Дицефальный парапаг (на конкурс)

Исходный текст https://alterlit.ru/post/22633/

 

 Пьедестал. Вот что такое сознание. Не абы какое. Только общепризнанное. Все другие сознания — подошва. Бывшая в употреблении. С налипшим собачьим дерьмецом. Вонючим. Ко всем другим сознаниям, кроме этого, обласканного большинством, кроме этого, поселившегося в миллиардах, миллиарды же и относятся брезгливо. Презрительно относятся. Знаем, мол, плавали. Хер там. Не знают, даже ног не мочили. Иные шарахаются, как от сифозного нарколыги. И, выполняя шарахание, думают так — вот сейчас я выкажу своё пренебрежение мимикой гадливой, словечками мерзкими и будет этому сифозному нарколыге больно болью нетерпимой. Другие другое дело делают. Будто бы благородное. Возьмут сифозному нарколыге через фонд какой с известной рожей на вывеске подадут милостыню. И тоже думают — у меня хорошее сознание, заботливое, милосердное, понимающее. И со своего пьедестала тянут сифозному нарколыге ангельскую руку помощи. Жопу, впрочем, от трона не отрывая. Зачем? Есть же специальный фонд с известной рожей на вывеске. А сифозный нарколыга почувствует неумытой харей своей этот льющийся с небес всеблагой свет. Согреется в его доброй белой теплоте. Прозреет и перестанет быть сифозным нарколыгой. Или не перестанет. Сдохнет. Но тот, который на пьедестале с ангельской жертвующей дланью, улыбнется тихою улыбкой иисусика.

  Не будет нам больно болью нетерпимой. Не будет нам тепло добрым светом. Оставьте нас в покое. Мы не для того сходили с ума — с пьедестала вниз, чтобы ломать шеи, глазея на оставшихся в вышине. Для другого. 

———

 — Оставьте меня в покое, — говорю я доктору Айборису.

 Доктор Айборис ходит ко мне, как на работу. 

 — Я не заказывал обслуживание номеров, — говорю.

 Доктор Айборис слепит белоснежностью халата.

 — Вы зачастили к Валентине. Желание понятное. Горе сближает, но уверяю — такие отношения вам обоим выйдут боком.

 Это он про соседку из двести пятого. В отеле Валентина поправляется. Курортный воздух ей на пользу. После ожогов. После ожогов всё на пользу, что не пожар.

 — Её и ваши родные суммируются. Скорбь не обнулится, а приумножится.

 — Оставьте меня в покое. Представьте меня сифозным нарколыгой. Но вы не ангел, хоть и в белом, — отвечаю.

 Валентина, как ни зайду, всё лежит и смотрит телевизор. Сама женщина похожа на яйцо брошенное в пламя. Половину яйца предварительно смазали огнеупорной зубной пастой. Такую если вы@бать, то зачтется за две. Красавица и чудовище. Янус. Двуликий из «Бэтмена». Доппельгангер. Долго смотреть на Валентину не получается. Чувствуешь себя пьяным. Будто двоится в глазах. Рассудок не умеет совместить картинки, состыковать половины. Живую чистую красивую блондинку и изуродованного сморщенного лысого монстра. Одна умела любить, была женой и матерью. Вторая умеет быть болью. @бать первую я не имею права. Вторую @бать — все равно что трахать самого себя. 

 — Знаете, доктор, до Милены я уже был женат. Детей там не случилось. И любви не случилось. Страсть быстро высохла. Я сам предложил развестись.

 — Знаю, — отвечает Айборис.

 — Получается, что по статистике, шансы у женщины выжить со мной пятьдесят на пятьдесят. А вот у ребенка шансов нет. Летальное отцовство. Полулетальный брак. Летальный. Что за слово такое? Сын у меня хотел стать лётчиком.

 Доктор что-то отвечает, но я никак в толк не возьму, что здесь за сервис такой, на морях этих? С каких пор в олинклюзивных отелях ещё и врачей принудительно всучивают? Всучёныши. Как я понял, у него универсальная ключ-карта. Входит, когда пожелает. Лучше бы бухла нормального принес. Местное, из мини-бара, совсем не пьянит. Сколько ни пей.

