Судьба человека 2.0

Фёдор Михалыч ехал на встречу с другом детства Антоном Карповым, начальником областного управления полиции. Вспоминалась веселая молодость. Как воровали яблоки на дачах, позже консервы и инвентарь с этих же дач. Повзрослев, дошли до разбоя, но дальше пути-дорожки разбежались. Фёдор подвизался на политической стезе. Антон пошёл в милицию. Маленькие злые глаза, тяжелый квадратный подбородок, наглый оскал — портрет идеального правоохранителя.

Фёдор Фокин — холеный, словно племенной бычок, высокий, слегка располневший красавец. Жёсткий, черствый и безразличный к другим людям человек. На таких заглядываются женщины. Его низкий баритон с хрипотцой заставлял биться сердце до мокроты трусов. Впрочем, дамы красавца не интересовали.

Удача Фёдору улыбнулась на встрече с лидером популярной партии в сауне городского Дома офицеров. Политику понравилась улыбка богатыря, и желание добиться успеха любой ценой. Два часа парень нетрадиционно вливался в политическую тусовку. Мужественно представлял себя на приеме у жестокого проктолога и тихонечко плакал. Первый блин, в силу моральных принципов, получился комом. В дальнейшем «банные совещания» проходили без слёз.

Победа на местных выборах далась легко. Пропиарил Фокина и дал зелёный свет в большую политику тот самый председатель «банной партии». Лозунг — «Я сделаю вас богатыми» электорат наивно воспринимал на свой счет. Зря! Смелое обещание адресовалось родне и нужным людям. Победил Фокин с небольшим отрывом без конкурентов.

Карпов к тому времени поднялся до начальника убойного отдела и помог другу избавиться от других выдвиженцев. Город наводнили убитые кавказцы. Засвеченные стволы находили в карманах желающих попасть на место Фокина в Думе. Дорвавшись до бюджетной кормушки, Фёдор богател злопыхателям на зависть.

Проходя по коридорам управления МВД, Фокин молча кивал отдающим честь сотрудникам ведомства. Зашёл в кабинет начальника. Замер в дверях, демонстративно прокашлялся. Полковник подбежал как молодой сайгак, блюдя табель о рангах. Друзья обнялись. Фёдор попытался поцеловать товарища в губы, но тот отстранился.

— Пахнет? — спросил думовец, как только присели.

— В смысле?

— Пиздой!

— Шутить изволите, барин? — начальник полиции, зная отношение друга к противоположному полу, ехидно улыбнулся.

— Представляешь, моя дрянь опять пришла бухая. Возможно, сидит на «винте» или даже на «крокодиле». Как лоха заставила лизать запревшую пилотку. Типа... без этого заснуть не может. Десять лет одно и то же! Мне кажется, тварь никогда не была девственницей.

— Была, Федя, была... грешниками не рождаются.

— Да, Антоша! Вспомни её молодой. Мужики в штабеля укладывались. Миловидное лицо, потрясающая грудь. А жопа!

— Мечта поэта, — поддержал Карпов, вспоминая, с какого класса он начал мастурбировать на светлый образ Эльвиры.

— Это я её испортил, дружище. Посадил в золотую клетку, утопил в роскоши. В неволе развлечений немного. Пристрастилась к крепкому. Сначала децл, потом сорвалась. Мне кажется, что лизанием своей мандени она мне мстит, пытается унизить.

— Нельзя так о женщинах, Федя. Она же мать!

— Ненавижу суку, разведусь. Но как?! На ней все активы.

— Фёдор, хрен с ней Элкой, тут такое дело, — полковник достал бутылку коньяка, два бокала, — накатим?

— Нет, спасибо, брат, поживу ещё... — жидкость в бутылке напомнила тормозную жидкость для трактора.

— Короче, на тебя пришёл заказ.

— В смысле? Я что вещь какая-то?!

— Тебя хотят обнулить... загасить.

— Ебануть?

— Да! Мои взяли предоплату. Смотри какой у меня есть план... и рыбку развести и на веточке покачаться. Изображаем мокруху, пиарим по всем фронтам. Получаем остаток и ты оживаешь. Как идея?

— Неплохо. Мои семьдесят процентов, остальные делим по-братски, — подписался Фокин.

