Трест который лопнул

Нечто начинает коверкать твою жизнь уже с того момента, когда акушерка кладет тебя, перемазанного кровью и амниотической жидкостью, на теплый живот матери. С первым вздохом, расправляющим твои легкие. Всё. С этого мгновения тебя уже потихоньку потряхивают и мнут. Ты еще ничего не понимаешь. Кругом тихо, тепло и мягко. Ты центр масс, ты вращаешь мир. Медленно или быстро согласно сиюминутным капризам. Метаморфозы происходят незаметно. Они как вода, пропитывающая сахар. В один из моментов существования оказывается, что это — уже нельзя, а то — невозможно. Обрастаешь барьерами и непреодолимыми условиями. Из мгновения в мгновение. Постепенно жизнь начинает напоминать каждосекундную борьбу с ситуациями. Римляне в этом случае говорили: «Фатум», и отправлялись завоевывать мир, а нам остается только пожимать плечами.

Лестница благоухала жасмином. Настырный запах, прямо таки раздирающий ноздри. Плотный и сладковатый. Он выдержал налет жарящихся в третьей квартире котлет. Просто задавил кулинарию массой. Его было много, этого запаха. Запаха женщины. Миловидной тоненькой шатенки. Это могла быть только она. Ведь список моих соседей состоял из аляповатого ассортимента бабок, копающихся в микроскопических огородах под окнами. Они такой муар создать не могли.

Сколько мы не виделись? Да месяца четыре. Тогда тоже был жасмин. Он тихо умер в моей съемной квартире, затоптанный Саниными носками и копченой мойвой. Взмахи длинных чуть тронутых тушью ресниц. Серые кошачьи глаза. Короткое пальто и модная сумочка. Верх изящества, потому что в магазинах ни-че-го. Где она это все доставала? Да мне было все равно. В то мгновение я осознал, что жизнь опять развернула меня и я, как пух на воде, понесусь куда- то в другом направлении.

— Вы не платите за квартиру уже пятый месяц.

— Я понимаю, Валентина Алексеевна, но на комбинате задерживают получку. Это временные трудности.

— Вы говорили про эти самые трудности в прошлый раз, я помню, — она нервно потеребила кончик шейного платка и с усилием продолжила. — К сожалению, мне нужна эта квартира. Я вынуждена попросить вас съехать. 

Странная вещь — быт. Собирать свои вещи под чужим присмотром неудобно. Я смущался. Почему? До сих пор не понимаю этого чувства. Вроде как смущаешься своей зубной щетки и опасной бритвы с сохлой мыльной пеной по краю, из нее еще торчат волоски. Трусов с носками, телепающихся на балконе. Пыльных портвейных бутылок. Своего присутствия в уже чужом жилище. Неуместного присутствия там, где тебя уже не ждут. Ну да черт с ним, со смущением.

— Всего доброго.

— Прощайте. 

Вот и все, жить мне было негде. Ну, конечно оставался вариант существования в бытовке на комбинате. Неудобный и зыбкий. Или все же к Сане? Он после оглушительного скандала был выперт из котельной и теперь охранял городскую свалку. Кривой домик с шиферным сортиром и шлагбаумом под тополями. Местожительства, местообитания. Точка на карте. Что там было у меня в паспорте? Не помню.

***

— Да ты просто не понимаешь, — произнес он с жаром. На столе стояла фарфоровая кружечка с черной балериной и граненый стакан. — Это же теперь столько денег можно зарабатывать!.. Уйму!...

Предметом нашего спора была замусоленная ротапринтная книжица «Как заработать миллионы». Саня приобрел ее в электричке у автора, плюгавого мужика с сальными волосами. Альберт Суходольский — было обозначено на серой бумаге. Чуть ниже скромно красовалось — гений. Тощий катехизис был снабжен закладками, выдранными из газеты. Счастливый потенциальный миллионер с порога развлекал меня, уставшего и вымотанного долгой ходьбой, избранными местами. А я старательно скрывал, что временно становлюсь глухим, и пропускаю белым шум, рожденный в сальных закоулках головы гениального нищего Суходольского.

— Смотри, короче, — на стол в обрамлении мойвы и хлебных крошек легла желтая папочка.

— Что там, Сань? — за окном было темно и дождливо. Свалка жила своей, никому ненужной жизнью. Я завис рассматривая кривые буквы: «кооператив Свежесть» и чуть ниже «19... год».