 — Есть такое выражение — ты человека прости или убей, — опять Айборис завел пластинку про чувство вины. 

 — Знаю, — говорю. — Сталину приписывают.

 — Вам, — говорю, — усы приделать и акцента добавить — вылитый он.

 Доктор Айборис никогда не обижается. Профессионал.

 — На самом деле это страшный выбор, — тянет своё доктор, — особенно когда человек, которого не получается простить — вы самое. Так что, постарайтесь. Я завтра зайду.

 — Без спирта не пущу. — так провожаю-напутствую.

 ———

  Телевизор имелся и у меня, потому засыпал под передачу о военной авиации. Снился кошмар. Будто зубы осыпались песком. Я стал задыхаться и проснулся. Тут же придумал концепт для стоматологической клиники. Записал в блокнот. Шахматная доска. Нижняя половина обычная. Чередуются клетки. Черная-белая. Клетки верхней половины все белые. Кроме последней справа в верхнем ряду. Она черная, но маленькая пешка валиком красит ее в белый цвет. Слоган: «Где вы видели беззубых ферзей?» Вариант: «Белые начинают и выигрывают» Вариант: «Ход королевы» Вариант: «Через один — это мало» Вариант: «Анестезия без мата» Вариант: «Болью боль поправ» Так я упражнялся, придумывал болванки, готовился к возвращению из отпуска в обычную жизнь. Когда в дверь постучали была ещё ночь.

 Я открыл. Это Даник пришел.

 — Привет, сынок! 

 — Привет, пап!

 Сын повзрослел. Исполнил мечту. Закончил СВВАУЛ. Теперь военный вертолетчик. Я ему — надо было в истребители. Хули эти тарахтелки. Он — ничего ты не понимаешь. Управлять тарахтелкой сложнее на порядок. Степеней свободы больше. Давай мне рисовать схему сил, моменты всякие, реактивные несущего винта, рулевого, плечи всякие, тяги, набегающие потоки и углы атаки. А я рад до жопы его радостью. И глаза у него такие же как у Милены. Зелень от её зелени. И он в небе. Небо от её неба.

 Даник всё предлагает мне покататься на Ми-8. Мне хочется, конечно. Только как? Даник обещает всё устроить. Говорит на крыше отеля есть посадочная площадка. Он прилетит, заберёт меня, прокатит и вернёт. Только на крышу дверь всегда заперта. Но это решаемо. У Айбориса карта-вездеход. Я обещаю украсть. Договариваемся на завтра, на обед. Даник уходит. Я засыпаю с полным счастьем в сердце. И с полным набором зубов во рту.

— — —

 Доктор Айборис пунктуален и белоснежен. Как всегда. Сегодня опять много чего говорит. Я слушаю невнимательно. Пытаюсь придумать коварный финт, диверсию для кражи карты-вездехода. Придумал.

 — Знаете что такое дицефальный парапаг? — спрашивает доктор.

 — Синоним импотенции? — шучу, нужно расслабить жертву.

 — Это такой близнец-паразит. Не отделившийся от хозяина в утробе. Когда две головы на одном теле. Понимаете? Это метафора. Вы вырастили себе такого паразита. И владеет телом сейчас его голова. Не ваша. Необходимо это осознать. Иначе не надейтесь на выздоровление.

 Я молчу. Подхожу к мини-бару. Наливаю сок в стакан. 

 — Доктор. Меня вот что интересует. С самого детства. Не представилось случая спросить раньше. Почему врача называют невропатолог, а не нервопатолог? Он же лечит нервы, а не невры.

  Возвращаюсь к Айборису. У меня стакан до краёв.

 — Чтож, — отвечает доктор, — тут просто. Дело не в нервах, а в клетке. Нейрон по-другому неврон. Отсюда и врач невропато...

