ЛЮБОВЬ СЛЕПА

 

Восьмёрка на двери висела криво, легла набок, превратившись в знак бесконечности. На несколько тягучих минут я залип на ней взглядом. Кто ждёт меня за этой дверью, я не знал и, видимо, никогда не узнаю. Не знал, будет ли она одна или тому, что между нами произойдет, будет невидимый свидетель. Не знал, какие последствия могут быть. Знал только одно — я этого хочу. Хочу её. And nothing else matters.
Бог знает, какие механизмы срабатывают, когда это случается. Мы реагируем на то, что видим, слышим, осязаем и обоняем. Какой-то тонкий нюанс — аромат, тембр голоса, жест, взгляд — и срабатывает пусковая кнопка влечения и страсти. Химия. Зачастую вопреки здравомыслию и жизненному опыту. Знаем, что заплатим тяжелую цену, и готовы на всё. Потому что есть это «Хочу!». И как бы безумно это не звучало, но я хочу женщину за этой дверью. Хочу, не зная кто она, сколько ей лет и как она выглядит. До дрожи в животе и спазма в горле хочу женщину, которую никогда не видел ни вживую, ни на фото. И не увижу. Таковы условия. В кармане плаща большой чёрный платок. Он должен быть на мне, когда войду в комнату. И повязка должна оставаться на глазах всё время, пока мы там вместе. Что бы ни случилось, как бы мне не хотелось снять платок и увидеть её, ни при каких обстоятельствах я не должен этого делать. Я обещал. Это было единственное, но твердое условие нашей встречи. И я готов рискнуть. Возможно она старая и некрасивая, возможно есть какое-то уродство. Либо она известная, медийная личность. По каким-то причинам ей важно было сохранить инкогнито. Только повязка, в остальном моя свобода никак не ограничивалась и в принципе я могу в любой момент её снять, если захочу. Но я обещал. И она мне доверяет. Как и я ей доверяю себя — невидящего, неконтролирующего. Странная, болезненная игра, построенная на сплошных шестых чувствах, на доверии, интуиции, необъяснимом знании, что ты можешь вверить себя этому человеку. И желании. Сейчас я завяжу глаза, постучу чуть ниже завалившейся восьмёрки, услышу её голос вживую. И войду.

 

 

 

 

Так я оказался в этом дешевом мотеле на окраине, перед дверью с покосившейся восьмеркой. Платок плотно лёг на глаза, отрезая основной канал восприятия — зрение. Ещё минуту я стоял перед дверью, вслушиваясь в себя, привыкая к новым ощущениям, почти физически чувствовал, как организм старается компенсировать потерю и ощутимо обостряются остальные органы чувств — слух, обоняние, осязание. Перед тем, как надеть повязку, я запомнил местоположение восьмёрки и дверной ручки. Это последнее зрительное воспоминание, сейчас дверь откроется, и я шагну в невидимое и неведомое. Беспомощный, полагающийся на неё, вверяющий себя. Так же, как и она — доверяющая, вверяющая, верящая. Доверие с закрытыми глазами. Я провёл пальцем по линии бесконечности из прохладного металла, по двери, изучая текстуру дерева и прислушиваясь к тактильным ощущениям. Вслушиваясь в тишину за дверью. Постучал. Ладонь легла на дверную ручку.
— Да?...
Она стояла прямо за дверью. Её голос — близкий и живой, в нескольких сантиметрах, за этой тонкой перегородкой.
— Ми, это я.
Ручка под ладонью мягко уплыла вниз, дверь скрипнула и ушла вперёд. Я шагнул через порог. И замер, вслушиваясь всеми органами чувств в неизвестное. Боясь отпустить дверную ручку. Ждущий. Я сделал шаг, свой ход в этой игре. Теперь её очередь. Теплые пальцы коснулись моей руки.
— Ну, здравствуй...
Её шепот в нескольких сантиметрах от моей шеи. Кожа пошла мурашками. Живой голос, в котором мой слух, обостренный слепотой, улавливает тончайшие оттенки. Её дыхание касается кожи, я чувствую, как шевелятся волоски на моей шее. Чувствую запах её тела и волос. Пьянящий и влекущий аромат желанной женщины. Её пальцы касаются моей руки, очень чутко, будто исследуя. Так, что всё во мне отзывается на это прикосновение. Кончики пальцев встречаются, здороваются, знакомятся друг с другом. Переплетаются, танец прикосновения становятся интимнее. Чувствую, как её чуть качнуло ко мне. У неё длинные пальцы с короткими ногтями и очень нежной кожей, мягкая ладошка, гибкое запястье. Пульс под тонкой кожей. Мне хочется почувствовать запах её запястья, попробовать его на вкус. Подношу её руку к лицу, вдыхаю, вожу кончиком носа, трогаю губами. Чувствую ток крови языком. Она чуть вздрагивает, касается пальцами моего лица, они пробегают по повязке на глазах, ныряют в волосы, скользят по скуле ко рту, трогают губы. Целую её пальцы.
— Ну, здравствуй, Ми...
— Иди ко мне...
Между нами происходит ритуал познания друг друга наощупь, на слух, на нюх. Мы пытаемся увидеть друг друга пальцами, губами, всем телом, всеми органами восприятия, кроме зрения. И я вижу Ми. Она не старая и не калека. Чуть ниже меня, с чувственным вкусным ртом, от которого невозможно оторваться. Стрижка с длинной чёлкой, закрывающей левую сторону лица, но сзади с полностью открытой, длинной и гибкой шеей. Провести по ней носом от впадинки за ухом к ключице и там задержаться, вдыхая её запах медленно, со вкусом, как гурман. И чувствовать, как её тело отзывается на это прерывистым вдохом, кошачьим изгибом спины и бесстыдно подставленной грудью. Обнаружить, что на ней лишь халат, наощупь развязать узел пояска, распахнуть полы и жадно нырнуть туда руками и лицом. Познавать, видеть её тело через прикосновение. Читать ладонями то, что рисуют на них твердеющие соски. Слушать прерывистое дыхание с тихим всхлипом, ловить губами подрагивание мышц живота под тёплой и такой отзывчивой на прикосновение кожей. Отзывчивость.
Незрячий, но с обостренным иным восприятием я отзывчиво реагирую на её прикосновения. Каждое из них оказывается для меня сюрпризом, я не знаю, где она меня коснется, как... Эффект неожиданности из-за слепой беспомощности обостряет мою чувствительность. Кожный покров кажется сенсорным полем, наэлектризованные волоски приподнимаются навстречу её рукам. Я чувствую ток, разряды в местах соприкосновений. Вздрагиваю, покрываюсь мурашками. Её руки разговаривают с моим телом. Тщательно, не торопясь, изучают, знакомятся. Гладят, трогают, щупают, бесстыдно познают. Играют музыку, тягучий блюз. Меня никогда не трогали так, и дело не только в моём ощущении бесконтрольности и полной отдачи из-за повязки на глазах. Было в её прикосновениях нечто большее, чем сексуальная ласка. Она читала моё тело, как книгу, написанную языком Брайля, а я читал её. И было в этом столько доверия и отзывчивости.
Мы оба остро реагировали на тактильные, вкусовые, слуховые ощущения. Какой-то другой уровень интимности, позволяющий настолько чувствовать друг друга. Когда доверие и отзывчивость приводят к слиянию. И зарождающаяся в ней дрожь перетекает в меня. Она стонет тихо, приглушенно, будто пытается подавить, стесняется. Но телу стыд неведом. Ми выгибается подо мной, раскрывается. Обеими руками охватывает мою голову. Чувствую, как смотрит на меня. Стонет, пальцы судорожно сжали повязку на моей голове. Сними её, Ми, я хочу видеть твои глаза сейчас. Как дрожат ресницы, глаза меняют цвет и зрачок сжимается в точку. Сними её, пожалуйста... Она бьётся подо мной, кричит, сжимает повязку ещё туже. Платок врезается в глаза, давит, делая темноту плотной и тяжелой. В такой темноте взрывы ярче.
— Кто ты, Ми?
Молчит. Уткнулась лицом мне в шею. Чувствую, как улыбается.
— Почему тебе так важно, чтоб мои глаза были завязаны до сих пор?
— Я хотела, чтоб мы были на одной волне.
— Поясни.
— Сейчас, только в душ схожу.
Её тело лежало в моих объятиях настолько уютно, что когда она встала, я испытал острое чувство потери. Оставшись один, невидящий, я весь обратился в слух. Встала с кровати, сделала три шага, чем-то пошуршала, ещё пять шагов, скрип двери, щелчок замка. И тишина. Жду шума воды. Тихо. Снимаю повязку, понимая, что она ушла. Я не стал её догонять.