— Нет, ты посмотри — упорно настаивал он. — Все сам поймешь. Я тебе говорю — миллионы!

Бумагохранилище содержало угрожающие рукописные «Прейскурант цен» и «Типовой договор» и неожиданно типографскую квитанцию Сберкассы. Настырные вдохновенные закорюки вступали в диссонанс со Сбербанковской бюрократией так, что понять, откуда возьмутся обещанные миллионы, было совершенно невозможно. Разве что продать всю эту эпидемию в качестве шедевра современного искусства. Внутренняя сторона папочки была испещрена оттисками гербовой печати кооператива и каракулями, обозначавшими подпись. Труд с налетом наивности и бессознательности, хотя откуда тогда было знание жизни? Все кроилось и шилось на клиенте. Прошлого уже не было, а настоящее только наступало. Из всей этой чепухи — прейскурант был самым любопытным. Мумие, струя носухи и байбачий жир.

— А? Понял?- Саня довольно загукал. — Это ж деньжищи!

— Где ты это все возьмешь? — я начинал подремывать, в неярком свете голой лампочки.

— Юрка с Ферганы обещался. Летом помнишь, приезжал? Тут знаешь, какой спрос? Офигительный спрос! — он торжествовал — Полгода работы, куплю себе видеомагнитофон. И телек куплю, сейчас можно импортный достать. А может и в Москву переберусь.

Перспективы, перспективы... Нет ничего глупее. Даже Юрка с Ферганы, мозг которого был плотно оккупирован флорой Чуйской долины, был образцом здравого смысла.

— Сань, я пошел спать. Устал я.

— Да иди, иди... Я еще почитаю.. — он уткнулся в труд мегапредприимчивого Суходольского. 

Печка лила уютное тепло и пахла раскаленным углем. Думать про завтра не хотелось. Под шелест переворачиваемых Саней страниц я уснул.

***

Сколько я не удивлялся Сашкиным чудесам, в миру это был сверхпрактический человек. Проблему с доставкой продуктов и горячительного он решил с изящной простотой. Пехать два километра до ближайшего трамвая ему было лень. Поэтому всем необходимым нас снабжали водители мусоровозов, иногда и бесплатно. При этом обстоятельстве, в гроссбухе с надписью «Учет входящего автотранспорта по секторам», украшенном наивной Саниной порнографией, образовывались досаднейшие пробелы. Капиталист Суходольский, качаясь в неверных тамбурах электропоездов, должен был гордиться своим последователем. Александр все делал по плану. Спихнув на меня унылый гроссбух, он занялся созидательной деятельностью — исчез на две недели. Напоминая о себе лишь редкими телефонными звонками.

В моем жизненном пространстве остались только крыльцо сторожки, на которое я притащил вполне сохранившееся кресло-качалку, телефон и Бобик — неопределенной породы теленок, рыскающий по округе в поисках остатков пищи и костей, исполинские размеры которых вызывали сомнения в их земном происхождении. Теперь это был мой уютный мирок, моя планета, у которой были свои достоинства и недостатки. Покуривая в кресле, я лениво наблюдал суету ворон над мусором.

На работе я предусмотрительно заболел. Выслушав выдуманный диагноз, Нина Пална грустно хмыкнула в трубку — «Ну ты выздоравливай, может, скоро зарплату давать будут». Добрая женщина, заточенная в холодных кубокилометрах склада материального снабжения. Для нее все осталось незыблемо — пара кирзовых сапог или коробка гвоздей вмещали в себя ровно две бутылки водки. Две бутылки, бывшие эвакуацией из серого мира уныния и безысходности.

Всегда знал, что безделье великолепная вещь. Человеку, в достаточной мере сложноорганизованному механизму, оно не наскучит никогда. Запас из девяти ящиков крымского портвейна — лебединая песнь базы Госпищеторга и копченая мойва. Скромные радости бездельника. Мусоровозы и необременительная суета. Тишина и одиночество. Сказать по правде — не самый плохой период жизни. Даже вынужденный целибат (какая девчонка поедет на свалку?) не особо докучал. Я привык стойко переносить трудности.