Это была последняя встреча друзей. Благодаря паленому коньяку, Карпов оказался в коме на месяц, а мир узнал эту удивительную историю.

***

В день «ХL» стояла прекрасная весенняя погода. Ни холодно, ни жарко. В самый раз. Солнышко светило. Птицы вили гнёзда. Коты полировали тестикулы. В областном морге появился необычный пациент с нарисованными кетчупом пулевыми отверстиями.

Супруга Эльвира с сыновьями и прочей родней калибром поменьше, делая лицами горе, опознали тело своего Феденьки. Санитары давились от смеха.

Природа категорически расцветала. Почивший Фёдор Михайлович, лежал обряженный в Версаче и Диор. Палисандровый гроб в цветах украшал сцену обшарпанного театра юного зрителя. Депутат высшего порядка «принимал посетителей». Федеральные СМИ транслировали прощание любимца со своим народом. Накачанный лекарствами, тормозящими жизненные процессы, Фокин выглядел робким и покорным, как экономика государства. Лежал и слушал. Мотал на ус. Радовало покойного одно — не избавились от него, как от мусорного мешка.

Моцарта сменял Верди, завывал свою хитяру Малежик — «Чтоб вдали не растаял твой след голубой...». Скорбные мелодии текли грустно и неотвратимо. Эльвира, в строгом чёрном костюме с вырезом до ягодиц на спине, подпёртая сыновьями, промокая рыдающие глаза платочком, причитала «Ой, куда ж ты... на кого ж ты!». Красиво по Станиславскому хлюпала дырками носа и поглядывала на часы. Желалось выпить.

— Господи, ну и хватит уже?! — Взмолился водитель труповозки, — погнали на кладбище. «Спартак» ныне играет.

— Да-да, давайте рещще, надоело, — вставил руководитель похоронной процессии.

— Да угомонитесь вы, — прошипела вдова, — родного хороним!

По очереди, соблюдая старшинство, у гроба отметились сыновья и родственники.

Мерседес-катафалк нёсся с ветерком. За пятнадцать минут домчал «отмаявшегося» на городской погост. Последнее пристанище ждало на аллее героев Афгана в тени вековых дубов. Гроб поставили у могилы. К родне подтянулась вереница бюджетников и оплаченных плакальщиков.

На первый план вышел одноглазый мужчина с затертой табличкой на груди «друг усопшего». Зазвучал стандарт:

— Когда тебе хотел я свить венок, искал цветы и отыскать не мог. Теперь, когда уж нет тебя со мною, цветут цветы, моих касаясь ног...

— Довольно фарса, — пробурчал бригадир землекопов, пригрозив кулаком другу всех усопших, — закрывайте ларец и в добрый путь.

Неожиданно Фокин открыл глаза и, потянувшись, сказал:

— Не торопитесь, я тоже хочу проститься. С вами, мои дорогие упыри!

Первым дар речи обрёл брат сестры жены:

— Не понял, — икая, — это что за клоунада? Федька, ты же умер!

— Нет, мудоша, — улыбнулся «труп», — ещё вас, козлов, переживу. Хотел услышать, понять ваше ко мне отношение. Без купюр, так сказать.

С этими словами «покойник» попытался подняться из гроба, но не смог. Мышцы, парализованные лекарством, отказали. Неожиданно крышка гроба с жутким грохотом рухнула на своё место. Белый свет померк. Испуганные вороны чёрной тучей закрыли небосвод. Завопила массовка. Птичьи крики и поднявшийся ветер дополнили картину апокалипсиса. Фокин этого уже не слышал и не видел. Не к месту у кого-то на телефоне заиграла песня Пугачёвой «Позови меня с собой». Гроб бросили в могилу и стали быстро закапывать. С каждой порцией земли ругань из могилы становилась тише.

Фокин плыл по нескончаемым тёмным коридорам в гробовой тишине. За лишний глоток воздуха несчастный был готов отдать всё на свете. Душила темнота с запахом палисандра. Осознав происходящее, Фёдор пришёл в ужас. Незаслуженно проклинал Карпова. Наивно думал, что друг его кинул на бабки. Истерика, взорвавшая мозг, была откровением. Казалось, адреналин сейчас порвёт вены.