Она исчезла из голосового чата, а я не мог выкинуть её из головы. Искал. Портье мотеля за мзду показал мне журнал. Она зарегистрировалась как Некто Ми. Ловил себя на том, что жадно всматривался в женщин с похожей прической и телосложением. Меня сводила с ума мысль, что женщина, чье тело я знаю наощупь, вслепую, может пройти мимо меня, а я её не узнаю. Будучи зрячим, я был слеп, как двухдневный котёнок. Через несколько месяцев я перестал искать её в голосовых чатах и встреченных незнакомках. Не забыл, нет. Просто во мне что-то угасло, пропал свет, я ослеп и плыл наощупь в вязком киселе будней.
Несколько лет не ездил на городском автобусе, чёртова машина сломалась. На задней площадке компания подростков, пожилой мужчина с авоськами, парочка в углу и девушка лицом к заднему стеклу. На ней темная куртка с просторным капюшоном, в руках что-то типа тонкого белого зонта. Повернулась.
— Простите, какая сейчас остановка?
Это её голос. Я узнал бы его из многих. Ми...
— Извините, можно пройти, прошу прощения...
Я наблюдал, как она передвигалась к выходу, люди расступались. Двери открылись, холодный ветер влетел, откинул капюшон, взметнул длинную чёлку, открывая лицо с огромными, непроницаемыми чёрными очками. Сошла. Дверь закрылась, и автобус тронулся с места. А я смотрел, как она стоит на остановке, подставляет улыбающееся лицо ветру и чутко пальпирует белой тросточкой асфальт перед собой. Автобус повернул за угол.
— Водитель, стой! Мне надо сойти! Откройте двери!
Взвизгнули тормоза, качнуло, двери разъехались, и я вывалился в холодный ветер. Пару секунд жадно глотал его, откинув голову и зажмурившись. И побежал. Добежал до угла, остановился... Сердце билось в своей клетке о прутья рёбер взбесившимся зверем, барабан пульса грохотал внутри черепа, а снаружи завывал ветер, но и сквозь этот шум я услышал постукивание трости из-за угла. Оно приближалось, я смотрел на угол дома, ожидая, что вот-вот белая тросточка покажется из-за угла и стукнет по асфальту передо мной. Тук-тук, ещё шаг, ещё ближе. Сердце замерло на миг, я судорожно глотнул воздух, развернулся и быстрым шагом пошёл к остановке. Не оглядываясь.