О выставке, посвященной Чарльзу Диккенсу. Продолжение
Друзья, мы с вами немного подзастряли в одном из залов Государственного Литературного Музея им В.И. Даля, а между тем, экскурсия продолжается с того места, где молодой Чарльз, больно ужаленный в сердце неудавшимся романом с ветреной дочкой банкира, женится на премилой Кэтрин Хогарт и с утроенной силой начинает строить карьеру репортера, публициста и писателя.
Упомянув в первой части обзора великие произведения автора, нельзя не сказать о том, что Диккенсу мы обязаны и традицией рождественской повести и рассказа — отдельного жанра литературы, которому посвящен зал музея. Здесь мы видим рождественскую ёлку, окошки с зимними видами и сидящего у камина, скрючившегося, несчастного и одинокого дядюшку Скруджа, которому являются призраки.
Напомню, по выставке меня сопровождает Григорий Соломонович Зобин, старший научный сотрудник музея. И не просто объясняет концепцию расположения залов, экспонатов и говорит о биографии великого писателя, но и по ходу пьесы дополняет рассказ чудесными маленькими историями, которые вне этой экскурсии я бы вряд узнала. Например, в зале с елкой, мы вспоминаем о ритуале празднования Рождества в Англии, которое установилось в том числе и благодаря романам Диккенса.
Ель в дома в виде праздничного украшения пришла в1840-е годы в викторианскую эпоху. Так же неизменным атрибутом праздника считался гусь. Существует предание, согласно которому в 1588-ом году, когда на Рождество королева Елизавета ела жареного гуся, ей сообщили что английский флот одолел непобедимую испанскую армаду. Королева восприняла событие, как доброе знамение, и утвердила гуся, как официальное рождественское блюдо. Впоследствии, после открытия Америки, гуся сменила индейка, но доступна она была не всем, как достаточно дорогая птица. Индеек выращивали в Норфолке, и марш индеек к Рождеству начинался еще в августе. В столицу фермеры гнали их «пешком», а чтобы поберечь ноги, шили птичкам специальные сапожки.
А вот рецепт праздничного блюда: индейка фаршировалась мясом гуся, гусь — мясом курицы, курица — перепелкой. Таким образом в одной птице их было целых четыре. Частью ритуала празднования стал и рождественский пудинг. Он состоял из тринадцати ингредиентов, и не просто так, а в память о Спасителе и его двенадцати учениках. Пудинг полагалось вымешивать всем членам семьи с востока на запад — потому что волхвы шли в таком же направлении к Спасителю. Пудинг обливался ромом и подавался на стол подожженным. На выставке, как видите, тоже сделали праздничный стол для английского чаепития.
В России Чарльз Диккенс стал известен и любим еще при жизни. Так, его портрет находился в кабинете Льва Толстого в Ясной поляне. Восхищался Диккенсом и Достоевский, их сближало общее милосердие, некий ракурс сюжетов, в которых сострадание к униженным и оскорбленным и сочувствие к человеку не от мира сего высвечивало героев, как проводников наивысшей мудрости и правды. Здесь можно вспомнить хотя бы князя Мышкина из «Идиота».
Диккенс связан и с советской сценой. На фото внизу справа — афиша знаменитой постановки «Пиквикского клуба» во МХАТе. Пьеса ставилась тогдашним завлитом МХАТа, Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, который сам принял участие в спектакле. Он сыграл роль судьи (фото внизу слева) и так преобразился, что Станиславский, который в те времена знал всех актеров и узнавал их в любом гриме, спросил — а кто тот актер, который играет судью?
Поговорив о знаковых произведениях Диккенса, не будем забывать о не менее знаковом событии его жизни — поездке в Америку. Когда Чарльз плыл на другой континент, страна представлялась ему почти что раем на земле. По сравнению с Англией, в Америке не было так называемого суда равных, когда лордов могли судить только лорды. Там все равны перед законом, и каждый может пробиться наверх исключительно благодаря своему таланту, — так думал прекраснодушный писатель.
