Лемминги — гл.16 «Ночь»

 

Раздумья начали терзать Илью ещё в автобусе. Он едва успел на последний рейс, и вместо просторного «Икаруса» его увёз душный лиазик, пропахший махоркой и потом.

С чего же всё началось? С вечерней мглы за окном? Да, наверное, с неё. Оглядываясь на хмурые лица редких пассажиров, Илья вдруг стал воображать себе крайне неприятные встречи.

В городе его ждал путь от автовокзала до остановки, где вполне могли встретиться какие-нибудь грабители. Или наркоманы. Интересно, правду говорят, будто они могут человека зарезать за дозу? Ох, нет, совсем не интересно...

Днём-то не страшно! Днём воздух серебристо прозрачен, а потому пути ясны. При свете дня даже происшествия служат делу. А вот ночью — кто знает? Сможет ли светлый звон пробиться сквозь тьму?

Лиазик подпрыгнул на ухабе. Илью подбросило, и он с размаху въехал коленом в спинку сидения впереди.

«У-у, да за что мне всё это?!»

 

Потирая колено, он снова задумался, но уже о другом.

Полина, конечно, неправа. Значит, она его слепым считает? Ну-ну, сама-то сколько упускает, как и многие другие, а реальность отрицает Илья, ага. Обидно! С другой стороны, он действительно, гм... Старался игнорировать некоторые проблемы. А что такого? Нужно делать то, что можешь, иначе недолго и треснуть.

Но ведь антимир не спрашивает, подождать ли ему с наступлением. Пока все отворачиваются от падших людей, те возводят умвельты, пропитанные духом смерти. Пузыри, грозящие втянуть в себя остальных.

Полина, конечно, неправа, но ведь действительно бывало такое, что Илья избегал трудных случаев. Боялся проиграть или даже стать жертвой агрессивного зверька. Пора завязывать с таким подходом. В следующий раз он обязательно...

— Конечная, — сообщил водитель со своего места и зашёлся астматическим кашлем.

Вот и добрались. Может, ещё не так поздно? Илья взглянул на запястье и с досадой щёлкнул языком. Именно сегодня он всё-таки забыл завести часы.

Дождавшись, пока сойдут остальные пассажиры, он безо всякой охоты вышел в ночь.

 

Промозглый ветер швырнул ему в лицо запах помоев. Днём автовокзал полнился людьми, теперь же обнажилось всё, что они по себе оставили. Над переполненными урнами, словно в насмешку, горел единственный фонарь, да электронное табло на здании станции высвечивало время: без пяти десять. Дорога к перекрёстку, за которым начиналась черта города, оставалась темна. Неожиданные звуки вырывались из глубин ночи: то пронесётся машина, то вскрикнет или засмеётся кто-то.

Страшновато.

Ночной город напоминал перевёрнутые минуту назад песочные часы: пустая стекляшка, в которой перекатываются редкие песчинки.

Илья знал, что ночью на улицах тоже встречаются лемминги. Знал он также, что совладать с такими чрезвычайно трудно. Упорные, они брели к своей невидимой цели, пошатываясь, и оскаливали острые жёлтые зубки на всякого, кто попробует ухватить их за шкирку, чтобы остановить. Когда-то Илья попробовал раз-другой, но больше не пытался. Всё равно ничего не выйдет — так незачем подвергать себя пустому риску.

Но сейчас нельзя было отступать. Что, если хищники как раз-таки охотятся ночью? Выходят на улицы в те часы, когда он не присматривает за своим разрозненным мохнатым стадом.

Правда, ума не приложить, что они днём-то делают в таком случае, откуда средства на жизнь. Эх, вот бы ему самому в довесок ещё способность сутками не спать! Или не нуждаться в пище. Ужас, как есть хочется... Неужто высшим силам трудно сделать такое маленькое чудо, чтобы он мог сопротивляться целой стае хищников в одиночку?

Илья побрёл к перекрёстку, поминутно оглядываясь. Вдоль шоссе идти до остановки троллейбуса было дольше, чем по тропе наискось, но безопаснее. Дойдя до следующего рабочего фонаря, он перевёл дух: похоже, пустые улицы не таили никакой угрозы.

Раз так, нужно обязательно устроить себе ночное дежурство. Прямо завтра, чего тут тянуть. Отоспаться, наготовить бутербродов, взять с собой что-нибудь для самообороны.

