Нас ждут из темноты

Огромные хлопья снега падали с темного неба совершенно бесшумно. Пройдя длинной улицей, миновал два спящих заметенных дома. Хата отличалась от пройденных не только светом из всех окон, но и криками покойного Клинских: «Нас ждут из темноты». Оглянувшись на неуютную темноту, поглотившую хутор, постучал в калитку. Дверь в сени рывком распахнулась, и в глаза ударил луч мощного фонарика. Под фонариком угадывалось дуло ружья.

— Ты откуда? — брат поскрипел по снегу, приоткрыл калитку. — Проходи в дом.

Я прошел темные сени, попал в комнату без окон, с холодильником, русской печью и столом. На столе стояла «четверть» с темной жидкостью, рюмка и большая сковородка с мясом, угнездившаяся на фанерке.

— Как ты сюда добрался? — выключил орущий магнитофон.

— На автобусе, потом пешком, а потом егеря подкинули на УАЗ-ике.

— Давай, что ли, за встречу?

Я сел на колченогий табурет, он взял с ободранного холодильника засиженную мухами рюмку, достал из висевшей на стене холщовой сумки вторую вилку. Налил себе в грязную рюмку, подтолкнул мне стоявшую на столе.

— Что за вкус такой странный?

— Бабка на травах каких-то настаивает. Не вовремя ты приехал, — снова налил.

— Не рад мне?

— Упырь у нас завелся...

— Упырь? — прикидывая про себя, что брат свихнулся в глуши от одиночества и самогона, согласился я. Тем более предпосылки были: его отец вторую жену расчленил топором и ныне пребывал на зоне. — Это дело житейское.

Чокнулись и выпили.

— Я тебе серьезно говорю! Четыре дня назад повесился Хандик — ты его дом проходил, — махнул рукой. — Я пошел в гости, выпить думал, а он висит в комнате. Бр-р-р, — брата передернуло от воспоминания. — Висит и покачивается.

— Дальше что? — нарушил я повисшую тишину.

— Брат его, Колька Мэр, там, за болотом живет, — новый взмах руки, — я к нему побежал. Пошли к Хандику в хату, а его нет — только веревка оборванная болтается, — наполнил рюмки. — На следующую ночь пропал приезжий — Андрюха-москвич, он возле Мэра жил. Дверь открыта, снегу намело, а самого нет. Колька сказал, что к нему мертвый Хандик приходил и всю ночь под окном простоял... Я теперь боюсь выйти из дома. Квашу и музыку слушаю, чтобы не страшно было.

— Бодрящая музыка, ничего не скажешь.

— Мои детские кассеты. Весь «Сектор» тут лежит.

— Может, тело унес кто? Мэр похоронил братца, а теперь пугает? А Андрюха подался куда-нибудь в соседнюю деревню и загулял?

— На чем он мог податься? Восемь километров через лес, по снегу? Единственная кобыла была у Мэра, и та околела на прошлой неделе.

— Много тут вообще народа?

— Я, ты, Мэр, и на том конце хутора, — рука брата обозначила перпендикуляр к условной оси между домами Хандика и Мэра, — дед и бабка Чепины живут.

— Свалить все вместе вы отсюда не пробовали?

— Дед с бабкой не пройдут по сугробам, телефон не работает — где-то линия порвана. Сюда никто не ездит.

— Спать где можно лечь?

— Лезь на печку.

— Ты больше не пей, а ложись, — беря ружье и открывая ствол, сказал я. — Завтра посмотрим, что тут за упыри, — вынул из ствола патрон, посмотрел ствол на просвет. — Оружие надо чистить.

— От деда покойного осталось.

— Патроны хоть настоящие? — с сомнением осмотрел явно еще дедом снаряженный патрон.

— Пробовал — стреляют.

— Свет гаси, — влезая на печь, скомандовал я.

Он погасил свет, и наступила полная тишина, не считая взвывшей где-то собаки, подавившейся визгом. Я провалился во внезапный тяжелый сон с запахом корицы и до позднего рассвета спал как убитый.