Встретили его поистине с царским размахом, толпы благодарных читателей, приглашения в самые лучшие и известные салоны, поездки по прекрасным местам. Вот что писал Чарльз из Бостона:
«Как могу я рассказать Вам все, что происходило здесь с самого первого дня нашего приезда? Как могу я дать Вам малейшее понятие о приеме, ожидавшем нас, о массе лиц, которые целый день теснятся около нас, о народе, который собирается на улицах, когда я куда-нибудь иду, о криках и рукоплесканиях в театре, о стихотворениях, приветственных письмах, всевозможных восхвалениях, бесконечных балах, обедах, собраниях? Я не в силах описать Вам все эти восторженные овации, все волнение, охватившее страну! Ко мне являлись депутации с Дальнего Запада, приехавшие за двадцать тысяч миль; депутации от озер, от рек, из девственных лесов, из бревенчатых хижин, из городов, факторий, деревень, поселений. Правительственные учреждения почти всех Штатов обращаются ко мне с письмами, я получаю адреса от университетов, от конгресса, от сената, от всевозможных частных и общественных корпораций».
Но Диккенсу было интересно совсем другое. Он идет в Бостонскую долговую тюрьму и в одной из камер видит мальчика. Почему ты здесь?, — спрашивает писатель. Надзиратель отвечает, что мальчик выйдет только когда его отец выплатит свой долг. Диккенс был поражен до глубины души, такого он не видел даже у себя на Родине.
Позже его повезут в клуб бостонских джентльменов, где устроен в его честь большой обед. Там Диккенс шокирует всех не только своей экстравагантной внешностью — в те времена носили только черный костюм, а Диккенс обожал бархатный малиновый жилет, причесываются только в специально отведенных для этого местах, Диккенс трясет своей шевелюрой где попало, но и мало того, позволяет себе говорить открыто о том, о чем в приличном обществе принято молчать. В частности, поднимает вопрос авторских прав. Дело в том, что тогда такого понятия как бы не существовало, и на всех бессчетных тиражах его знаменитых романов наживались заокеанские издатели, но не сам автор. Позже на корабле он отправится на юг Америки и там узнает о таком явлении, как рабство и плантаторы, и ужаснется еще больше. В общем в той поездке совершенно разочаруется в Америке. Но одновременно Диккенсу в гостиницу будут посылать свои романы, повести, неопубликованные заметки многие и многие американские писатели. Он очень высоко оценит двухтомник балтиморца Эдгара По, познакомится с Вашингтоном Ирвингом, подружится с Генрихом Лонгфелло.
Выставка и экскурсия по ней получились замечательными, но, как часто бывает, я вышла из музея с желанием приехать домой и срочно найти материалы, посвященные Чарльзу Диккенсу. Чего-то не хватило. Возможно, ввиду того, что кураторы, готовящие ту или иную выставку о великом человеке, на время становятся ему почти родственниками и настолько проникаются миром писателя, что, как ни странно, не могут осветить личность Гения — как личность простого человека. Почти всегда великий в их изложении — это на самом деле великий. Бесконечно добрый, заботящийся о бедных и сирых, работающий в поте лица, любящий своих близких, заботящийся о многочисленной родне, о своих почитателях и читателях, друзьях и посторонних людях. Идеал, к которому очень хочется начать стремиться изо всех сил. Взять хотя бы безумную работоспособность Диккенса, который писал бывало одновременно по два больших романа, работал репортером в нескольких газетах, основывал свой печатный листок и содержал огромную семью из десяти детей, жены, ее сестры, помогая своим матери и отцу с братьями и сестрами.
— Жена его, Кэтрин Хогарт, оказалась совершенно не способна вести хозяйство и заботиться о детях, — припечатал Григорий Соломонович, ведущий сборной экскурсии, на которую в тот день, так вышло, купила билет одна ваша покорная слуга, и поэтому все путешествие по музею принадлежало мне одной.