Погребенный впал в прострацию. Представлялись распахнутые ангелами врата Рая. Крохи воздуха убывали с каждым мгновением. Сознание ускользало. Перед глазами проплывали картины жизни. Детство, молодость, пламенные речи в Думе, яхты, виллы, проституты. Фокин уснул без надежды проснуться. Шутки со смертью всегда лихо заканчиваются.

***

— Слон, хули ты менжуешься? Я тебе говорю, здесь нынче закопали какого-то крутого борова, — говорящий опёрся рукой о заступ и закурил.

— Атом, в натуре?

— Чо мне врать-то? Сам видел. Там такие тузы наезжали провожать. Шмотье солидное, один ящик на три хаты тянет.

Десять минут бомжи откапывали гроб, затем ковырялись с крышкой.

— Ну, вот он, — шепнул Атом, — костюмчик фирма. Помоги снять, хули ты стоишь как пень.

Минут пять бомжи пыхтели, вытряхивая «покойного» из пиджака и брюк.

— Костюм Мичурину подарим, старик пообносился, — решил главный.

— Атом! — голос сообщника был взволнован, — ты видел у него на костюме значок? Это же депутат. Как бы нам боком не вышло.

— Депутат, говоришь? Ну, тогда сам Бог велел, — камрад Атом расстегнул ширинку и начал струить на лицо покойника.

Моча сотворила чудо — Фокин восстал из «мёртвых»! Точнее, он открыл рот и глаза. Напиток показался божественным нектаром. Воскреснувший дышал как морской лев весной и разглядывал ангелов-мародёров. «Падшие», — догадался Фёдор. Он хотел встать, но не смог. Лекарства еще действовали. Непонятно зачем испугал спасителей идиотской фразой похожей на какое-то блядское заклинание:

— Пиздос воскрес!

От неожиданности тела расхитителей гробниц брякнулись в обморок.

После прихода в чувства и недолгих споров, парализованного депутата Фокина бомжи привезли на ашановской тележке в свои апартаменты — подвал барака под снос. Атом настоял!

***

Мужчина в расцвете сил, учёный, стал Атомом из-за профессии. В прошлом успешный математик, он увлекся азартными играми. Прогорел как шведы под Полтавой. Оказался на улице бомжом. С работы погнали. Лицо стало острым, как бритва, а глаза, казалось, вот-вот выпадут из глазниц и повиснут на ниточках. 

Депутату повезло. Среди маргиналов оказался врач с мировым именем. В своё время доктор не удержал язык за зубами, Первому в глаза сказал — «Подлецы — наихудшие тираны». Чудом ушёл от мести псов режима к подвальной братве. Доктор лечил беднягу как мог. Кормил через шланг просроченным детским питанием, делал клизмы из помёта летучих мышей. Не зря бомжи называли эскулапа Мичуриным.

Полгода пролетели мигом. Подвал-бомжатник с запахом болота, который обитатели называли «Ниццей», стал для Фокина вторым домом. Он потерял половину веса, но подвижность вернулась почти в полном объеме. Заново делал первые шаги, учился есть из соски, держать ложку и читать. Даже самый близкий человек вряд ли узнал в опустившемся, растоптанном жизнью слизняке того преуспевающего, сверкающего лаком господина.

Коммуна «Ницца» жила своей, ни на что не похожей жизнью. Общие вещи, общая еда, общие деньги и выпивка рекой.

— Ты, Федька, ещё не понял куда попал, — поучал новичка Атом, — здесь, брат мой — русский мир. Тот самый, за который мечтали Рюрики. Все, что есть, на общак. Мы как кошки. Мы свободны! Это наш рай, наш русский мир!

Проснувшись в очередной раз от «запаха свободы», Фёдор открыл форточку. Свежее не стало. Тараканы на стенах недовольно фыркнули и передислоцировались на ящик-стол, засранный разнокалиберной посудой, такой же грязной, как и всё вокруг. Умный от природы человек всё понимал — «бытие определяет сознание». Вечная формула Карла Маркса. Если бы новые знакомые насрали в тарелку, Фёдор бы не удивился. Решение было одно — срочно валить. Ощетинившийся пружинами проссанный диван и шевелящееся от клопов покрывало способствовали решению.

