Кулон с изумрудом (из старого)
Скандал вспыхнул сразу, уже в прихожей, как только Степан успел закрыть дверь. Маринка бросалась на него, заполошно размахивая кухонным полотенцем и полувизжала-полушипела вязким шепотом, боясь разбудить недавно заснувшую Олюшку:
— Ну ты и гад! Когда на часы последний раз смотрел? Уже одиннадцатый. Завтра тетка моя приезжает, ты же знаешь, а мне еще пирог печь, а тебя все нет, а Олечка опять подкашливает, а у меня сахара нет и дрожжей для теста, а тетка приезжает, что она о нас подумает? И вообще не могу я так больше, не могу. Тебя никогда нигде нет, а мне плохо, скучно, одиноко, я болею, сам же знаешь — четвертый месяц — он самый сложный. У меня так и с Олькой было, только тогда ты меня любил, а сейчас даже не замечаешь, я всегда одна, тебя даже в выходные дома нету...
— Мариш, да подожди ты, не кричи! Я что, гуляю? Или с мужиками в гараже пью? У меня ж проект шел для серьезного заказчика, только сегодня сдал, специально задержался, чтобы мнения его дождаться, подправить сразу, если недочеты найдет. Но все на ура прошло, нет у него замечаний, свобода теперь, я специально еще три дня к выходным прирезал, чтобы тетку твою развлекать, хоть и знаешь ты, что я ее не очень. Еще все успеем, сделаем. Чего ты завелась-то?
— Я ее тоже не очень, точнее совсем видеть не хочу. Мне плохо, я устала. А ты гад, ползучий гад. Завел, думаю, себе на работе кого-нибудь, пока твоя жена токсикозом мучается. Не хочу тебя видеть, не хочу, убирайся! Тетка тебе моя не нравится, ну и катись отсюда туда, где тебе нравится.
Ловко обогнув Степана и стоящую на ее пути вешалку с оленьими рогами наверху, Марина распахнула дверь и, надбавив в голосе слез и звона, закричала уже отчетливее:
— Катись отсюда вон, развратник, предатель, пусть тебя еще где-нибудь пожалеют, и детей тебе там рожают, завтра же к врачу побегу...
В соседней двери стал проворачиваться замок. Быстро выскочив, Степан резко захлопнул тяжелую железную дверь в свою квартиру. На площадку уже выползала соседка тетя Люся:
— А, Степа? Вроде кричал кто-то, слышал? Небось опять мальчишки хулиганят, ты б пошел, посмотрел, а то опять все стены разрисуют, а недавно красили.
— Послышалось вам, не кричал никто, а я спешу адски. Спокойно ночи вам.
И Степан споро побежал вниз по лестнице. Внутри у него все кипело и рвалось, выплескивалось наружу. Хотелось вернуться обратно и надавать Маринке тумаков, или просто подраться с кем-нибудь, неважно совсем с кем. Запрыгнув с разбегу за руль, чуть не вырвав при этом дверцу, Степан с места утопил педаль газа до пола. Форд взревел как бешенный, скакнув, быстро разрулился по двору и помчался с предельной скоростью по пустынному, ввиду позднего часа, проспекту.
В себя Степан пришел полностью только минут через двадцать, обнаружив свой Форд на Рязанке, на приличном уже расстоянии от Окружной. Остановившись у кромки белеющей стволами в темноте березовой рощи, Степан крепко задумался. Разумнее было бы вернуться, помириться с Маринкой и мирно готовиться к приему ее тетки. Но перспектива энтузиазма не вызвала, внутри плескалась обида и, видимо, накопленная за дни авральной работы усталость. Вздохнув, Степан вытащил мобильник.
— Мам, это я. А, уже знаешь, звонила Маринка? Не знаю, сорвался. Я на Рязанке, не хочу домой, думаю туда, к бабушке съездить, развеюсь хоть, устал, только ты объясни мне получше, где сворачивать, подзабыл уже. Ты сама-то там давно была? С месяц, говоришь? Хорошо, понял. Мам, только ты там уж Маринке помоги, у нее еще завтра тетка прибывает. Подъезжаешь уже? Ну, спасибо тебе большое, ты у меня самая лучшая мама в мире! А я отойду чуток и через пару дней вернусь, разберемся со всем. Все, мамуль, Олечке привет завтра передай и поцелуй, поехал я. Конечно, осторожно. Пока.