Вероятно, по прошествии времени внуки, спросят меня: «Кем ты был, деда?» Что я им отвечу? Высокопарно — «я был Человеком»?! Навряд ли. Капля мозга у меня все же есть. Я им честно скажу — я охранял свалку. Это звучит гордо, мне кажется. В наше время нелепостей и нонконформизма, охрана свалок — самая, что ни на есть, ответственная профессия. Выбросил вещь и приставил к ней сторожа, логично, не так ли? Может к тому времени возникнет потаенное общество сторожей свалок. (На что я искренне надеюсь) Орден, какой-нибудь. Вроде вольных каменщиков или розенкрейцеров. Со своими тайными знаками и иерархией. С малиновыми балахонами, мечами, креслами- качалками, Бобиками и прочей нелепой атрибутикой. Человеку социальному вообще свойственна такая дичь — условности. Он дорожит своей принадлежностью к миру. К черным туфлям — черные носки, а рубашка на два тона бледнее галстука. Кто ответит, что значит «два тона»? Ерунда, в принципе, но существенная во многих глазах. Дыра на носке, пустячное нарушение целостности предмета вводит окружающих в шок. Ты никого не интересуешь, вот дыра на носке, это да. В этой системе — человек пустяк, а носок повод. В общем, когда скажут, что появляться на людях следует с задницей вымазанной зеленой краской — я сваливаю с этой планеты. 

***

Интересно, какой вид имел Ричард Третий Кардиолеос отоваренный сарацинами? Думаю самый удрученный. Задумчивый такой вид, виноватый, что вполне возможно. Саня тоже был раздавлен горем. Оно гнездилось на его плечах, согнув их и шею. Нет, гуру профита Суходольский был, конечно, прав в чем-то. Спрос был. Но небольшой. Вернее совсем мизерный. Из трех наименований прейскуранта наибольшей популярностью пользовалось мумие. Его купили Санина мама и безумная соседка, вычитавшая в журнале «Здоровье» о невероятных полезных свойствах препарата. В остальном, все было заметно хуже.

— Мне не звонили? — надежда заняла последний рубеж в его глазах.

— Да, звонили, Сань, — я начислил ему вина. — С Горкомунхоза. По машинам там, чего-то.. Сказали, четвертый участок ровнять будут через месяц. Что бы туда все валили. Я шесть машин уже вывалил.

— Ааа... — разочарованно протянул он и погас — Знаешь, этим мумием и байбачьим жиром, кто только не занимается.

Жалуясь, он протянул мне газеты, обсыпанные мерзкими объявлениями как клопами. Судя по их количеству, поголовье сурков в стране стремительно сокращалось.

— Не, ну представь, гадство, а? А я кредит взял... в сберкассе.

— Слушай, а эта... Как ее... струя? — я стиснул зубы и не заржал, Санино горе плескалось в ленноновских очках.

— Не хотят брать, — уныло сообщил мне он и принял вид ребенка, чьей-то злой шуткой одаренного пустым фантиком от конфеты. — Не нужно никому. Что это, вообще никто не знает. Я даже объявление дал... двадцать рублей потратил.

На самом деле меня редко посещают по-настоящему блестящие идеи. Мозг мой, в силу ленной меланхолии разведенной вином работает слабо, но в ту секунду я прозрел. Какой- то из нейронов сорвавшись с креплений даванул соседей, и вызвал искры слабых токов или чем там еще человек мыслит.

— Саня, Саня, — укоризненно протянул я. — Ты что делал?

— В смысле?

— Ну, звонил кому, чего?

— Звонил, тут вот карандашом помечено.

Приняв от него весь этот бумажный ворох, я уселся у телефона и набрал первый попавшийся номер, по которому, как сообщала надпись, можно было купить, продать, или обменять всякую чепуху и многострадальные Сашкины мумие с жиром.

— Алло, — судя по тону, тетка на том конце провода занималась вечерним борщом, в трубку отчаянно фонили звуки погремушек и гулинья детей числом около сорока. Временами в этот бедлам скромно вклинивался шипением жарящийся лук. — Торговый дом «Торговый дом».

— Здравствуйте, — строго произнес я, подивившись оригинальному названию конторы, — ГНИИ Натбиофармисследование зам директора Герберзон беспокоит. У вас тут объявление. Вы байбачий жир предлагаете, а струя носухи у вас есть?

— Ээ, гм... Струя носухи?. — тетка мялась, помешиваемый ложкой лук укрылся крышкой. — В принципе, наверное, есть. А сколько вам нужно? 

— Гх, — тут я сам вступил на зыбкую почву (В чем она измеряется, собака, в струях?) и ляпнул наобум, — Нам бы, литра три.