 

Утром Миха растопил печь и грел закопченный жестяной чайник. Раздался стук в калитку. Вышли на крыльцо: я с ружьем в руках, брат с топором. За забором стоял худощавый мужик в лоснящейся ушанке, плащ-палатке, выцветшей до такой степени, что могла считаться белой, и с косой в руках.

— Мэр, — брат открыл калитку. — А это брат мой. Ночью приехал.

— Николай, — мужик протянул руку, перехватив косу левой. — Можно просто — Мэр.

— Привет, — пожал протянутую руку, уловив стойкий запах перегара.

— Ты на чем приехал?

— Егеря подвезли, а так пешком.

— Коса — от нечисти лучшее средство, — отступил на пару шагов и резко взмахнул косой перед собой. Лезвие со свистом рассекло морозный воздух. — Любую тварь развалю! Пошлите к Чепиным, надо что-то думать.

— Что думать? — спросил я, внимательно глядя на снежные сугробы — моих вчерашних следов совершенно не было видно.

— Как с упырем бороться, — пробубнил Мэр.

«И этот того», — топая по снегу, подумал я. Один допился до белки, второй с косой ходит — все сдвинутые. Пару километров по глубокому снегу и нас встретил дом стариков. Встретил насаженной на колья забора тушей собаки с замерзшей горкой крови под ней.

— Все, в дом можно не идти? — спросил брат и обессиленно прислонился спиной к столбу.

— Постой тут, — согласился я, снимая с плеча ружье и взводя курок.

— Пусти, — вперед прошел Мэр, с трудом отодвинул занесенную калитку и, широко размахивая косой перед собой, двинулся к молчаливому дому, хмуро наблюдавшему за нами парой узких окон.

Не спеша пошел вслед, держа на прицеле распахнутую дверь. Мэр умудрился размахивать и в доме, с грохотом обрушив что-то. Я осторожно прошел в горницу. «Смерть всегда неприглядна», — подумал, глядя на искаженные болью лица стариков. У старушки разорвано горло сбоку и сломана челюсть, а несчастный дедушка мог бы похвастаться выпущенными кишками и раздробленной скулой. Мэр вертелся по комнате и продолжал размахивать косой над телами.

— Хватит, им ты этим не поможешь. Пошли отсюда, тут работа для следователей, а не для косаря, — позвал я и пошел из дома.

— Что там? — спросил Мишка.

— Убиты, — плюнул на снег. — Надо до цивилизации добираться и милицию звать.

— Как? — спросил вышедший Мэр. — Пешком?

— А хотя бы и пешком.

— Снег всю ночь валил. Мы пока сюда дошли, и то выдохлись. Ты предлагаешь до Гавриково пехом топать? Иди, а я останусь.

— Мих, а ты как?

— Реально не пройдем мы восемь кэ-мэ. Заблудимся в сугробах. Надо засесть всем в одной хате и ждать.

— Чего ждать? Весны? У вас три трупа и один пропавший без вести, чем быстрее поставим в известность органы, тем лучше.

— А что на морозе с телами сделается? — спросил Мэр. — Погода восстановится и можно будет что-нибудь придумать.

— Что думать? Неужели лыж нет в деревне? Дайте мне лыжи, я дойду.

— У меня две ходки! Мне нельзя к ментам идти!

— Ты пойми, чем позднее сообщим, тем больше сами на себя подозрения наведем.

— Правда, нет лыж у меня — устало вздохнул. — Пропали куда-то еще на той неделе.

— Миш, у вас как с лыжами?

— Я не встречал, поискать можно, но не знаю даже.

— У Хандика? — перебирал я варианты.

— У него лыж нет, — сообщил Мэр. — Он их сжег, когда белка была.

— Давно белка была?

— Да почитай как пару месяцев тому. Ладно, пошли обратно, а то замерзнем.

