Астролябия

Давеча, ковыряясь в содержимом внезапно ожившего винчестера, надыбал я свой старый рассказик, благодаря которому много лет назад выиграл на одном из литературных сайтов бутылку настоящего Божъесобачинского Barcelo Anejo. Фишка конкурса была в том, чтобы до конца дня намарать сочинение, в котором непременно содержались бы следующие слова: «Астролябия, маркшейдер, презумпция, пропорция, предопределённость, гондольер, оторочка, постромки, вантуз, протуберанец, чапельник».

И так набрякла в районе среднего уха незваная слеза от déjà vu нынешних реалий, что захотелось и здесь поведать эту грустную историю. Знаю, что обещал с некоторых пор старчески попёрдывать исключительно в камментах, да «нэ лiзэ воно у крiнку». 

На стене в папином кабинете чуть левее вечно заваленного бумагами стола, между книжным шкафом, важничающим золоченым тиснением сафьяновых переплётов и огромным витым фикусом висело загадочное устройство из двух эксцентрических вращающихся картонных кругов, усеянных цифрами и разноцветными рисками. Маленький Серёжа подслушал как-то раз, как папа рассказывал дяде Жене, что с его помощью он определяет какие-то загадочные «мамины дни». Папа называл его «Астролябия остролюбия». Конечно, маленький Серёжа не знал, что это такое, но звучало завораживающе, как протуберанец или маркшейдер, например. Папа знал так много непонятных слов, что Серёжа совершенно искренне считал, будто папа каждую ночь достаёт из пузатого шкафа одну из своих важных книг, находит словечки позаковырестее и до самого утра прилежно зазубривает их. Презумпция таких выводов была очевидна. Когда мальчик только учился ходить, его мама однажды загляделась на черноволосого красавца, как две капли воды походившего на того гондольера с которым ещё до замужества её связывало кое-что помимо экскурсий по венецианским каналам. Причём это «кое-что» было столь исключительных пропорций, что постромки сыновьих ходунков от этих воспоминаний дрогнули в материнской руке, а сам он сверзился в канализационный люк, оставленный в тот злополучный день открытым со всей беспощадной предопределённостью законов Мерфи. Мальчика, конечно, спасли, но его когнитивные способности пострадали безнадёжно.

Вот и сегодня, в свой девятый день рожденья, он, присосав на головёнку вантуз, носился по квартире, крича, что он ушелец с ай-да-барана и пугал помалу собирающихся гостей привычной оторочкой пены у сиреневых губ и стеклянно выпученными глазами.

В кабинете мужчина поднял из бокала с коньяком грустный взгляд, и устало произнёс:

— Родная, давай попробуем ещё раз. Ну, не наследственный же он дебил. Следующий может вполне нормальным получиться...

— Извини, дорогой, но сегодня я не могу, — засуетилась женщина, пряча быстро набухающие театральными слезами глаза.

— А мне твои извинения, как свинье чапельник, — отрезал мужчина и трясущимся пальцем, как божьим перстом, ткнул в астролябию.

Через девять месяцев у маленького Серёжи появился братик. Ещё через год Серёжа начал его учить, как играть с пиписей в засучанку.