— Ну, я не знаю, сколько сейчас в наличии... Последняя партия пришла ээ.. на прошлой неделе... Но склад уже закрыт.. Я могу уточнить у завскладом, — тут у меня сложилось впечатление, что она таращит глаза и делает пассы завскладу, уютно устроившемуся за бутылкой водки и тарелкой котлет. Тот, шевеля губами, шарится в газетных объявлениях. Что он там найдет? Да ничего, Сашкино — выйдет только завтра, — Вы не могли бы оставить телефон, я вам перезвоню?

— Я вас сам наберу, — отрезал я и положил трубку. Позвонив еще по пяти номерам, я удовлетворенно отпал от аппарата, — На сегодня все, Сань. Подождем реакции... Начисляй, что там есть.

Сашка, недоуменно прислушивающийся к моим переговорам, налил мне. Мы выпили и вышли подышать на воздух. Бобик, волокущий составную часть какого-то кадавра (могу поклясться, что на ней болтались часы с массивным металлическим браслетом) приветственно махнул нам хвостом. Осенняя грязь, замешанная колесами машин, посверкивала гнездившимися в колеях лужами. Накрапывал мелкий дождь.

***

Ровно в восемь телефон зазвонил. И не переставая, звонил целый день. Стоило положить трубку, аппарат требовательно выдавал сигналы вызова. Спрос был, и какой спрос! Цены скакали почище зимбабвийских, причем речь, всегда шла, почему-то, о твердом объеме в три литра. Деньги все обещали потом. Люди бились за эфемерную струю невероятного зверя носухи, как львы. Алчущие толклись электронами в проводах. Торнадо жадности щелкало триггерами на дряхленькой телефонной станции. После обеда нашу струю стали уже предлагать. Последний звонок принял я, Саня убежал в город посылать кредитные деньги Юрке.

— Кооператив «Свежесть»? Струей носухи торгуете? — осведомился тихий интеллигентный голос, — у меня клиент есть, три литра нужно.

— Торгуем, — бодро заверил его я и закусил мойвиной. — четыре тысячи за литр.

— Она свежая? — обеспокоился голос, и я удивленно посмотрел на изуродованную мною рыбу, — несвежая мне не нужна. 

— Свежайшая, — я ободрил его, — только из зверя.

— Таак... — протянул мой собеседник, не зная о чем еще спросить, — Вы телефончик мой запишите на всякий случай. Код города (он шуршал бумажками, диктуя цифры). Трубку возьмет женщина, вы ее попросите позвать Альберта Суходольского из тридцать седьмой квартиры. Записали?

— Записал.

— Ну, тогда ладно. Я вам еще перезвоню.

— Звоните, — милостиво разрешил я и положил трубку.

Заявившийся через пару часов Саня, застал меня беседующим с Бобиком. Я был безобразно пьян и доказывал мирно грызущему чьи-то останки животному, что в прошлой жизни он был кем-то непотребным со всех точек зрения, раз Будда сослал его на свалку.

***

Наше счастье продолжалось ровно неделю. Слишком короткий период для его осознания. Ведь мы все мыслим средними категориями, смешивая негативные и светлые минуты существования. Самый популярный ответ на вопрос: «Как дела?» был, остается и будет «Нормально», а вовсе не «Отлично» или «Прекрасно». Такова природа человека и любая приятная мелочь в виде наследства в несколько миллионов, тут же смешивается с поздравлениями тещи или непарными носками (черным и зеленым). 

Первое, что случилось — раздался очередной телефонный звонок. Дама на другом конце провода требовала поставки заказанной струи или возврата денег. Причем немедленно. Саня, совсем потерянный под грузом претензий даже оглянулся растеряно, не окружен ли он носухами, выдающими трехлитровые емкости свежайшего товара?

— Мы тут уже утрясаем проблемы с поставщиком, — несуразно промямлил он.

— Утрясайте, как хотите. Чтобы завтра все нам отправили. Вы, что не понимаете? У меня госзакупки! ГНИИ Натбиофармисследование! Это очень серьезные люди! — «очень серьезные люди», то есть я, в это время мирно брились во дворе. Машин с утра не было, и я решил посвятить время неспешной гигиене.

— Слушай, хамбец просто! — Санька оторвал меня от рассматривания волос в носу, — Юрка шиз какой то. Может, ты с ним поговоришь? А то мне тут деньги заплатили. А товара нет.