Уже спокойнее выехав на шоссе, Степан помчался в сторону Егорьевска. Там, приблизительно в ста километрах от Москвы, у них с матерью был оставшийся еще от бабушки дом. Мать иногда наезжала туда летом на солнышке полежать, или осенью — с подружками за грибами побегать. А Степан не был давно, годков пять уже, как Олюшка родилась. Летом они жили на теплой и благоустроенной даче Маринкиных родителей в десяти километрах от столицы. Там же иногда проводили выходные и праздничные дни зимой.
Доехал он уже далеко за полночь и долго ковырялся в темноте под крыльцом, отыскивая хитро запрятанный мамой ключ от огромного ржавого замка на двери. Наконец, дом был вскрыт. Степан по-быстрому умылся, застелил постель, заодно вытащив из шкафа старые, даже забытые уже джинсы и какую-то, похоже, мамину, футболку с размытыми цифрами на спине и груди. Потом рухнул в кровать и почти сразу заснул, вдыхая льющийся через открытое окно непривычно душистый воздух и удивляясь сквозь сон полному беззвучию вокруг.
Утро пришло яркое, солнечное, почти летнее. Только желтые и красные листья в запущенном саду напоминали, что уже начался сентябрь. Степан в темпе смотался в магазин, чтобы хоть что-то сунуть во включенный им холодильник. На душе скребли кошки, мысли вращались вокруг Маринкиной тетки и всех своих.
Позавтракав, Степан устроился на крыльце с бутылкой красного испанского вина. Но вскоре пить надоело, и он отправился в старый сад, посмотреть не осталось ли там на деревьях яблок или груш, которые стоит собрать. Но сад, видимо, в этом году решил отдохнуть или, может, просто уже вырождался без ухода. Через заднюю калитку Степан вышел в сторону леса и добрел до опушки. Там между двух огромных дубов кем-то, еще в незапамятные времена, была сооружена скамейка. Один из дубов когда-то, видимо в очень давние еще лета, был посередине расколот, не до конца, примерно на высоте роста мужчины. Присев на скамейку, Степан всерьез задумался о своей нелегкой жизни.
Вдруг за кустами послышались чьи-то нешумные шаги и на опушку легко, как бабочка, выпорхнула очаровательная девушка в причудливом наряде. Светло-голубое кружевное платье до пят облегало изумительную фигурку с совершенно невозможно тонкой талией. Из-под шляпы с огромными полями стекали ниже пояса золотистыми завитками блестящие локоны. Вся девушка была словно создана из солнечного света и лучилась здоровьем и любопытством, как только и бывает в пятнадцать-шестнадцать лет. Увидев мужчину, незнакомка удивленно вскинула ровные дужки бровей:
— Здравствуйте, сударь, Вы кто? Я никогда не видела Вас раньше.
Степан так удивился странному явлению, что заговорить смог не сразу, а только откашлявшись:
— Я — Степан.
— А как же по батюшке?
— Сергеевич.
— А я — Юлия Андреевна. Ой, поняла, поняла, — девушка весело закружилась по полянке, — Вы — помещика Лебедятникова племянник, гостите у него. А почему Вы так странно одеты? Ах, вспомнила, Вы ж из студентов. А я вон там живу, — рукой в изящной, тоже кружевной перчатке, девушка указала куда-то в сторону леса. Чисто механически повернувшись в том же направлении, Степан, к немалому своему изумлению, леса там не обнаружил, зато увидел скрывающийся среди пышного сада розоватого цвета особняк. Это так поразило мужчину, что через несколько секунд ему показалось даже, что он позабыл дышать. Глубоко вздохнув, Степан, наконец, оторвался от удивительного зрелища и опять глянул на девушку. Напевая что-то веселое, она кружилась по полянке, собирая цветы. Как завороженный, Степан продолжал следить за ней. Наконец, собрав огромный сноп, девушка опустилась на скамейку рядом с ним.
— Сейчас я буду плести венок, сударь, а Вы — помогать мне, — твердо заявила Юлия Андреевна, смешно надув пухлые розовые губки.
— Но я не умею плести венков.... сударыня, — запнулся Степан перед непривычным словом.
— Ой, посмешили, сударь, какой же Вы забавный, мужчина — и венки плести. Вы просто будете разбирать цветы для меня. А заодно рассказывать — о Ваших университетах.
Совершенно сбитый с толку Степан, механически подавая девушке цветы из охапки, лихорадочно прикидывал, о каких таких университетах он мог бы ей поведать в столь непривычных для себя манерах.