— Она сама была словно маленькое дитя, эдакая жена-ребенок, не могущая составить счастье великого писателя...
Штош©.., — подумала я и таки почитала некоторые биографические выкладки, выжимки из которых ждут особенно дотошных читателей ниже по тексту.
Скорее всего, разлад в душе будущего писателя начался в тот момент, когда его мать, пытающаяся спасти, собственно, всё остальное семейство, отправила десятилетнего ребенка на фабрику ваксы. В ужасающие условия, оторвав Чарльза от привычного ему уклада жизни и любимых занятий. То, о чем он мечтал, к чему стремился, какие рисовал в своих фантазиях картины — все это показалось тогда навсегда, бесповоротно утраченным. Даже взрослый человек, попади он в долговую кабалу, мрачную лондонскую тюрьму под невыполнимые обязательства — и то может мало того, что пасть духом, но и слегка повредиться в рассудке, имея к тому расположение. Диккенс же расценил такой поступок матери, как повод к недоверию женщинам вообще и в частности. Вскорости представился повод убедиться в правильности жизненных установок. В семнадцать лет его отвергла дочь банкира, Мария Биднелл, в которую молодой человек был пылко влюблен. Это стало для писателя ударом. Поводом добиться самых сияющих высот в жизни, но и «больше никогда не любить», если верить словам потерпевшего.
На дочери журналиста Джорджа Хогарта, стало быть, Диккенс женился безо всяких пылких чувств. Впрочем, лично я не очень верю таким заявлениям молодых людей, отвергнутых ветреными девчонками. Да и в самом деле, поначалу семейная жизнь чрезвычайно нравилась писателю. Кэтрин он называл не иначе, как «моя дорогая женушка». Чарльз мечтал об идеальном доме, полном веселых детских голосов, уютном и комфортном. Они поселились вместе с младшей сестрою Кэтрин, шестнадцатилетней Мэри, начали вести совместное хозяйство, и писатель был на седьмом небе от счастья. Но через год Мэри скоропостижно скончалась от сердечного приступа, и писателя постиг еще один сильнейший удар. Он был очень привязан к Мэри. В ее лице он видел тот идеальный образ нежной, доброй, понимающей, кроткой девушки. Но одновременно и легкой на подъем, веселой и звонкой, жизнерадостной и увлекающейся (в отличие от жены, — подсказывает внезапно материализовавшийся дух писателя). Считается, что все самые замечательные и добрые женские образы в романах Диккенса посвящены именно сестре его жены, Мэри.
Да, жена была кротка и послушна, никогда не перечила мужу и за всю совместную жизнь родила десятерых детей, это только выжившие, а так же беременела каждый год, кормила, нянчила, теряла новорожденных и еще нерожденных, сопровождая мужа в поездах, в том числе в Америку, куда ехать очень боялась. Самое смешное, что после четвертого ребенка сам Диккенс несколько приуныл и говорил, что уже в принципе можно бы и остановиться, но жена, как заведенная, все рожала и рожала. Просто беда какая-то.
«Похоже, мы отметим Новый год появлением еще одного ребенка. В отличие от короля из сказки я неотступно молю волхвов не тревожить себя более, поскольку мне вполне хватает того, что есть»
Помимо рождения детей, Кэтрин была замечательной хозяйкой. Она даже написала книгу «о вкусной и здоровой пище», которая называлась «Что у нас на обед». Там давались советы как приготовить обед на двоих или званый ужин на большое число персон, как сэкономить и какие хитрости использовать в кулинарии.