— Смэк май битч ап! — грохотало в трубке. Было ясно, что наш контрагент в данный момент обсуждает принцип неопределенности Гейзенберга сидя на фиолетовом носороге.

— Ты ему сколько заслал? — спросил я поникшего председателя кооператива «Свежесть»

— Пять тонн, — ответил он. Я быстро прикинул в уме. В кораблях, выходило двести пятьдесят четыре года бесед с Гаутамой. — Абгемахт, Саня. Он теперь надолго застрял в подпространстве.

— Что?

— Через плечо. Надо думать, что делать. 

Надо думать, что делать. Расхожая фраза, самоуспокаивающая. Универсальный аспирин при воспалении легких. Вроде как сказал и ситуация поворачивается боком. И боль стихает. Надо думать, что делать.

Саня крутил в руках пустую трехлитровую банку, а я, в очередной раз, прослушивал коллекцию записей ферганских меломанов. Юрка угощал меня Антоновым. Пройдусь по Абрикосовой, сверну на Виноградную.... Мне вообще то Антонов нравится. Но Санин поставщик умудрялся вкраплять в мелодию фрагменты своих видений, это раздражало. Я удивлялся, как он умудряется брать трубку и класть ее после коротких гудков?

— Юра, Юра!- кричал я, — Алло! Юра, очнись!

— Кто ты, человек?

— Юра, это я!

— Прекрасно, ахахаха, Юра — это я! Соединить тебя с Богом, человек? С Боженькой нашим? Заебеним конференцию?

— Не надо, Юра. Скажи, где струя?

— Струя?

— Да, скажи когда вышлешь?

— Струя уже струится! — диалог цивилизаций никак не складывался. — Цена третьего пояса — три рубля....рублика... Еба!

***

Самое замечательное приобретение человечества со времен австралопитеков это способность ходить в гости. Со всех сторон замечательное. Кто только к кому не ходил из великих. Петр Амьенский с ощипанным ослом к османам, тевтонцы к Александру Невскому, Эдуард Третий к французам, шведы к Петру Первому. Вся история состоит из хождений по гостям. Тогда, надо признать, все эти посиделки затягивались, не в пример нынешних. В гости ходили основательно и не по одному. Расстояния были большие, и дорог не было. А уж когда приходили, веселья было полные рейтузы. Потому как народу много и у каждого свои фантазии. Сейчас что? Пришел, выпил, решил вопросы. Яхшы! Уже дома. Досасываешь победную банку пива. И все у тебя под рукой. Газ, горячая вода, электричество.

 

— Где тут «Свежесть»? — спросил мрачный малый. Он был квадратный в сечении, такие хорошо смотрятся со страдальческими чердаками, под какой-нибудь полутонной плюхой. Близ шлагбаума стояла «девятка» с задранной как у течной кошки кормой. Саня, к которому собственно и обращались, недоуменно оглядел свои смердящие кеды.

— Ну, ты. Глиста, — любезно продолжил гость, — думай быстрей. Нам еще назад ехать. Вовчик вон, извелся весь от разлуки. Правда, Вовчик?

Вовчик, до этого любующийся своим гладким мозгом размером с биллиардный шар, вывернул глаза зрачками наружу и наморщил лоб от тоски. Постояв так секунды две, он вернулся к медитации. 

-Свежесть? — никогда не видел, что бы люди так опасались этого, в сущности, светлого и приятного слова.

— Ну ты, штоле, Акимов?

— Ээ.. Я.

— Короч... Или ты мне сейчас десять тонн отсыпаешь... Или отдаешь товар, который ты Ольге Олеговне должен... Вот бумаги... Или Вовчик тебе обрезание сделает... Правда, Вовчик? — тот в очередной раз погрустил пару секунд. — Да не ссы ты... Тебя как зовут?

— Александр.

-Не ссы Санек... На крайняк петь пойдешь.. Как Джельсомино Лорети, бгага... — говоривший оборвал смех и насупился, — Короч, быстро метнулся за товаром, понял?

И Саня метнулся, а посол доброй воли, заскучав, принялся развлекаться светскими беседами.

— Ты кто, бль?

— Прохожий, — вежливо ответствовал я.

— Башли есть, прохожий? — осведомился визитер.

— Иди в жопу.