Протягивая своей загадочной собеседнице очередной цветок, Степан вдруг заметил тончайшую золотую цепочку на ее шейке, на которой покачивался, отражал брызги яркого солнца крохотный зеленый камушек. Проследив за его взглядом, Юленька сжала камушек в пальцах:
— Вы заметили, заметили, я видела, не отпирайтесь! Правда, красиво? Настоящий смарагд! Это мне маменька отдала, бабушкин. На обручение. Я, сударь, замуж выхожу, знаете?
— Откуда ж мне знать, сударыня, — начал усваивать непривычную лексику Степан, — а сколько ж Вам годков будет?
— Он не знает, не знает, не знает, — опять запрыгала по полянке девушка. — Лукавите, сударь, об этом все знают, вот и дядюшка Ваш. А мне — пятнадцатое лето прошло. И я буду княгиней, — подскочив к лавке, Юлия Андреевна шутливо наклонилась к мужчине, и ее ярко-зеленые глаза оказались всего в десятке сантиметров от его лица. Отпрянув, девушка опять чинно присела на скамью и вновь взялась за венок.
— А жених Ваш, он кто ж будет? — с трудом построил новую фразу Степан.
— Ой, дак князь Волынцев, а то Вы не знаете, — рассмеялась девушка, как будто кто-то нежно тронул струны гитары, — он красивый, старый только, о тридцати шести годах. Но маменька говорит, это ничего, я привыкну, он добрый. И батюшка тоже очень радый. Он меня днями в город обещался свозить к портнихе за туалетами.
У Степана все в голове окончательно смешалось. Где-то далеко, на самой периферии сознания, еще мелькали мысли о Марине, Олюшке, маме. Но сейчас самым главным для него казалась эта девушка, непосредственная как лесная нимфа и загадочная, как лучезарная тень прошлого. Степану даже не хотелось думать, как он оказался здесь. А собственно, где? В другом времени, что ли, в прошлом? Или во сне? В сказке?
Юлия Андреевна, между тем, доплела венок. Смеясь, она надела его на себя поверх шляпы и гордо оперлась на ствол березы на другой стороне опушки. И столько в ее позе было грациозности и детскости одновременно, так просился на бумагу этот совершенный кадр, что, сам того не осознавая, Степан вытащил мобильный телефон и дважды щелкнул ослепительное зрелище.
— Юленька, Юленька, где ты? — понеслось от розоватого дома, — уже к обеду накрыто, батюшка ругаться будет.
— Ой, я бежать должна, а приходите сюда вечером, я тоже буду?
— Когда ж вечером, — почти прошептал Степан, — во сколько?
— А смотрите, как солнце над речкой станет, так и приходите, я тут буду, — махнула рукой Юленька, — а коли что не сложится, давайте мы с Вами переписываться будем, только Вы уж никому об этом, просто положите записку сюда, в раскол,- она указала в сторону искореженного дерева. — Понравились Вы мне очень, хоть и нехорошо так невесте. И на папеньку похожи моего, ужас как.
С этими словами девушка чмокнула Степана в щеку и, слегка пританцовывая, словно полетела в сторону особняка. Мужчина же застыл на лавке, будто каменное изваяние, пытаясь прийти в себя. Когда он чуть отдышался, вновь осмотрелся вокруг. Но снова все стало как утром: лес, опушка, никакого дома и девушки. Только щека еще как бы помнила недавнее прикосновение ярких сладких губ. Поднявшись, Степан, пошатываясь, побрел к своему дому.
Сообразив себе наскоро что-то на обед из утренних покупок, он опять устроился на крыльце, нетерпеливо посматривая на солнце, которое медленно перемещалось в сторону речки. Мысли текли вялые и какие-то разнеженные. Анализировать и рассуждать решительно не хотелось, хотелось опять как можно быстрее оказаться среди разных запахов осеннего леса и смотреть, вслушиваться, ждать появления сказочной феи, так неожиданно вторгнувшейся в его жизнь.
Задолго до назначенного часа Степан опять сидел на лавке меж двух дубов. Сейчас вокруг был лес и никаких чудес вокруг. Но стоило только солнцу зависнуть в небе над рекой, как в воздухе что-то неуловимо переменилось, и не лес уже, а самый край огромного парка стал обступать его. И плыла, неслась к Степану задорная песенка с девичьих губ. Через минуту Юленька уже болтала ножками на лавке рядом с ним.
— Вечер добрый, сударь, вот мы и снова встретились. Как Вы поживаете?
— Спасибо, ничего нового — еле выдавил из себя Степан.