Новый порыв ветра заставил его съёжиться и поднять ворот куртки. Шапка — вот, что он прихватит. Теперь всё отлично спланировано. Ну держись, ночь!

Оставалось пройти квартала полтора, худо-бедно освещённых фонарями. Вдоль улицы теснились приземистые двухэтажные домики. В их зарешеченных окнах приглушённо горел упрятанный за шторами свет. Ещё немного — и он тоже будет дома. Подогреет остатки молока, завернётся в плед по самые уши, которые пока что стремительно мёрзнут, бр-р, но в транспорте быстро отойдут.

Вот и остановка. Там уже кто-то сидит — вероятно, ждёт троллейбус. Илья подошёл, присел рядом.

 

Прошло минут пять. Мимо с гулом пролетали редкие автомобили. Напротив, через дорогу, было темным-темно, только дрожали лохматые очертания деревьев.

— Давно ждёте? — спросил Илья сидящего рядом. Тот не ответил. Повернувшись, Илья заглянул в лицо соседу, чтобы проверить, не уснул ли тот часом.

Только тогда он увидел, что сидит рядом с леммингом.

Крупный зверёк с округлой спиной и жирной холкой норовил припасть к скамейке. От него даже пахло чем-то вроде грязной шерсти. Кто он? Сколько ему лет?

— Простите, вы тоже ждёте троллейбус? — повторил Илья погромче.

Лемминг приоткрыл глаза. Теперь он одурело глядел, не моргая и как будто сквозь.

Неважно. Поехали. Илья широко улыбнулся и начал:

— Вижу, проблемы совсем задавили. Хотите, помогу вам чем-нибудь?

Лемминг не отреагировал. Он продолжал буравить Илью немигающим взглядом чёрных глаз, холодно блестящих в минорном свете фонаря. Вдруг он заверещал — пронзительно, как умеют только лемминги:

— Тараканы! Тараканы по всем бегают! Прибей их, прибей!

— Но тут никаких...

— Сейчас сожрут, дави тараканов!

Вскочив, зверёк помчался на проезжую часть. Илья кинулся следом, попытался удержать, но где там! Лемминг рвался прочь изо всех сил, как будто от этого зависела его жизнь — да так оно и было, наоборот только. Кто знает, может, Илье удалось бы сладить с пойманным, но рёв мотора заставил его инстинктивно отпрыгнуть к тротуару. Автомобиль пронёсся на полной скорости... а посреди дороги остался большой мохнатый ком. Уверенный в гибели зверька, Илья вскрикнул, схватился за голову, но через секунду лемминг выпрямился — видимо, просто потерял равновесие. Илья снова шагнул к нему, но зверь со всех ног пустился прочь, щипая себя лапами в поисках невидимых насекомых, и скрылся в посадке через дорогу.

Сбежал.

— Что поделать. Лемминги, как обратятся полностью, становятся очень шустрые. А я так устал. Вот и не смог угнаться, — прошептал Илья одними губами сам для себя. Или для серебряного звона.

Да где же, будь он неладен, троллейбус? Не станет же он ходить реже, чем раз в пятнадцать минут?

Илья вернулся к остановке. Его всё ещё трясло, и чтобы отвлечься, он подошёл к фонарному столбу — взглянуть на синий щиток расписания. Постоял перед ним какое-то время. Потёр переносицу.

— Вот как, — сказал он наконец вслух. — Никогда не обращал внимания.

Так обнаружился ещё один неприятный закон ночи: с её наступлением общественный транспорт прекращал работать. У этого номера, судя по щитку, последний рейс начинался около восьми вечера. То есть, долгожданный вагон уже часа полтора наслаждался законным отдыхом в депо. Каков счастливец.

До кружки горячего молока и постели таким образом оставалось не полчаса, а три-четыре. Даже полуночники уже отойдут ко сну, и тогда многоэтажки превратятся в глухие чёрные скалы, а ему придётся блуждать среди подворотен, и никто не услышит зова помощи, если...

Ну, хватит.

Устало согнувшись, не глядя по сторонам, Илья зашагал прочь от остановки, где ещё витал животный запах упущенного лемминга.

