Шпулечник. Глава V

Через два дня пропал баран из отары переселенцев из Таджикистана Кинжигазиевых.

            – Это Шпулечник? – спросил Дима у отца за завтраком. – Барана украл?

            – Может и Шпулечник, – отец пожал широкими плечами. – Вполне даже и вероятно.

            – Вить, что ты несешь? – устало вздохнула мать. – Какой еще Шпулечник? Вроде братьев Орешниковых? Хочешь, что бы опять весь район смеялся над тобой?

            – Баран пропал – это факт, – упрямо гнул свое отец, – от этого никуда не деться.

            – Волки сожрали и все дела.

            – Идет охота на волков, идет охота, – запел отец, – на серых хищников, матерых и щенков. Кричат охотники и… И не угадала ты. Во-первых, лето – волки не активны. Во-вторых, мы вчера с участковым осмотрели поле – следов крови нигде нет. Не мог же волк без крови загрызть?

            – Кровь в траве можно и не найти на таком большом поле.

            – Кровь могли и не заметить, но клочьев шкуры нет. Баран был белый – клочья было бы далеко видать. Я собаку с собой брал – нет следов волка.

            – Неужели кто-то из наших упер? Из деревенских? – задумалась мать, скользнув по нам взглядом.

            – Я не брал, – поспешно покачал головой брат.

            – Я тоже, – отказался я.

            – Значит, деревенские, если наши не брали, – заключила мать. – Я им никогда не доверяла. Помнишь, как дрова у нас пытались стянуть?

            – Так-то Леня был, он сидит сейчас, – отец закурил и задумчиво выпускал в потолок столбы дыма. – Он не мог.

            – Бутуй с ним тогда был, но он в больнице с аппендицитом.

            – Капитан? – предположил отец. – Он мутный, ему Пыка с Мыкой муку продавали.

            – Баран не иголка, – рассуждала мать, – просто так не сожрешь, а шашлык жарить – запах выдаст. У Капитана соседка Устиниха, не зря ее Штирлицем зовут, она бы уже давно унюхала, что бараниной пахнет и растрепала всей деревне.

            – Из этого следует, что могли какие-нибудь приезжие спереть бяшу. А к кому у нас недавно гости приезжали?

            – К Рябичевым из Москвы брат приезжал. Вроде еще у них гостит.

            – Придется ехать, брать, – отец затушил окурок в банке из-под фрикаделек, прихваченных с похорон деда.

            – А что ты ему скажешь? – прищурилась мать. – Доказательств нет у тебя.

            – Применим дедукцию. Дедукция она и без доказательств штука хорошая, – отец недавно прочитал сборник рассказов о Шерлоке Холмсе, – но могли же какие-то улики остаться. Шкура, например.

            – И что толку? Обыскивать тебе никто не даст, а дедукцию к делу не подошьешь. И вообще, – вдруг вспомнила, – к нам самим, считай, гости приехали. Дед Шурик с пасекой. Так и нас можно обвинить – они на отшибе стоят, никто не увидит в роще, как они барана свежуют и жарят. И не унюхает никто, хоть шашлыки жарь, хоть люля-кебаб.

            – Кстати, Лешка давно к вам приезжал? – спросил отец.

            – Позавчера, – вспомнил я. – Тогда, когда с Хересом…

            – Учудили вы, клоуны, – слегка улыбнулся. – Больше не появлялся?

            – Нет.

            – Думаешь, Лешка? – встрепенулась мать.

            – А кто еще? Мальчонка здоровый, крепкий, вольной борьбой занимается. Ехал утром мимо стада, бес и попутал. Барана утянуть мог в легкую, да еще и на велосипеде. А дед Шурик, старый боровик, на дармовщинку падок – от шашлычка да под медовуху только дурак откажется. А он не дурак.

            – Неприятная ситуация, – констатировала мать. – Если это они и про это прознают, то мы вовек не отмоемся. Будут думать, что мы в сговоре с дедом Шуриком были.

            – Паршиво, – признал отец. – Надо бы съездить, разобраться, что к чему.

            – Опять нажрешься, – вздохнула. – И детей с тобой посылать бесполезно: будет как в прошлый год.