Рецепты из книги:
КАРРИ С ЛОСОСЕМ
Разрезать два куска лосося весом примерно по фунту каждый, нарезать на кусочки размером с грецкий орех, отложить; нашинковать две луковицы, положить их в кастрюлю с кусочком сливочного масла и долькой чеснока, тонко нашинкованной; помешивать, затем добавить чайную ложку порошка карри или половину ложки пасты карри, перемешать с пинтой хорошего бульона, добавить рыбу, аккуратно перемешать и тушить пол часа, если жидкость выпарится, добавить еще бульона; подавать с отдельно сваренным рисом. Карри с лососем можно приготовить с остатками рыбы с предыдущего ужина, тогда уварить соус до густоты перед добавлением лосося; таким же образом можно приготовить палтус или любую другую рыбу.
ШОТЛАНДСКИЙ СУП
Поставить на огонь четыре унции перловки, налить три шотландские пинты (или четыре кварты) соленой воды, и когда она закипит снять пену; добавить столько говядины или грудинки, сколько хотите, добавить мозговую кость или дичь, пару фунтов постной говядины или баранины, не пожалеть лука-порея, белокочанной или савойской капусты, или можно использовать репку, лук и тертую морковь. Держать на медленном кипении четыре - пять часов, но если используете птицу, то до достаньте ее до подачи на стол и нужно подавать отдельно.
ГОЛОВА ЯГНЕНКА И ФАРШ
Разрезать голову ягненка пополам, отварить, затем запечь в духовке или обжарить на жаровне, сделать фарш из печени и подавать вместе с головой.
Но увы, голова ягненка не помогала. Чарльз начал тяготиться женой. Он постоянно придирался к ее полноте, скучности, инертности и отсутствию интереса к жизни. В те времена развод был чем-то из ряда вон выходящим, но жена так обрыдла писателю, что он заложил половину спальни кирпичом от пола до потолка и прибил к импровизированной стене полочки.
«Мои отношения с некой известной вам несчастной особой отнюдь не улучшились с тех пор, когда мы жили на вилле в Пескиере. Отнюдь. Они стали гораздо хуже. То же я могу сказать и об отношениях с детьми, и старшими, и младшими. Она сама себе в тягость и, разумеется, несчастна. (С тех пор как мы уехали из Генуи, она не переставала мучить меня ревностью и теперь располагает неоспоримыми доказательствами моей самой тесной близости по крайней мере с пятнадцатью тысячами женщин всех возрастов и сословий)», —писал Диккенс в письме друзьям.
Нет, ну а в принципе, что удивительного, что творческому, не просто творческому, а безумно талантливому человеку, который слышал голоса своих персонажей, да что там, они самолично являлись к писателю во время работы над той или иной книгой, человеку, одним из любимых развлечений которого было посещение морга и рассматривание трупов (он говорил, что в этом есть отвратительная притягательность), писателю, работавшему, как ломовая лошадь — нужны были новые эмоции и впечатления. И да, и чувства! Немношка новых чувств без этих ваших пеленок, распашонок и мокрых носов с уроками. Третировать при этом свою жену, конечно, мерзко и гадко, но такова, наверное, оборотная сторона гениальности.
В этом вот состоянии, с заложенной кирпичами семейной спальней, Диккенс, разбирая пришедшие письма, вдруг увидел конверт с каким-то до боли знакомым почерком. Ему писала любовь всей его жизни, Мария Биднелл!!! Мария писала что-то в том духе, что, мол, прошло столько времени ( почти тридцать лет, на минуточку), но вот она вспомнила годы молодые и блаблабла, — все это в довольно ровной и достаточно асексуальной манере, однако Диккенс возбудился не на шутку и завалил бывшую любовь посланиями.