Он шёл вдоль четырёхполосного шоссе, которое должно было привести его прямиком к центральному парку. Но когда спустя полчаса он добрался до парка, то понял, что не знает, куда идти дальше. Множество улочек разбегалось в разные стороны, все они в темноте казались незнакомыми. 

Приходилось внимательно всматриваться, чтобы не свалиться в подвал или не подвернуть ногу на разбитом асфальте. Не поднимать глаз на редких прохожих, заметив, как ползут навстречу их расплывчатые тени. Не замедлять шага. Идти, идти, идти.

Ночной город — как куртка подкладкой наружу.

Что днём выставлялось напоказ, теперь скрывалось за роллетами. Редкие магазинчики ещё работали, но Илья с трудом узнавал вывески. Мимо круглосуточного продуктового, чья ночная, изнаночная сущность оказалась «наливайкой», он вообще попытался прошмыгнуть как можно быстрее. Около неё крутились очень недружелюбные лемминги. Кто-то — начальной фазы: прорезались зубы, изношенная одежда сменилась мехом. У кого-то — уже терялось лицо. Но воля и достоинство ещё оставались, что делало их только опаснее в условиях стаи.

Один из леммингов отвлёкся от бессвязной беседы с товарищами, чтобы с любопытством проводить его взглядом. У мохнатого существа оказались живые глаза. Даже пройдя мимо, Илья спиной чувствовал: смотрит.

 

Ему вдруг представилось, как здесь проходит хищник. О, этот не стал бы жаться, надвигая на уши ворот! Он-то ступил бы на территорию леммингов, как хозяин. Широкоплечий, в стильной кожанке, он без смущения метнул бы ответный взгляд, чтобы интерес легкомысленного зверька разгорелся. Такие лемминги всегда голодны по беседам. хищник заговорил бы с ними первым и убедил в чём угодно.

Сердце Ильи заколотилось, словно маленький серебряный бубенец. Неслышимый чистый звук пронёсся над его смятенной головой.

Можно сделать то же самое. Он мог бы заговорить с ними. Выступить перед ними. Что-то в таком роде.

Он остановился.

Что терять? Не станут же его взаправду колотить за простую болтовню, в самом деле! В худшем случае, сочтут безумцем, но вреда от этого никакого — при свете дня всё равно в лицо не узнают. А вот в случае успеха, хотя бы малейшего, целая стайка леммингов затормозит свой бег. Вот это был бы потрясающий опыт, просто дух захватывает!

Верно, это опыт — прозвенело в его мыслях понимание. Однажды ему, быть может, придётся уводить сразу множество зверьков от немедленного самоубийства, не постепенного, как сейчас...

 

Эта перспектива на миг представилась Илье такой явственной, что восторг сменился паникой. «Не хочу!» — он дунул прочь по улице почти бегом. Руки колотило ледяной дрожью, и вовсе не от ночной прохлады. А звонкая мысль всё не отступала: даже если он провалится сейчас, это всё равно может помочь. Обязательно поможет! Он познает свои слабые места, он прочувствует, каково удерживать нескольких леммингов разом... Ощутит вкус дерзновения, в конце концов!

Но Илья так и не смог заставить себя вернуться. Уже сбежал, уже показал спину — ничего не исправишь. 

 

Ночь снова обняла его, повела по незнакомым улицам, и он, не разбирая дороги, шёл. Шёл торопливо, метаясь от переулка к переулку, то выискивал освещённые улицы, то пытался срезать через дворы. Иногда упирался в тупики гаражей и выбирался, раздосадованный, обратно. По телу ползла усталость, она обжигала ноги, забиралась в голову и там гудела, тянула к земле.

Мимо иногда проезжали автомобили, но ловить попутку было страшно, даже страшнее, чем остаться ночевать в одном из дворовых закутков. Один раз ему пришлось свернуть на другую улицу, потому что на перекресток вышла шумная компания. Бритоголовые парни в спортивной одежде прошли мимо, выкрикивая речёвки.

К счастью, попадались не только исправные фонари, но и светящиеся окна. Тогда Илья всматривался в мягкую желтизну, рискуя подвернуть ногу на неровных дорожках. Он старался ухватить личное: угол шкафа или настенного ковра, люстру, цветочный горшок на холодильнике. Тогда можно было представить, как именно воцаряется любовь и уют в отдельно взятой квартире, через какую именно призму преломляется универсальное чувство покоя, известное ему благодаря собственным вечерам: лампа, книга да ангельские лики.