 

Да, с прошлым годом смешно получилось. Летом на наши гречишные поля часто приезжал с пасекой дядя матери – дедушка Шурик Трапезов. Обычно он еще с зимы звонил отцу и узнавал, будет ли совхоз сеять гречиху. И если ответ был положительным, то непременно приезжал. Обычно с ним был еще как-то мужик, Семен, с которым они на паях держали пчел, иногда сын Сергей и наш троюродный брат Алексей приезжали помочь. Он был на год младше меня и серьезно занимался вольной борьбой.

            Останавливались они обычно в роще в стороне от асфальтовой дороги, в километре от, растянувшейся мертвой змеей вдоль дороги к нам, деревни Бодринка. У них было два КУНГ-а, свой электрогенератор и они с месяц там стояли лагерем. Лешка к нам на велосипеде ездил за молоком. Обычно в первые дни приезда отец совершал «визит вежливости», чтобы иметь законный повод напиться и, при возможности что-нибудь украсть или выпросить. В конце же сезона непременно ехал опять – поживиться свежим медом и «обмыть» успешное завершение. Понятно, что по деревенскому этикету его в поездку сопровождала жена и дети. К родне все-таки ехали.

            Ранним вечером папаша прикатил домой.

            – Тань, собирайтесь, к деду Шурику поедем! – с порога проорал он.

            – Не поеду я с тобой, опять нажрешься как свинья!

            – Да и хрен с тобой! Оставайся дома. Будешь, как нематода пятнистая, тут киснуть. Дети, в машину!

            – Я не поеду, – робко пропищал Димка. – Там собака!

            В прошлый визит на пасеку брата укусила сначала пчела, а потом собака деда и теперь он боялся.

            – Ты что, трус? – спросил папаша. – Какой-то Каштанки испугался?

            – Ничего я не испугался. Просто опасаюсь.

            – Может, ты и плотников со столярами боишься?

            – Да.

            – Почему? – неожиданно заинтересовался отец.

            – Столяры гробы делают, а плотники с топорами ходят.

            Тогда как раз нам новый сеновал достраивали рабочие с завода, бывшего «шефом» нашего совхоза и мать пугала Димку строителями с топорами.

            – Логично, – был вынужден признать правоту сына отец, – но все равно собирайся, мучачо. Там плотников нет.

            – Вить, смотри, чтобы ребенка никто не укусил, – вышла из спальни мать. – Под твою ответственность отпускаю.

            – Без паники!

            – Кепку не забудь одеть, – наставила Димку. – Следи там за батей и братом, – поручила мне. – Смотри, чтобы медом не обожрались, а то будете, как сухие цубылки в степи, там торчать.

            – Все, писем не ждите, читайте в газете. И подпись Вася, – одной из своих любимых фраз попрощался отец. – На такой жаре обожраться медом не страшно, – разглагольствовал он, ведя нас к машине, усаживаясь и трогаясь с места. – Я однажды в детстве обожрался.

            – И не помер? – любознательный брат вытащил из кармана карандаш, украденный в школе и записную книжечку в синем коленкоровом переплете, украденную у Маруси Севкиной.

            – Не помер, как видишь, – самодовольно хохотнул папаша. – Еще и двоих придурков породить сумел.

            – А как ты остался в живых? – не обратил внимания на эпитет Дима.

            – Меня мамка, бабушка Дуня, на печку натопленную положила. Я стал потеть и мед на животе выступил. Так полежал на печи сутки и все лишнее вышло.

            Брат старательно записывал какие-то каракули.

            – Ты, как Емеля, – поддел я родителя в отместку за придурков.

            – Я лучше, – хвастливо заявил отец, сворачивая с трассы на пыльный проселок. – Я директор! Это, как говорится, звучит гордо! Ладно, почти приехали. Смотрите, ведите себя пристойно. Дим, ты задом не поворачивайся к Каштанке, а то на этот раз загремишь на уколы, ха-ха-ха.

            Машина подъехала к роще, остановилась и мы вышли из нее. Брат опасливо смотрел по сторонам, а отец ломился вперед как носорог.

            – Здорово, бортники! – еще издали заорал он.

            – Привет, Виктор, – обреченно откликнулся вылезший из КУНГ-а дед. – Хорошо, что заехал.

            – Да вот, ехали мимо и решили навестить, – угнездившись на раскладном стуле возле стола и водрузив согнутую правую ногу на левое колено, ответил отец.

            – Это вы как раз вовремя. Медок продегустируете, – по очереди пожимая нам руки, обрадовал дедушка. – Дима, как нога?

            – А что нога? – подозрительно поинтересовался брат, затравленно зыркая по сторонам.