 Тут я проливаю на Айбориса сок, имитируя случайное спотыкание, он вскакивает, чертыхается.

 — Паскудство какое, — театрально машу руками, — позвольте помочь!

 Я оперативно стягиваю с доктора халат и мчусь в душевую — замыть пятно. Вскоре возвращаю Айборису имущество, но без содержимого правого кармана. Надоедливо извиняюсь и, провожая за дверь, обещаю избавить себя от дицефального парапага, кем бы он ни был.

 — — —

 Перед полетом решаю проститься с Валентиной. Ведь она сестра мне. Подошва. Подножие. Подножный корм чужому тщеславию. Но сама себя вперёд сожрёт. Её номер всегда не заперт, потому что лежачая. А я ходячий. А она нет. Самка Буратины. Что-то такое говорил обо мне доктор. Автохтонная психосексуальная девиация. Насрать. Валентина своих детей потеряла. Я своего воскресил. Я целую ее в обгоревшую половину лба. Прибавляю звук телевизора. И уже не останавливаясь бегу на крышу. Похищенным ключом-вездеходом отворяю дверь. Принимаю порывы ветра освобождённой грудью. Вот он — военный борт. Краснозвездный, пятнистый, молотящий. Даник призывно машет рукой. Уже бегу, уже бегу. Странно, но керосином не пахнет.

 Сажусь справа от сына — side by side. Улыбаюсь во всю шахматную пасть. Сын протягивает гарнитуру. Теперь я на связи, я слышу Даника.

 — Чтоб говорить нужно нажать на кнопку. Вот на эту... Да. На рукоятке управления. До первого щелчка нажимай... Нет, это не ракеты пулять.

 Я пробую и получается.

 — Все понял. К полету готов, командир.

 Сын одевает меня в подвесную систему спасательного парашюта. Клацают замки-карабины. Всё.

 — Педали не трогай. Просто наслаждайся.

 Я честно начинаю наслаждаться. Сын берет рукоятку управления на себя и вправо, даёт правую педаль и поднимает рычаг «шаг-газ». Мы отрываемся от крыши. Зависаем, клюем носом и с набором высоты уходим в небо. Около отеля вижу несколько машин с крестами. Кому-то нужна помощь. Но не мне. Я спасён. Летим. 

 Под нами поля — шахматные клетки оттенков зелёного и огромные тени облаков. Это если смотреть вниз. А если не смотреть, то почти рядом солнечные столпы, разрезающие тучи.

Двигательный вой льется нотой — выше не придумаешь.

 — Как называются? — спрашиваю Даника, тыкая в стекла индикаторов на приборной доске.

 — Авиагоризонт, СКЭС-2027, ДИСС-15.

 — Очень любопытно и ничего не понятно.

 Даник смеётся. Загадывает загадку:

 — Назови три детали из дерева в вертолете?

 Я, понятно, не называю. 

 — Накладки под ноги, — сын показывает на пол. Там и правда две дощечки.

 — Дверь в кабину, — я оглядываюсь. Но дверь серая. Верю на слово.

 — И прокладка между рукояткой управления и чашкой.

 Я долго соображаю, что «чашка» это кресло пилота. Потом долго соображаю шутку.

 Посмеяться не успеваем. Вертолет начинает разбалтывать, как шейкер в барменской руке.

 — Отказ гидросистемы, — у сына спокойный голос — Приготовиться к прыжку. Делай как я, пап.

 Он дёргает ручку над сдвижной дверью. Выталкивает дверь прочь. Я повторяю. В кабину врывается ветер. Сын поднимается из чашки вместе с парашютом. Я повторяю. Сын ставит ногу в чашку, чтобы оттолкнуться, наклоняется, готов прыгать. Я повторяю.

 — Прыжок! — командует Даник.

  Я вываливаюсь в небо. Успеваю оглянуться. Вижу не Даника, а доктора Айбориса. Он стоит у края больничной крыши. Губы его шевелятся. Я не слышу. Не понимаю. Я устал.

#альтерлитпролонгация 

#конкурс_alterlit