Домой, и будь что будет! «Вертел ваш русский мир, слишком стар для этого говна» — Фёдор спешил вернуться в прошлую роскошную жизнь. Представлял народную радость, концерты, салюты. В Думе первым делом пробьет закон против бродяг. Наказание — расстрел!

После подвала солнце слепило глаза. Фокин морщился, но упорно шел в сторону дома походкой зомби, чем смешил детей и полицейских. Город пестрел старыми предвыборными плакатами — «Всё за всех!» и фото улыбающегося выборотеня Антона Карпова. До выборов кандидат не дожил. Пули неизвестных превратили череп в решето. Убийство политиков хоть и грязное, но иногда необходимое дело.

***

— Я тот самый Фёдор Фокин, вы должны меня помнить.

— Хуёкин... ваш Фокин давно...

— Мертв? Да, но мне стало лучше.

— Гражданин, вы умерли. Вся страна наслаждалась похоронами. На свадьбе таких красивых женихов не увидишь как он в гробу. Так что идите и не морочьте людям голову, а то полицию вызову.

— И куда мне теперь? — как-то отстранённо спросил Фокин.

— Как это куда? — опешил участковый, — на кладбище, конечно. Закопайтесь обратно.

Из очередного присутственного места горемыку отправили в дурку.

Несуразный розыгрыш закончился в стенах заведения для Наполеонов. Кстати, Фёдор был единственным, документально подтверждённым персонажем, вернувшимся с того света.

Пока Фёдор смешил персонал психбольницы рассказами как бухал с чертями в кокошниках и дрался с молодыми ангелами, банк за долги отобрал имущество жены. Была семья, свой дом, все это лепилось годами, а рухнуло в единый миг. Эльвира же, к тому времени плотно сидящая на бутылке, оказалась на улице в резиновых тапочках и стареньком халате с перламутровыми пуговицами.

На работу не брали. Путаны старше школьного возраста никого не интересовали. Как и двойной анал с антикварными вешалками. Везде получала отказ — трудовой стаж ноль минут. Даже вакансия уборщицы в общественном клозете оказалась недостижимой мечтой. Прошло немного времени. Эльвира подурнела, опустилась и прописалась в «Ницце». Будь её хибарка в другом месте, может, и жизнь сложилась бы иначе...

Говорят, любовь зла, полюбишь и клопа. Так и здесь. Эльвира и Атом встретились, между ними возникла искра чувств. Любовь? Да чёрт её знает, возможно, и она.

Фокин оставался полноценным членом общества, хоть из документов у него было только свидетельство о смерти. По всем табелям заведения проходил как «Федя с того света». Время проводил за чтением книг и оральным удовлетворением женщин психбольницы за еду. Жизнь в желтом доме ему нравилась.

На очередной осмотр по вопросу выписки Федя шел как на праздник треша. Старенький врач напоминал высохшее дерево. На пенсию идти категорически отказался. Перестал понимать здоровых людей.

Врач, не поднимая глаза с истории болезни бессмертного, огласил приговор:

— Добрый день. Фёдор, жалоб на вас нет. Отклонений не замечено. Поздравляю, будем выписывать.

— Доктор, лучше застрелите... не хочу туда!

— Куда туда?

— В Ниццу!

— Почему? Замечательное место. Каждый год с семьей там отпуск провожу. Нравится.

— Там люди все больные на голову! Воняет болотом! Натуральная помойка!

— Простите, но там все наши патриоты!

— Это да! — согласился Фёдор, — но... я лучше сдохну чем туда...

— Странный вы человек, пятнадцать лет лечитесь, а я вас всё понять не могу.

— Я не ебанутый, я нормальный! Просто презираю русский мир... ненавижу Ниццу!

— Вашу Ниццу внесли в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Может вам чаще стоит там бывать? — В настоящей Ницце пациент никогда не был.

— Нет! Нет! Мир сошёл с ума! — вдруг Федор замер, напрягся, сжал кулаки и, играя кадыком, перешел на шепот, — доктор, они здесь!

— Кто? — в кабинете никого не было.

— Черти! Лезут суки из всех щелей!

— Из Ниццы?

— Да нет же! С того света! — Федор хлопнул доктора по плечу, — Спирту налей, дружище! Счас начнется форменный пиздец!!!

