Не в ту степь

Начинается книга, как хороший производственный роман новейших времен, где рабочий процесс описывается не как у Сорокина, то есть всерьез и надолго, а как у стендаперов вроде Александра Цыпкина. Отец героини водит фуру в степи, рассказывая какие из них лучше — фуры с трубами, курами или арбузами. Вторые и третьи в дороге портятся и дохнут — выметай после семечки метлой да кровь из шланга смывай. А первые — это за счастье, трубы ведь никто не украдет, пока отдыхаешь, и еще под фуру с трубами, как однажды у героя романа, могут на рассвете пьяные гаишники въехать. В лепешку. Ну, и типа «теперь я вам за всех отомстил, простодушно говорил отец».

Еще раньше, правда, идут сравнения степи с песком, куском мяса и животом, но это все в пандан эпиграфам из Парщикова, Хлебниковой и Беньямина, а не чтобы досадить Чехову с его одноименной географией. И действительно, как уточняет автор, раньше степь была садом, а теперь — пустошь и средство передвижения в недалекое прошлое. Точно так же, как в предыдущем дебютном автофикшен-романе Оксаны Васякиной было о прощании дочери с умершей матерью, в новой «Степи» — об отношениях с живым отцом.

И движется история героини, встретившей отца-дальнобойщика спустя десять лет после развода родителей, с одной стороны — по центральной России и южным регионам, а с другой — вглубь страны, живущей в 1980-1990-х. Причем, все больше историями мужчин, чья молодость пришлась на этот период. Женщины, конечно, тоже есть, но все больше как лишний груз и одновременно горячий синкоп в этой советской роуд-стори.

Интересно, что и ритм у этой прозы такой же неспешный, как и сами приключения отца и дочки в приволжских степях. А куда спешить? Пока у заказчиков то ли техника подвела, то ли ее еще не украли, можно на два-три дня зависнуть и детально рассказать о том, как жили, чем болели, кого любили, куда сгинули — и заказчики, и отцы, и вообще вся страна, скатившаяся не в ту степь. «Тогда мы поехали до ближайшего рынка. Купили водку, блок сигарет, несколько банок тушенки, сгущенку, две буханки ржаного хлеба и немного пива, — сообщает героиня. — Пиво, пока оно было холодным, я выпила по пути до стоянки».

Описаний степи в романе множество — и ночной, и днем, когда уходишь прочь, чтобы вдалеке помочиться, а фуру все равно видно, словно корабль на горизонте. Который Джеку Воробью жуки на своих горбах по песку в последней серии приволокли. У Васякиной тоже прилетевший невесть откуда пластиковый стаканчик рассыпается в руках, как древний пергамент, а бутылку от дюшеса с окурками отец выбрасывает за борт. В набежавшую волну очередных воспоминаний.

Среди драгоценного мусора, давно уже ставшего музейным, набившая оскомину еще со времен какого-нибудь «Вора» или «Брата» — романтизация блатного мира и культа силы. Отец героини сел еще в ее детстве, дальше — не лучше. Он, конечно, еще смотрел на мать «с особым блеском в глазах», когда играла песня Михаила Круга, и называл ее, соответственно, Мадам (а дочка была, как вы уже поняли, Мамзель), но горбатого вряд ли «Запорожец» исправит. «Когда матери удалось отдать меня в сад и привести себя в порядок после декрета, она надела платье и пришла в пивбар, где собиралась братва, — узнаем мы дальнейшие подробности. — Там ее встретили женщины отцовских друзей, усадили за стол и жестами указали на всех, с кем за это время спал отец. Мать сказала, что у нее тогда зашевелились волосы на голове». Стоит ли говорить, что «в отместку ему она стала танцевать по вечерам в ресторане в короткой юбке».

Таким образом, степь в романе — это даже не метафора долгой жизни, поскольку отцы в романе, в основном, становятся наркоманами и быстро умирают о СПИДа. Речь о долгом-долгом рассказе, в котором «мужское» прошлое страны оживает в ее новом «женском» формате.

Оксана Васякина. Степь. – М.: Новое литературное обозрение, 2022. – 232 с.

#оксана_васякина #степь #новоелитературноеобозрение