Добрались до Михиной хаты. На снегу четко выделялись свежие волчьи следы: зверь пришел из леса, начинавшегося метрах в двадцати от дома, постоял, глядя на окна, и ушел обратно.

— Пока нас не было, — ткнул в следы Мэр, — он приходил. Оборотень! — размашисто перекрестился.

— Так оборотень или упырь? Ты бы определился.

— Какая разница? Это одно и то же.

— Оборотень — человек, перекидывающийся в волка, а упырь — оживший мертвец, — прояснил я. — Надо бы лучше традиции народные знать.

— Нам не до того, чтобы философии изучать! — обозлился Мэр. — Какая мне разница, кто кишки выпустит: оборотень или упырь?

— Значит, Хандик — упырь, а оборотень — Андрюха, — сделал вывод Миха.

— Я к себе пойду, — Мэр поправил треух.

— Пошли к нам, вместе безопаснее.

— Выпьем и потопаю, чтобы до темноты домой попасть.

Гурьбой ввалились в дом.

— Косу в сенях оставь, а то порежешь кого, — сказал брат.

Я прошелся по дому, оценивая горницу, куда вчера так и не попал, при дневном свете. Разбитое стекло было заткнуто подушкой. Посмотрел сквозь уцелевшее стекло, прикинув, где то место, откуда вел волчий след. Мишка подбросил дров в печь, я начал чистить картошку. Мэр сел напротив. Я молча чистил картошку и искоса смотрел на его руки. Татуированные воровские перстни мне совершенно не нравились.

— Хватит, сейчас покрошу, — Миха взял у меня нож, споро накромсал картофелины на сковородку из-под кролика. Ловко закинул сковородку в печь. Приволок табуретку из комнаты. Достал третью рюмку, из сумы третью вилку. Наполнил рюмки. — Ну, за упокой.

— Землю пухом и светлая память, — хором сказали мы с Мэром и выпили.

Брат разделал остатки кролика.

— Закусывайте.

— Опять кролик? — скривился Мэр. — А кур больше у бабки нет?

— Тебе что тут, птицефабрика? Крол, и тот последний. Не хочешь, не ешь, — вновь наполнил рюмки.

Молча выпили. Брат и Мэр украдкой стреляли взглядами друг в друга и ничего не говорили.

— Ты до весны ждать предлагаешь? — задал я вопрос Мэру.

— Нет, надо хаты сжечь — чтобы упыри не плодились!

— Какое сжечь? Ты как потом с милицией будешь объясняться?

— Вдруг дед с бабкой тоже упырями станут? А? И вообще, что-то ты отсюда спешишь выбраться. Может это ты их и убил?

— Я вчера приехал — когда я мог их убить?

— Может, сначала убил, а потом сюда пришел. Следы-то замело за ночь, — продолжал бурить меня взглядом.

— Мэр прав: любого из нас можно обвинить в убийстве. Даже тебя.

— Хаты надо сжечь, — опять высказался Мэр. — Сожжем и концы в воду. Когда снег сойдет, то сообщим, что пожар был — никто и разбираться не будет.

— А упырь? — ехидно поинтересовался я. — Ты же сказал, что убивал упырь, а теперь предлагаешь дома сжигать с телами.

— После того, как все сгорит, ему прятаться негде будет. Днем он спит — найдем и убьем. Хватит жевать десны!!! — заорал Мэр. — Или помогай нам или сиди в хате и не высовывайся.

— Тебе тоже резона нет — с мусорами встречаться, — поддержал Миха. — А то потом сам не рад будешь.

— Хорошо, но жечь хутор глупо.

— Других вариантов нет, — гнул Мэр. — Огонь все следы спрячет и концы в воду. Наливай, Миха.

Мишка налил по рюмке. Молча выпили и кто чем зажевали. Милиция казалась меньшим злом по сравнению с ночевкой с психами.

— Я отойду на дальняк, — я встал, вышел, но вместо огорода пошел на улицу.