Ну зачем я ему так ответил, а? Уверен, всему виной правильное сбраживание сусла на мезге в винных погребах «Массандры». Кто там изобрел таблетки храбрости? Немцы? Выбросьте свой первитин, смесь Мурведра и Мерло — вот идеальное сочетание..

— А ты что такой резкий, а? — мне прилетело и я ухнул в грязь, — Возиться чета неохота с тобой.. Слыхал Вовчик, какие тут мамуки бурые?

— Бль-мль, — лаконично прокомментировал Вовчик случившееся.

Дальнейшие расспросы прервал Саня, явившийся с банкой наполненной слегка желтоватой жидкостью. 

— Вот это дело, да. — обрадовался вежливый дипломат, — Метнись-ка, Саня, еще за двумя тоннами. Мы-то ехали, время на тебя тратили. А твой приятель, мне надерзил. Быро, бл! ... А, бл.. Подожди... Телефон есть тут? Пошли...

Сунув Вовчику товар, он, вслед за Сашкой, удалился в сторожку. Телефон разрывался, наш новый знакомый по инерции поднял трубку и тут же одернул ее, как одергивает человек, обманувшись в мягкой щекотке и прихлопнувший на себе осу. Из трубы грохотала Пятая Бетховена.

-Земля?... Дас ист еркхальт, — вопрошал Юрка на фоне эпических раскатов, — Поеду в Пицунду летом, там замечательно цветут лилии в саду... Суперфосфат.. Суперфосфатыч.. Человек? Ты там, человек?

— Это кто? — гость недоуменно глянул на Саню.

— Знакомый один, — произнес Сашка и закусил нижнюю губу. 

— Дуроки, бль, — заключил собеседник и, сбросив вызов, набрал номер — Алло, Ольга Олеговна? Добрый день... Ага... Все забрал... Да, буду к вечеру.. На Пятницкую? Хорошо...

Сдернув с Сашки две тысячи, визитеры направились к машине. Я, зажимая кровь, сочившуюся из рассеченной брови, выдохнул. Визит произвел на меня тягостное и неприятное впечатление.

— Эй, слизень, — мой давешний собеседник неожиданно остановился, — А че это за хрень, а?

— Струя носухи, — пояснил я, глядя на него исподлобья. 

— А зачем она?

— Потенцию улучшать, — это первое, что пришло мне в голову, — слизистую смазываешь, чтоб наверняка... что бы сразу в кровь попала. И все. Семь раз не вынимая....

Слушающий откупорил синюю капроновую крышечку и, обмакнув палец в банку, обильно смазал десны.

— Улучшу на всякий случай, — загукал он, — Прощевайте, пацаны. Геге...

***

В печке постреливал уголь, я лечился от дневных потрясений. Вино как-то не лезло в горло. Было слышно как за стеной скулил Бобик. Сашка, устроившись за столом, читал талмуд Суходольского.

— Слушай, скажи «СЫЫЫР»! — неожиданно встрял он. — Тут написано, что нужно беззвучно произносить «сыр», что бы собеседник был предрасположен к тебе. Это внушает уверенность в себе и помогает в сложных переговорах. Скажи «Сыыыр»! Надо проверить...

— Сань, скажи честно, ты, где эту приблуду достал? — я отхлебнул немного вина.

— Какую? — его сообразительности я иногда завидовал.

— В банке которую.

— А. То Бобик помог. Скажи «СЫЫЫР»!

— Что, все три литра?

— Ну, я тоже добавил. Вода опять же. Ну, скажи «СЫЫЫР»!

— СЫЫЫР! — закричал я и засмеялся, мне неожиданно стало легко. Луна танцевала для меня. Спертый угольный воздух, приправленный Сашкиными кедами, обратился в нектар. Мир был справедлив и светел. И гуманен по-своему. Я вопил, — СЫЫЫР, Саня! СЫЫЫР!

***

Через месяц Саню выгнали, он подсадил Горкомунхоз на семьсот рублей звонков в Фергану. Я вернулся на завод. И однажды в столовой ко мне подсел Валерка с техотдела.

— Привет, тут такая тема! — блестя глазками начал он — Про струю носухи слышал?

— Нет, — ответил я, еле сдерживаясь.

— Тут человечек один есть, ты его не знаешь, Суходольский. У него три литра есть. Тут подняться знаешь как можно? Отличное средство. Мужики за любые деньги купят. 

Я кивнул ему и прикрыл глаза.