«Я распечатал Ваше письмо в каком-то трансе, совсем как мой друг Дэвид Копперфилд, когда он был влюблён», — аккуратно написал он в первом ответном письме
Через неделю Диккенс уже перестал себя сдерживать и писал вот так:
«Что бы ни было из фантазии, романтики, энергии, страсти, стремления и решимости, принадлежащих мне, я никогда не разлучался и никогда не расстанусь с жестокосердной маленькой женщиной-вами, — за которую, нечего сказать, я умер бы с величайшей готовностью! Я никогда не мог подумать и, кажется, никогда не замечал, чтобы другие молодые люди были так отчаянно серьезны или так много и так долго полагались на одну всепоглощающую надежду. Для меня совершенно очевидно, что я начал пробиваться из нищеты и безвестности с одной постоянной мыслью о тебе»
В общем, Чарльз считал, что им непременно нужно увидеться. Лучше всего у него дома. И, наверное, вне присутствия его жены, Кэтрин. Ну в самом деле, зачем она им за столом. В очередном письме он научил Мэри приехать к определенному часу, постучать в дверь и спросить у слуги сначала Кэтрин Диккенс, ну а поскольку Кэтрин в этот день точно будет в отъезде, то словно бы из вежливости спросить в таком случае самого мистера Чарльза Диккенса, дабы засвидетельствовать ему свое почтение. Ну как бы правила приличия такие. А потом... Когда Мэри войдет в дом... И там никого не будет кроме них двоих... Но чу... Не будем додумывать за писателя, тем паче, что додумать себе то, во что превратилась за тридцать лет его пассия, он так и не потрудился. Даже несмотря на то, что сама Мэри честно предупредила — она уже не та свежая и молодая девушка. Я подурнела и постарела, писала она. Но нет, Чарльз словно бы снова превратился в пылкого юношу и вот... ужасно состарившаяся (кто бы мог подумать), безобразно толстая и катастрофически некрасивая Мэри сидит у него за столом и не умолкая несет всякую чепуху. О боги, чего стоило Чарльзу сохранить приличествующую случаю улыбку и тут же не вытолкать несчастную женщину взашей.
Милая, добрая и верная Кэтрин так ничего и не узнала. Возможно, не узнала бы она и о настоящем увлечении писателя, его новой женщине — актрисе Эллен Тернан, если бы посыльный из ювелирной лавки не перепутал адреса и по ошибке не доставил бы драгоценный браслет, предназначавшийся Эллен, прямо домой к писателю, вручив сверток его жене.
Кэтрин ужасно расстроилась, а муж выбрал наилучший способ защиты — обвинение. Он кричал, что это вполне нормальная практика, когда люди, увлекающиеся театром и искусством, дарят безделушки актерам, покорившим их своей игрой. А Кэтрин просто глупая и злая курица. Глупая и злая! И пусть она сейчас же оденется, возьмет браслет и самолично отправится с визитом к Эллен, где отдаст украшение и расскажет о том, как ей понравился спектакль. И ничего, что ее не было в театре, главное, пусть всё общество считает, что они просто дружат домами, а талантливый писатель и его милая жена взяли шефство над юной актрисой.
В ответ Кэтрин впопыхах собрала свои вещички, взяла младшего сына и ушла из дома. Больше она туда не вернется. Как и не придет на свадьбы своих детей, а так же на похороны своего мужа. Единственно, умирая, она отдаст дочери пачку писем своего мужа с просьбой передать их в Британский музей со словами «Пусть мир знает, что он любил меня однажды»...
На этой высокой и печальной ноте позволю себе проститься с вами, дорогие друзья. Не забывайте оставлять посыльным правильные адреса и да пребудет с вами гармония бараньей ноги, потрошков и шотландского супа.
Всегда ваш, p_ch
#imhoch #alterlit #мэри_биднелл #диккенс #рождественские_истории #голова_ягненка #новые_критики
-
Замечательно! Ощущения от прочитанного (и, словно бы, увиденного!) можно описывать лишь в превосходной степени. Образ же индюшек в сапожках, слепо марширующих по дорогам Доброй Старой Англии, чтобы упокоиться в животах викторианских леди и джентльменов просто заворожил. На мгновение понял тягу Диккенса к разного рода умертвиям. Отменная экскурсия.