— А у нас к чаю сегодня клубничный пирог был. Со сливками, мой самый любимый. И маменька подушку довышила, голубенькую с ромашками, у меня в кресле лежать будет. А Василиса еще не окотилась, хотя днями ждем. Вы котят любите?
— Люблю.
— И я люблю, очень, они такие смешные.
И тут у Степана зазвонил мобильный телефон. Эсмска пришла от Билайна с предложением очередных услуг. Таким невозможным, чужеродным показался звонок Степану среди этого затерянного во времени парка, что мужчина вздрогнул, выхватил из кармана телефон и немедленно отключил его.
Но странное происшествие очень заинтересовало его собеседницу.
— Сударь, что это у Вас? Зачем Вы убрали? Покажите мне немедленно! Это же музыкальная шкатулка, да? Какая маленькая! Я никогда таких не видела! А как она работает? Вы сейчас же должны мне показать.
Степан воспроизвел уже прозвучавший сигнал. Юленьке понравилось.
— Сударь, а еще что-нибудь она сыграть может?
Степан показал другой рингтон.
— А долго она играть станет?
Степан, подобно всем современным людям, часто использующим телефон вместо плеера, кое-какие музыкальные запасы, понятно, в него давно закачал.
— Может.
— Сударь, а давайте потанцуем.
Степан совершенно растерялся.
— Если хотите, давайте. А что мы танцевать будем?
— Ну вальс конечно, нас же только двое. Какой Вы смешной, сударь, — засмеялась в ладошку Юлия Андреевна.
Обычно Степан слушал RnB, иногда техно или металл. К счастью, в телефоне оказалось совсем немного хауса. Выбрав трек помелодичнее, отрегулировав звук на максимум, мужчина пристроил телефон на скамейке. Несколько мгновений Юленька чутко прислушивалась, даже морща носик как породистая кошка.
— Какая странная музыка, сударь, я никогда такой не слышала. На каких же инструментах играют? Это точно не арфа.
Но Степан только беспомощно пожал плечами.
— Что ж Вы сидите сударь, вставайте же, начнем.
Степан поднялся и подошел к девушке, призывно застывшей посреди полянки.
— Извините, сударыня, я не умею.
— Ах, дак то пустяки, я и не сомневалась. В Ваших университетах ведь не учат. Положите вот эту руку сюда, а вторую поднимите повыше.
В одной руке Степана немедленно оказалась теплая нежная ладонь. Его собственная ладонь легла на тонкую талию девушки, ощутив непонятную жесткость. Корсет, понял он. А Юленька уже стремилась двигаться.
— Смотрите на меня, сударь! И раз, два, три, начали... переступайте, сударь, переступайте... экий Вы неуклюжий, даже у моего батюшки лучше получается... ой!
Степан наступил на маленькую матерчатую туфельку партнерши.
— А что это у Вас на ногах, на опорки похоже, как наш дед Федот на конюшне ходит.
Степан тоже взглянул на свои старые разодранные дачные кроссовки.
— Так это я в лесу был, переобуться не успел.
— Это ничего, давайте опять пробовать.
Но музыка в телефоне закончилась. Испугавшись, что сейчас раздадутся визгливые ритмы какого-нибудь непотребства, могущие напугать девушку, Степан резво подскочил к скамейке и поставил заново всю ту же мелодию.
На второй раз все пошло легче и они, наконец, закружились, огибая по кругу крошечную полянку. Вокруг качались, плыли деревья, воздух к вечеру посвежел и наполнился новым, каким-то другим, лесным и теплым ароматом. Степан бережно держал в своих объятиях девушку, заманчивее которой он в жизни не встречал. От ее грациозной шейки пахло нежными, неведомыми ему духами, которые очень соответствовали лесу, загадке, настроению. Когда музыка закончилась, они так и продолжали стоять в обнимку, не обращая внимания даже на бьющий по ушам металл, понесшийся из телефона.
— Сударь, мне так хорошо с Вами. Будто я знаю Вас всю мою жизнь. Вы мне свой, родный. Может это любовь, сударь, как в романах пишут, господин Бальзак, например. Впрочем, не отвечайте сударь, это я так, негоже барышне, да еще помолвленной. Давайте мы с Вами просто поболтаем.
Юля уселась на лавку, и Степан, наконец, смог выключить телефон.
— Расскажите мне о себе, Степушка, можно я так буду Вас кликать. У Вас сестры-братья есть?
— Нет, один я.