Пациент схватил стул и швырнул в стоящий в углу учебный скелет;

— Получи сохатый! — пока кости разлетались по кабинету, Федор одним движением руки сорвал с себя одежду, — Врете суки! Не возьмете! — и принялся избивать невидимых чертей на манер Брюс Ли.

Пациент молнией носился по кабинету. Запрыгивал на шкафы, ползал по стенам, пытался крутить сальто и вообще, летал как неуправляемая реактивная хуйня извергающая мат. Вспотевший Федя, не переставая махать кулаками, перешёл к насильственным действиям сексуального характера — ставил раком воображаемых чертей, раздвигал волосатые ягодицы и засаживал под хвост свою огромную елду!

— Скучно, девочки, — зевал врач, вспоминая пациента «Бен Ладен» — тот каждый день брал себя в заложники и требовал миллион вертолётов и один доллар.

Немного угомонившись, искоренитель нечисти доложил доктору:

— Пятерых жахнул! Давай братишка, присоединяйся! Не жми очко, плешивый!

«Пиз-дит, троих» — доктор подглядывал за шоу бесноватого.

Фёдор разошёлся. Наматывал воображаемые яйца на кулак, оскорблял чертей словами о половом акте с их матерью. Работал членом как дубиной, снося рога, ломая переносицы. Грешил не покладая рук.

Доктор налегал на спирт. Занюхивал фломастерами. Картина геноцида нечисти вырисовывалась всё отчетливей. Не к месту из шкафа вылез маленький чертёнок. Он жалобно плакал и звал свою мамочку.

— Я убил твою мать! Бу-го-га! — Фёдор схватил малыша и, свернув ему шею, выкинул тельце в форточку.

В момент захмелевший доктор вскипел. Нервы старого врача не выносили детских слёз. Врач схватил молоток и накинулся на пациента:

— За детей! За мать! За плешивого! — первые удары были по голове, далее везде.

— С мамой перебор, — согласился Фёдор, проваливаясь в другое измерение.

Престарелый профессионал бил долго и умело, пока не обессилил. Вызвал санитаров.

— Кто ушатал так пиздолиза? — Кабинет врача напоминал цех скотобойни.

— Идиот опять быковал на чертей... один против сорока... не считая мелкого.

Санитары оттащили изуродованное тело кунимастера в душ. Доктор всё понимал — для многих жизнь в дурдоме единственная возможность существовать в человеческих условиях.

«Федю с того света» навещали только знакомые бомжи. Приносили вкусняшки типа задубевших пирожков, куриных косточек и алкоголя из отдела бытовой химии. Внутрь гостей не пускали. Встречались возле ограды заведения. Эпично смотрелся только Мичурин в помятом пиджаке со значком депутата Государственной Думы. Работники заведения в целях безопасности надевали на Фокина ошейник и приковывали к ограде собачьей цепью.

Однажды друзья привели с собой женщину. Робкую, с взлохмаченными седыми волосами и съеденными грибком ногтями. Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у неё. Тётка была не в себе и постоянно просила прощения у какого-то абстрактного персонажа. Это была та самая прелестница Эльвира!

Фёдор долго смотрел на свою бывшую любовь, затем схватил её за шею и приблизил вплотную к себе. Возложив руку на грязную голову женщины, произнёс поповским басом:

— Прощаю, живи с миром! — после чего Фёдор высунул язык и в мгновенье облизал лицо гостьи.

«Ну же, девочка, вспоминай мой нежный язычок! » - шептал Феденька.

Женщина вздрогнула:

— Ебанутый! — заорала она, вытирая лицо рукавом ватника. После чего набрала воздуха в легкие и харкнула в морду придурка.

Когда посетители ушли, Федя засмеялся. Затем, подволакивая парализованную ногу, направился в пищеблок выпрашивать у поварихи Алевтины добавку тех классных щей из кислой капусты. Единственное, что пригодилось в жизни — умение божественно вылизывать волосатые пельмени. В этом деле он был лучше Господа Бога!

Прошло время, и Фёдор Михайлович понял — бояться надо не смерти, а пустой жизни. Он твердо решил прожить остаток дней, вот этой второй, подаренной небесами жизни по святому писанию. Как Человек!