            – Отец говорил, что тебя Шарик укусил прошлый раз.

            – Шарик? Нет, Шарик не кусал. Каштанка укусила.

            – Мальчик шутит, – вальяжно пояснил отец. – А где Семен?

            – По грибы пошел.

            – Да, грибы и рыбалка у нас чудесные. Как говорится, хорошо в деревне в этом. Чомба, ты что-то про мед говорил?

            – Сейчас все будет, – дед стал выносить и ставить на стол плошки с медом. – Пробуйте, какой кому больше по вкусу.

            – А медовуха? – потирая руки, как большая муха лапки, нацелился на мед папаша.

            – Витя, один момент.

            На столе появилась литровая бутыль зеленого стекла и стаканчики.

            – Мне много нельзя, я при пчелах, – символически плеснул себе старичок. – А ты за рулем…

            – Ничего страшного, тут совсем недалеко, не спеша доедем.

            – А что Танька не приехала?

            – Прихворнула. Следила за рабочими, что сеновал нам строят, и обгорела на солнце. Облезла вся, как чучело, – самозабвенно врал папаша. – Сидит теперь дома, плачет и сметаной мажется.

            – А что старый сеновал?

            – Так одного мало, еще коров брать будем.

            – Это правильно. Хозяйство надо расширять.

            – Новый сеновал здоровый, на целое стадо хватит, – похвалился отец. – Давай, старина, еще наливай.

            Снова выпили. Отец с сосредоточенным лицом осьминога начал как огонь поедать мед.

            – Вася, Дима, а вы почему не кушаете мед? – поинтересовался дедушка.

            – А что за мед? – вновь проявил подозрительность брат. – Мед он всякий бывает, даже неправильный.

            – Не переживай, тут правильный. Пробуй.

            – А какой он бывает? – не отставал Димка, достав карандаш с книжечкой и приготовившись записывать. – Какой правильный, а какой неправильный?

            – Мед много из чего бывает, – зачерпнул ложкой и не спеша смаковал дедушка. – Например, бывает багульниковый. Он ядовитый и его нельзя есть, не прокипятив. Называют «пьяный мед» и используют в основном сами пчелы.

            – Там же при нагревании какой-то яд выделяется? – блеснул я осколками эрудиции.

            – Правильно. Оксиметилфурфурол называется.

            – Дед, ты того, как говорится, не выражайся, – налив себе полный стакан и махом опустошив его, сказал папенька. – Тут же дети, а ты со своим фуфлоролом.

            – Он в меду не опасен. Его в кофе и то больше, чем во всем улье. Да и образуется только если мед кипятить, а если мед с водой, то не будет его, – объяснил дедушка.

            – Кофе вредный! – сделал вывод Димка.

            – И дорогой! – папаша наш был тот еще сквалыга. – Поэтому выпьем еще медовухи!

            – А еще какой мед опасен? – не отставал Дима. – Надо же знать.

            – Например, с белозера болотного мед ядовит. С болиголова.

            – Болиголовом Сократ отравился, – вновь высказался я.

            – Что ты трепешься? – заспорил отец. – Сократ цикутой траванулся, это все образованные люди знают!

            – Нет, болиголовом. Раньше думали что цикутой, а потом уточнили, – не согласился я.

            – Умный шибко стал, – недовольно проворчал отец, вылизывая очередную плошку.

            – Со всего, что на Б начинается мед ядовит? – попытался обобщить я.

            – Нет, почему же? Например, барбарисовый мед очень вкусный и нежный, золотисто-желтый такой. А вот с живокости полевой, хотя она отличный медонос, мед ядовитый – «пьяный».

            – А бабушка Дуня живокость овцам давала, от паразитов, – вспомнил я.

            – Вон тот цветок ядовит, – дед ткнул в пурпурно-желтый цветок, росший неподалеку, – а пчелам дает много нектара и пыльцы.

            – Как называется? – деловито уточнил брат.

            – Пикульник красивый.

            – Ядовит, – пометил брат, взглядом ощупывая цветок.

            – А больше медовухи нет? – перебил эти изыскания отец. – И вообще, Дим, зачем тебе ядовитый мед? Отравить кого-то хочешь?

            – Нет.

            – А зачем?

            – Чтобы меня не отравили! – отрезал брат.

            Челюсть дедушки, слушающего разговор, стремилась на встречу с грудью.

            – Ты поэтому мед не кушаешь? – поинтересовался он.