 

Но вот кварталы пятиэтажек и низеньких старых домов уступили рельефным бетонным плитам забора. Вдоль забора шла дорожка, по ней торопливо шёл навстречу человек, зябко натягивая капюшон.

Только тогда Илья чётко понял, куда забрёл. Это был городской хлебзавод.

Приятное здание! Стены выложены мелкой плиткой, даже в пасмурный день похожей на тёплое печенье. Проезжаешь мимо на трамвае — виден рисунок на кладке: толстый такой колос, и ещё цветная кайма по верху.

Однако ночью он выглядел совсем другим, этот печенюшный дом. Асимметричная чёрная глыба едва выделялась на фоне тёмного неба. Хорошо, что далеко впереди, поверх ворот свисал на проводе фонарь без крышки. Наискось прикрученный, холодный, но яркий.

Илья с облегчением выдохнул, выпуская из себя неприязнь к этому глухому месту и неестественному свету. Теперь хоть понятно, куда идти! Он поспешил вперёд, вдоль стены, проводя расслабленной рукой по её ребристости, будто на легкомысленной прогулке.

Шершавость остывшего бетона помогала не отключаться на ходу.

Шершавость и...

Липкость?

Илья отдёрнул руку. Подставив ладонь на свет, он увидел на пальцах что-то вроде смолы. С опаской он оглянулся на стену. В полумраке виднелись чёрные пятна правильной формы...

Да это же тот самый знак. Три чёрных кружка в общей кайме. Так жирно наведены, что аэрозольная краска не высохла сразу. Сколько ей вообще нужно времени? Когда он сам вооружался баллоном и закрашивал подобную метку, потёки застывали довольно быстро. Илья коснулся внешней окружности, более тонкой. Глянцево и сухо.

Он здесь. Он бродит где-то рядом, этот невидимый художник. Вперёд или назад? Тут Илья понял. Он развернулся и кинулся назад, в темноту, едва отгоняемую редким уличным освещением.

 

Видно, человека в капюшоне подзадержала ещё одна подходящая стена, потому что Илья нагнал его быстро. Граффитчик целился баллоном в стену дома, и лампочка под навесом соседнего подъезда выдала его. Илья тихо, очень тихо зашёл со спины — научился на леммингах, эффект неожиданности всегда работал на него — и бодро сказал:

— Очень красиво!

Собственная неискренность показалась ему скрипящим на зубах песком, но поразмыслить об этом он не успел, потому что незнакомец шарахнулся в сторону, огрев его баллоном по скуле.

Илья быстро поднял ладони вверх жестом примирения:

— Эй, стой, стой, поговорить надо, всё хорошо, не беги!

Граффитчик и правда остановился после нескольких прыжков. Некоторое время он стоял, вероятно, раздумывая. Затем сунул баллон в карман, широкий такой карман-кенгуру на животе, и развалисто подошёл к Илье. Лицо его оказалось наполовину скрыто не то платком, не то шарфом, а по блестящим глазам навыкате было не разобрать: заинтересован он, испуган или в ярости.

Видимо, всё же заинтересован, потому что, вынув руку из кармана, он протянул её Илье и сказал:

— Я Арт-ноль-пять. Бомблю два года уже. Видел?

— Арт, — повторил Илья, пожимая широкую шероховатую ладонь. — Ого! Знаю, встречал много раз. У нас в соседнем дворе твоя подпись на ларьке. Я Илья, будем знакомы.

— Тег. Не подпись, а тег. Нравится? — Арт мотнул головой в сторону недорисованной метки. — Знаешь, что это?

— Нет, но меня очень заинтересовало, вот и подумал, не расскажешь ли?

— Сам не знаю. Пошли.

 

Граффитчик развернулся и шагнул в ночь, не оглядываясь. Илья в недоумении последовал за ним, потирая скулу. Арт шёл быстро, от его уверенной походки враскачку ничего не осталось — наоборот, он весь вытянулся, как бегущий кот. Они обогнули дом, прошли вдоль следующего. Хотя освещение тут было получше, Илья совершенно не понимал, куда ведёт его молчаливый спутник, а главное — зачем.

— Как это — сам не знаешь? — спросил он наконец.

— Потом, — бросил Арт и резко нырнул в темноту двора.