— Как же так, негоже, грустно совсем, а у меня вот, это уж я Вам только, по секрету, обязательно четверо будет, или еще больше, я детишек страсть как люблю, — Юленькино личико зарозовело в сгущающихся вокруг сумерках. Степану очень хотелось опять обнять девушку и целовать ее розовые губки, целовать не отрываясь, насколько только хватит воздуха в его легких. Юленька будто что-то почувствовала, придвинулась ближе, прижалась к нему.
— Холодно. И уже темнеет. Степушка, а Вы придете завтра, в то ж время, что и сегодня утром? Я ждать Вас буду, вот здесь, под деревом.
— Приду, конечно, Юленька, я сюда все время приходить буду, каждый день.
— Ну, тогда я побежала, Степушка, а то мои хватятся, смотрите ж, не забудьте, я тут буду.
И снова почувствовал Степан невесомый поцелуй на щеке, постарался дотянуться, но не успел обнять, прижать к себе. Совсем покинутым почувствовал он себя один на лавке между двух дубов. Но что это? Опять шаги! Юля возвращается. Степан поспешно поднялся.
— Степушка, — прижалась к его груди девушка, — не могу уйти, не получается. У Вас есть еще немножко времени, сударь?
Степан смог только молча кивнуть в ответ.
— Пойдемте, сударь, мне надо проверить как дома, а после еще погуляем, — выпорхнула из его объятий фея и потянула за руку туда, где уже не было видно в темноте особняка.
Держась за нежные пальцы, Степан покорно устремился за своей проводницей. Дойдя до угла дома, Юля кокетливо приложила пальчик к губам, приказывая оставаться на месте, а сама почти бесшумно исчезла за высокой дверью с многоцветными стеклянными вставками. Степан остался один рядом с резными столбиками крыльца.
Скоро совсем недалеко от него тихо скрипнула отворяющаяся наружу рама.
— Идите скорее сюда, только тихонько, — еле слышно шепнула Юленька.
Степан подошел к окну.
— Лезьте, здесь совсем невысоко. В доме все спят, я проверила.
Ухватившись за подоконник, Степан подтянулся и уже через секунду был в комнате.
Мужчина огляделся. Около огромного зеркала в раме из цветов и листьев на тумбочке стояла керосиновая лампа, освещая часть комнаты с изящным светлым бюро напротив и громадными плюшевыми креслами. Стены комнаты были оклеены зеленым шелком, по которому разлетелись затейливые разноцветные бабочки. Потолок располагался так высоко, что его даже не было видно. Там, куда не доходил свет, в темной стороне комнаты, угадывалась широкая кровать за тонким пологом.
— Что же Вы застыли, Степушка, — засмеялась опять Юленька, — проходите, гостюйте. Хотите конфект, сударь? — поднесла она бонбоньерку.
Но Степан, устроившийся в одном из громадных кресел, только отрицательно помотал головой.
— Я бы сыграла для Вас, — кивнула Юленька в сторону прячущегося в темноте инструмента, — нельзя, коли все спят.
— Это ничего, потом как-нибудь, — еле выдавил из себя мужчина, не верящий в реальность всего происходящего.
— Сударь, Вы, наверное, считаете меня гадкой? В такое время принимать мужчину? Конфуз и моветон. Это все от того, сударь, что мне замуж идти, за старого и нелюбого. Страшно, Степушка, — Юленька остановилась почти вплотную у кресла.
И тут мужчина не выдержал. Как во сне, он протянул вперед руки и уже через секунду держал на коленях девушку, легкую, словно облако и нежную, как только что распустившийся цветок. Огромные зеленые глаза с длинными золотистыми ресницами оказались совсем рядом с его лицом, блестящие локоны касались щеки.
— Я люблю Вас, Степушка, — начали шептать розовые губки, но не договорили, замерев в долгом, как целая жизнь, поцелуе.
Последующее Степан помнил плохо. Только отрывками. Широкая, пахнущая цветами кровать. Нежные пальчики на его плечах. Качающийся перед глазами изумруд. Теплая гладкая кожа под ладонями. Тихий смех совсем рядом с ним. Острая, переворачивающая всю насквозь душу, нежность. Упавший в самое сердце взгляд. Даже себе самому твердо не мог потом объяснить он, что именно случилось с ним в ту ночь.
Совсем на рассвете они опять были на улице, друг за другом выбравшись из открытого окошка. Юленька была босиком, с распущенными, скользящими вокруг нее волосами. Тихонько прокравшись по еле видной тропинке, они снова оказались у лавочки, где познакомились. Степан еще раз обнял девушку, всматриваясь в ее потемневшие от горя расставания глаза. Последний раз поцеловал мужчина уже припухшие сладкие губки.