Дошел до волчьего следа, прошел по нему меж двух берез, видимо, болотце тут начинается. Натоптано и кости валяются: либо коровы, либо лошади. Рогов нет, значит, лошадь. Судя по следам, волк тут был не один.

Вернулся в дом, сел на место. Мэр молча показал на бутылку. Мишка снова наполнил. Подняли рюмки, молча выпили, они вновь обменялись взглядами. По ходу, милые сельские жители решили меня напоить, чтобы вырубился. А вот где я очухаюсь: в горящем доме или в холодном сугробе и очухаюсь ли, зависит только от них.

— А кобылу сдохшую куда дели? — пьяным голосом спросил я.

— Похоронили.

— Не могилу же вы копали в мерзлой земле?

Озадаченно переглянулись.

— Я ее на огород затащил, — принялся объяснять Колька, осторожно подбирая слова, — а она ночью того... исчезла... — пьяно рассмеялся. — Ты сам-то как, тянул?

— Пока нет. А ты за что чалился?

— Первая ходка за кражу — магазин в Гавриково ломанули с Хандиком.

— А вторая?

— Хандик когти брал, что я у электриков спер, и с пацаном одним провода с линии поснимали. Менты приехали и меня повязали. Я когти в колодец бросил, а они меня заставляли доставать.

— Достал? — вспоминая раны на лицах стариков и прикидывая, как будут выглядеть удары от когтей электрика, спросил я.

— Нет. Потом только, после отсидки...

— Картошка поспела, — разрядил обстановку Миха, вставая и доставая сковороду. Водрузил на фанерку. — Пойду дровишек принесу, — взял ружье, оглянулся на меня и вышел за дверь.

— За что ты их?

Его зрачки непроизвольно метнулись на стол, оценивая расположение ножа и сковороды, вернулись на меня, кинулись мне за спину. Если бы я не знал, что в доме никого нет, то вполне мог бы на это купиться.

— Понимаешь... — начал, стремительно разворачиваясь к столу.

Я подхватил его левой рукой за левый рукав, и, используя инерцию движения довернул дальше. Правая рука точно пошла в незащищенный затылок Мэра. Он рухнул на стол, чудом не угодив лицом в картошку. Захватив правой рукой за воротник, сильно рванул руками, сбрасывая его на пол. Врезал ногой в голову — на всякий случай.

Дверь распахнулась, и ствол ружья уставился мне в лицо. Мишка стоял на пороге и руки его совершенно не дрожали.

— Будешь в брата стрелять?

— Руки подними!!! — сорвался на крик.

— Как скажешь, — поднимая руки, сделал шаг вперед, — А ударник ты проверил?

— Что? — растерялся Мишка.

— Там, посмотри, — отработанным движением подхватил ствол ружья и с силой толкнул от себя.

Не удержав равновесия, он стал падать назад. Проворот ружья оставил оружие в моих руках. Шагнув вперед, рубанул лежащего брата прикладом.

Затащил брата в кухню. Пластиковые строительные стяжки послужили неплохими наручниками. Поставил на стол магнитофон, утопил кнопку записи. Начал поливать негодников тонкой струйкой самогона. Довольно скоро очухались.

 

— Теперь с самого начала и поподробнее.

— Пошел ты, — отозвался Мэр.

— Хорошо, начну сам. Версия у меня такая... Вы убили бабушку, так?

— Нет, — всхлипнул Мишка, — умерла сама, а Мэр позвонил мне из Гавриково.

— Ты приехал, и?

— Пенсию за нее все равно Мэр в Гавриково на почту ездил получать. Похоронили ее. Позвонил дядьке, что бабка в больнице, а я пока тут поживу.

— Остальных за что? Неужели из-за пенсии?

— Выпивали, у Андрюхи, и... он долгов наделал и сорвался сюда. Похвастался, что три лимона увел. Нас бес попутал, мы его втроем и придушили.

— Третьим Хандик был?

— Да. А тут я узнал, когда дядьке звонил, что ты приезжаешь. Решили тебя того... и в хате сжечь, вроде как ты — я это.