            – Жду, как на отца и Васю подействует…

            – Он шутит, – поспешил я сгладить неловкость брата.

            – Дед, меда тащи. И медовухи, – не потерял присутствия духа отец. – А ты, следи, младшОй, следи. Пока ты следишь, мы тут все съедим!

            Дедушка принес еще меда и бутылку.

            – Вот этот мед попробуйте. Дима, да что ты, честное слово, я же сам мед ем.

            – Мало ли, – продолжал отнекиваться брат. – Вон батя в детстве чуть не сдох.

            – От меда не умрешь!

            – Все так говорят, а потом мед на животе выступает.

            – В меде уродов консервировали для кунсткамеры, – вновь «блеснул» я знаниями.

            – На вас двоих никакого меда бы не хватило, – высказался вновь наливший себе отец. – Таких уродов ни в какой кунсткамере нет.

            – Вить, как ты с детьми разговариваешь? – возмутился дед. – Нельзя же так!

            – Да я в курсе, – вновь опрокинул в себя стакан папаша. – Как говорится, на вопросы мягше, с детями ширше.

            – Наоборот, – поправил педантичный Дима. – С детями мягше, а на вопросы детей ширше.

            – И чего вам не хватает? – как плачущий павиан сморщил лицо отец. – Мультфильмы вон какие чудесные вам показывают. Американские, правда… Но хорошие же, душевные!

            Теперь уже челюсти отпали не только у дедушки Шурика, но и у нас с Димкой.

            – Пьяный мед, – высказался Димка, со значением посмотрев на дедушку.

            Дед взял бутылку и понюхал горлышко.

            – Вить, я перепутал. В этой не медовуха, а самогон пшеничный. Ты не пей.

            – Отличное пойло. Прямо как скотч у ковбоев, – папаша сложил пальцы пистолетиком и изобразил выстрелы в меня, Димку и деда. Затем сдул воображаемый дымок и продолжил. – Я секретный агент! Капитан Пронин по найму.

            – Вить, развезет тебя по жаре.

            – Косил Ясь конюшину, косил Ясь конюшину, косил Ясь конюшину! – истошно заверещал отец.

            – Вить, хватит, не в лесу!

            – А ведь я Гагарина видел, – понизив голос, таинственно продолжал отец. – Вот как вас сейчас.

            – Какого Гагарина? Юру? – не выдержал я, прикидывая в уме год рождения родителя.

            – Ясное дело, что не Васю или Петю. Конечно, Юру.

            – Живого? – уточнил Димка, вновь что-то помечая в книжечке.

            – А то! – рассказчик вновь наполнил стакан.

            – Вить, может тебе хватит? – с тревогой наблюдал за этим дедушка. – Ты и так уже несешь не то что-то.

            – Видел я его! – хрястнул крепким кулаком по столу папаша. – Делом партии клянусь!

            – Так тебе лет десять было? – уточнил я.

            – Двенадцать. Я пионером был, и нас повезли в Москву, а там Гагарин. Вот! – победно потряс кулаком и, раскинув руки, начал изображать летящий самолет. – Отдать швартовы! От винта! Право руля! Иду на бреющем! Захожу в вираж!

            На это «вираже» он и рухнул лицом на стол, опрокинув его. Мы втроем с трудом подняли грузную тушу и уложили на спину. «Летун» мирно спал.

            – Придется вам ночевать тут, – сделал вывод дед. – Ему за руль в таком состоянии нельзя.

            – Я тут ночевать не буду! – наотрез отказался Димка.

            – Да, мы домой лучше пойдем, а то мать волноваться будет, – поддержал я.

            – Да как же вы пешком-то?

            – А что тут идти? Полчаса ходьбы и дома будем.

            – Ладно, вот вам мед, – подал сумку с трехлитровой банкой, – а в сотах мед с Витькой передам. Спасибо, что навестили. Валентине привет передавайте.

            – Непременно передадим. До свидания, – вежливо попрощались мы, и пошли домой.          Брат на протяжении всего пути через рощу напряженно оглядывался, опасаясь нападения собаки и пчел, но никто его не тронул. Мы, загребая ногами горячую пыль, прошлись проселком, миновали искрученную сосну и выбрались на асфальт.

            – Думаешь, и правда, Гагарина он видел?

            – Брешет, скорее всего.

            – Значит, брешет, – вздохнул брат.

            – Чего вздыхаешь?