— Так я буду ждать Вас сегодня, не забудьте, сударь, — попыталась улыбнуться Юленька и, не оборачиваясь, поспешила обратно. Исчезла девушка, а через пару минут и дом, и парк, опять мужчина остался совсем один.
Утром перед свиданием Степан переоделся в деловой костюм с галстуком, ботинки и перегнал с валяющихся в машине Маринкиных дисков на телефон танцевальную музыку. Купив у бабок на станции букет цветов, прихватив там же коробку конфет, он во всеоружии поспешил на опушку.
Но сколько он ни ждал, ничего вокруг него не происходило: не сгущался воздух, не слышно было легких шагов и песенок. Так прошло почти четыре часа. Степан совсем отчаялся, встал, чтобы размяться. Его взгляд случайно упал на искалеченное дерево. Протянув руку, он пошарил в разломе. Пальцы что-то нащупали. Это оказался крошечный розовый конверт, внутрь была засунута записка: «Прощайте, Степушка. Больше не удастся свидеться. Князь Волынцев срочно прислал за мной, спешно уезжаем в его имение. Всегда буду помнить. Ваша Юлия». Еще из конвертика выпала тонюсенькая цепочка с зеленым камушком на ней.
Степан стоял как пораженный громом, как тот старый дуб, под которым они сидели еще вчера поздно вечером. Наконец, еле стряхнув с себя наваждение, положив в карман розовый конвертик, он отправился в сторону дома.
Что это было? Мысли путались и не отзывались. Решив даже не пытаться угадывать непонятное, Степан вытряхнул из холодильника остатки продуктов, собрал свои немногочисленные пожитки и был уже готов отправиться в Москву. Но куда-то задевались ключи от Форда. Нашлись они на книжной полке рядом с альбомом в вытертом почти до дыр бархатном переплете.
Заинтересовавшись, Степан открыл. С первой же страницы щурилась, улыбалась ему Юленька, на шее ее красовался кулончик, который сейчас точно лежал в его кармане. Его бабушки почерком под фотографией было написано: «Моя бабушка, княгиня Юлия Андреевна Волынцева, еще до замужества».
Степан вспомнил, что уже видел когда-то этот альбом, давно, в детстве, они смотрели его вместе с бабушкой. Он перелистнул еще несколько страниц. Вот Юленька в пышном платье со шлейфом под руку с респектабельным господином, свадьба. Вот опять они, но смеется Юленька, прижимая к груди малыша. Вот она уже старше, серьезнее, и на диване рядом с ней детишки совсем разного возраста. Бабушка рассказывала, будто у княгини было шестеро детей. Вот она совсем уже пожилая держит на руках его уже малышку-бабушку.
Прихватив альбом, Степан отправился заводить машину. Всю дорогу домой он думал о странной, загадочной и волнующей истории, приключившейся с ним. Но так ничего и не понял. Раз даже достал из внутреннего кармана пиджака крохотный, все еще пахнущий неведомыми духами кулон, чтобы убедиться, что все это не было сном. Он вспоминал парк, девушку, признание в любви, тонкую талию под ладонями, вальс, запутавшиеся в цветах пальцы, поцелуй, теплый свет керосиновой лампы...
Уже когда он въезжал в Москву, позвонила мама:
— У Олечки все хорошо, собираемся в зоопарк. Маришка только вот отдохнуть прилегла, нездоровится. И еще из-за тебя переживает, что накричала, поссорились.
— Я уже недалеко. Скоро буду. Скажи Маринке, что я люблю ее и вас всех.
-
-
-
-
-
-
-
Наш старый добрый уютный кулон с изумрудом....))зх хорошо...и тепло)
1 -
mayor1 клавикорд, думаю, под это дело хорошо подойдет! Туда и бутылку поставить можно по-человечески, а то наклоняйся, еще, к барабану все время.... а играете что? Буру или секу?
-
-
mayor1 Ой, я из этого только очко знаю! А вы как обычно, выигрываете или проигрываете? Как она, госпожа Удача к вам, каким местом обычно?
-
-
-
рассказ хорош. Танечка умеет. чот вспомнил как в одном маленьком городке спросил у одного местного сударь а как к лобазу тут пройти.
- ты каво пи...сом назвал сучара гггг
ну вощем дальше зубодробительная сцена и местный участок полиции.
1 -
Андрюш.....смеюсь не могу просто....ну да вот, у нас с сударями так обходятся.... Спасибки!
1