— Ты изначально собирался принести меня в жертву?

— А что делать? Другим предки квартиры, тачки покупают, а я в двадцать лет у дядьки живу! Мне даже девушку привести некуда! А так, у меня штука баксов есть — за мать получил. Добавил бы эти бабки и купил квартиру. Все хорошо получалось, а тут тебя черт принес! Идея была Хандика тебя завалить вместо меня. Андрюхино тело за Мэра бы выдали.

— За Хандика кого хотели выдать?

— Он хотел тут остаться.

— Его за что убили? Три миллиона плохо на троих делились?

— Сидели тут, пили, он начал понтоваться. Наганом стал размахивать, случайно выстрелил и через окно лошадь убил. Мэр сгоряча его и ухайдохал.

— Лошадь поленились в болоте топить?

— Тяжелая, отволокли недалеко. Потом волки стали приходить — жрать.

— А Чепины стали ненужными свидетелями?

— Да.

Повисла тишина. Говорить было больше не о чем.

— Вот так и вас зароют в подзоле, — смотрел на золу в печке. — Нomo homini lupus est. Учитывая гнилость ментов, вполне можете откупиться — для деревни сумма немалая. И на суде можете отказаться от своих слов. Руки марать о такую мразь не хочется. Привяжу к деревьям и оставлю на ночь. Вариантов немного: либо околеете от холода, либо волки вас сожрут. Если останетесь в живых, все равно станете калеками. Тогда, так и быть, отведу в деревню и сдам милиции, — достал из рюкзака шнур.

— Тебя искать будут! — взвизгнул Миха.

— Про меня тут никто не знает.

— А егеря???

— И не вспомнят. Вставай, — воздел Мэра.

— А письмо? Я же тебе письма посылал.

— Тот, кому ты посылал письма, второй месяц как числится погибшим. И зовут меня теперь не Вася.

— Я отдам тебе деньги! Они в подвале лежат, только отпусти! Я же не виноват!

— Ладно, Андрюху и Хандика с пьяных глаз убили из-за денег, но за что стариков убивать было...

Подхватил ружье, выволок Мэра, доволок до берез, врезал по почкам, примотал обмякшее тело шнуром к дереву. Притащил брата. Привязал рядом, глаза в глаза.

— До завтра, — повесил ружье на плечо и пошел к дому.

Подбросил дровишек в печь, спустился в подпол. Пакет с ковбоем Мальборо оказался наполнен деньгами. Там же лежал наган. Обернув руку платком, достал, понюхал ствол. Дурная привычка не чистить оружие. Положил наган на пол кухни — тащить с собой ствол, на котором неизвестно сколько «висяков», не собирался. Местным ментам будет над чем поломать голову по весне.

Прихватив пакет с деньгами и пару банок тушенки, вылез наверх. Проверив карманы кожанки, висевшей на гвозде, нашел Мишкин паспорт. На некоторое время сгодится, а там что-нибудь еще подыщу. Искать долю Мэра не думал — пускай будет приятным сюрпризом для «органов»; заодно снимет вопросы о мотиве. Из Гавриково уеду на автобусе и растворюсь на просторах страны. Полутора миллионов на первое время вполне хватит. Невдалеке раздался колючий волчий вой. Открыл тушенку, вывалил в картошку. За окнами раздался истошный крик. Криминалисты неплохо развлекутся, складывая то, что осталось от мерзавцев.

Крики не стихали. Закрыв дверь в горницу и отрезав себя от криков пожираемых заживо, начал с аппетитом есть картошку. Завтра будет долгий и трудный день. Нельзя ждать, что мертвые сами похоронят своих мертвецов — надо похоронить несчастных стариков. Копать землю для могилы мне не под силу, придется по старому обычаю предать тела огню. Старики не заслужили, чтобы их растаскивали мелкие грызуны и насекомые.

https://ridero.ru/books/gnezdove_kotov/