            – Да хотел у деда спросить, как вересковый мед делают…

            – Так он тебе и сказал бы. Тайна сие есть…

            Мы замолчали и всю дорогу до дома шли молча.

            – Что мамке скажем? – перед калиткой спросил брат.

            – Скажем, что батя фурфуролом отравился.

            – Хорошо.

 

            Вот такая неловкая история вышла.

            – Да и смысл тебе ехать? Только хуже будет: люди подумают, что за своей долей ездил.

            – Что пнем об сову, что совой об пень, а все «Гринпис» против, – кивнул отец. – Он был великий эконом и по утрам шел в гастроном. Доедай, да пора топать.

            После ухода родителей на работу мы сидели во дворе на пнях возле железного обода, служившего очагом для готовки свиньям и коровам.

            – Мы должны его поймать, – тихо сказал Дима.

            – Кого? – удивился я.

            – Неуловимого Шпулечника.

            – Тебе мало братьев Орешниковых?

            – Орешниковых мы все равно поймаем, но сейчас надо поймать Шпулечника.

            – Как ты его поймаешь? Может это вообще дед наш.

            – Я видел возле посадки чужая машина стоит. Легковая.

            – Точно чужая?

            – Точно.

            – Может, за грибами кто из района приехал, вот и стоит.

            – Может и за грибами, только она второй день стоит.

            – Фигасе, – встал я, – пошли, покажешь.

           

            Старая белая «шестерка» стояла в самом конце защитной лесопосадки, с другой стороны от ведущей к дремучему лесу проселочной дороги.

            – Спрятали, – прошептал брат, – чтобы с дороги не было видно. Бандиты.

            – Или грибники заблудились, – я подошел к машине и заглянул в салон.

            Сначала не понял, а потом отскочил, будто на меня плеснули кипятком. На пассажирском сидении был труп с откинутой назад головой и зияющим обрывками артерий и трахеи перерезанным горлом. Жестокий спазм скрутил внутренности. Я упал на колени и меня вырвало.

            – Васек, ты чего? – испугался Дима.

            – Там убитый…

            – Где? – брат подскочил к машине, схватился за ручку.

            – Не лапай, отпечатки будут, – отдернул его за рукав. – Пошли в контору, надо милицию вызывать.

 

            Милиция, потом следователь – все пролетело как во сне. Мы с братом отвечали, как условились: пошли за грибами и увидели незнакомую машину. Подошли посмотреть и обнаружили труп.

            – Это вам не баран, – отец принял за ужином рюмку водки «для снятия нервного стресса», – это совсем другой, как говорится, – погрозил нам похожим на морковку пальцем, – состав преступления.

            – Вить, может теперь про барана забудут? – с надеждой спросила мать.

            – Не забудут, – поморщился, словно от зубной боли. – На заднем сидении отрезанная баранья голова лежала. Ким Абдулаевич опознал ее – баран ихний.

            – Это что же такое получается? Убитый украл барана, а его кто-то убил? – прижала руку ко рту мать. – Так получается?

            – Кинжигазиевы уже под подозрением, – понизил голос отец, – но доказательств у следствия нет.

            – В любом случае, теперь про барана ни на нас, ни на деда Шурика никто не подумает, – успокоилась мать. – Главное, что бы еще кого-нибудь не прирезали.

            – Случай вопиющий, – отец налил еще рюмку, – можно сказать, беспрецедентный для нашей деревни, – выпил. – Репутация пострадает, однозначно.

            – Может оно и хорошо.

            – Что хорошего?

            – Переселенцев перестанут к нам присылать, будут в «Завет Ильича» слать.

            – Может и перестанут, – пожал плечами, – а может наоборот, всякий никчемный сброд, к труду неспособный, начнут присылать. По принципу: На вам боже, что нам негоже. Время покажет. Боюсь только, корреспонденты какие-нибудь налетят.

            – Да ты что?! – мать перекрестилась. – Неужели?

            – Могут, сейчас же перестройка, ускорение и гласность. Приедет какая-нибудь фифа из области, начнет выеживаться, и надо будет перед ней стелиться тряпкой, чтобы ничего плохого не написала.

            – Вали все на переселенцев.

            – Надо еще, чтобы их осудили. До суда не имею права, иначе клевета получится. Журналисты они как крысы, везде свои носы суют. Может и недостача какая-нибудь вскрыться…

            – Хлебнем мы горюшка с этой гласностью, – вздохнула мать.

https://ridero.ru/books/shpulechnik/