакал, хлюпал носом, объяснял, что свое забрал. Меня поставили в угол, солдатиков – на место. Все ушли на полдник, а я стоял в углу. Стоял и у меня ноги свинцом наливались, руки тяжелели, как будто в каждую по кирпичу дали, и в горле свинец – ни пискнуть. Родители пришли, разбирались, солдатиков мне моих отдали. Но я тогда разозлился не на шутку и то ли от злости, то ли от желания насолить – пошел и забрал «садиковского» восьмого солдатика. Прикарманил втихаря, и вот хранил до сих пор. Иногда смотрел на него в подростковости и говорил: – Я прав. Я прав. Я прав. Дело давно было, только до сих пор когда я тревожусь руки тяжелеют, а когда доказываю что-то сам становлюсь железячкой – сердце тянет вниз, скребет, а я все спорю. За это меня и не любят. И еще знают сразу, что бесполезно со мной воевать, я свое все равно получу.
Быстрый закончил свой рассказ и поставил этого солдатика на стол, будто жирную точку в конце предложения, а я еще какое-то время переваривал этот рассказ. В конце концов, я думал, что он про Жужу пришел поговорить. Вообщем не рассчитывал я в обед получить вместо рубленных котлет нашинкованную откровенность от моего учителя.
Пока я собирался с мыслями Вячеслав Андреевич уже зашагал к двери, но вдруг затормозил, обернулся и сказал:
– Олежка, мы же все оттуда. Не дрейфь.
Мне, если честно, не хотелось задавать вопросы, точнее хотелось, но я понимал, что он на них все равно не ответит, поэтому я просто решил предположить откуда мы все-таки:
– Из детства? – уже с улыбкой сказал я.
– Из первой, а потом и из второй смены, Олежка, говна ты тележка, понимаешь?
Он ушел. Жужу мы в тот день так и не вспоминали. Оловянный солдатик под торжественный марш и барабаны отправился «во вторую смену».