-
Вячеслав Петров индюшки хороши, что и говорить)
Там еще была история про безумные правила выборов в палату Лордов и Общин. Тогда от каждого населенного пункта выбиралось строго по два человека. От огромного города - два и от маленькой деревушки тоже два. Таким образом очень сильно было лобби тогдашних ленд-лордов. Известен один случай, когда деревушка из нескольких дворов оказалась затопленной поднявшейся рекой, так жители этой деревни, которые уже перебрались жить в соседнее поселение, приплывали в лодках на место затонувшего поселка и прямо в лодках проводили выборы как бы от их места обитания)) Это была иллюстрация к запутанным законам тогдашнй Англии от ведущего экскурсии. Забавная, но я уже не стала ее в текст вставлять
-
prosto_chitatel Отлично! Нечто вроде закона, отменённого парламентом Гранбритании лет лишь двадцать назад. По нему в тёмное время суток, на некоторых улицах Лондона и городов в его окрестностях, перед движущейся машиной, должен был скакать всадник с факелом. Привет от карет и XIX века.
-
-
Первую часть экскурсии я прогуляла. Вторая же, не могу сказать, что увлекла и закружила, но понравилась. Прочитала с интересом. Про индюшек уже всё сказано)
-
-
как всегда очень интересно, вдумчиво и с дополнительными (внеклассными) размышлениями.. очень спасибо за экскурсию - всегда вас читаю (по возможности, конечно)..
*разбор сериала Вертинский заставил скачать его немедля, смотрел на крайних землях, среди прочего..
-
moro2500 супер, и как оно на землях? мне вообще-то понравилось тогда) только как отдельное кино какое-то, не по воспоминаниям реального прототипа
-
-
Просто читатель... практически уже стал просто писателем (подмигивающий смайлик) - спасибо за обзор, мэм, читался с удовольствием: хороший слог, хороший бег мыслей...
К сожалению за читательскую крьеру - Чарльза Диккенса, почему-то, обошёл стороной. Не намеренно - так сложилось. Хотя названия его знаменитых произведений конечно же знакомы. Для меня мир "старой Англии" когда-то был немного приоткрыт другим писателем, правда американского происхождения, описавшего в биографическом романе жизнь одного англичанина, в своё время и навсегда перевернувшего мир, и тоже Чарльза - Дарвина. Книга "Происхождение" до сих пор стоит на полке над моим рабочим столом, и была перечитана не единожды (первый раз, чтобы не запутаться в многочисленных героях повествования, долговязым отроком была составлена отдельная (сохранившаяся) тетрадка с выписанными именами и родственными связями).
Может быть это реакция отдельно взятого русского человека, но когда.. вчитываешься в хорошо изображённый "мир старой Англии" с её бытом, традициями, родовыми имениями, клубами, сигарами, лордами, охотничьими собаками, кузинами, каминами и фаршированными индейками на обеденном столе... - погружаешься в какое-то уютное озеро стабильности, размеренности и верных жизненных движений, из которого вовсе не хочется выходить. Как странно это. Вроде бы такие относительно разные полюса культуры...
Есть некоторая немалая схожесть этих двух великих Чарльзов - Диккенса и Дарвина. Оба - были признаны при жизни современниками (хотя второй - значительно "побит камнями" критики), оба - работали как ломовые лошади, оба - подарили людям многие сотни оставшихся до сих пор актуальными важных страниц, оба - продолжили свой род многочисленными потомками, были многодетны и относительно счастливы в браке.
Существенное различие, которое усматривается - разный жизненный старт: у Диккенса - со скромного заработка на фабрике, у Дарвина - с довольно беззаботного подростка в обеспеченной семье.
Снимаю шляпу перед этими великими именами.
-
Arhitektor спасибо за такой развернутый комментарий и лестный отзыв)
-
Вторая часть экскурсии понравилась больше. Хорошо, что с разных сторон о писателе рассказали. Конечно, гению можно многое простить. На то он и гений. Интересные факты из жизни Диккенса – подзабытые со времени учебы в институте. Атмосфера обзора получилась теплая, домашняя, сдобренная кулинарными изысками. Здорово!
-