Шпулечник. Глава II

II

— Новые времена — новые возможности, — похмельный отец постучал пальцем по столу, привлекая внимание. — Перестройка, ускорение, гласность, дали нам новые цели и методы, новое мышление. Это вам не старые хомуты с заборов тырить.

— Вить, ты прямо как Горбачев, — уважительно сказала мать, — тебе только пятна не хватает, а так, язык подвешен что твое ботало.

— Мастерства не пропьешь, — отец приосанился. — Так вот, про что я? Вам, дети, наше поколение вручает переходящее знамя.

— Какое? — заинтересовался Димка.

— Переходящее, — раздраженно сказала мать. — Что непонятного, балбес?

— А где оно?

Мать посмотрела на отца.

— Это метафора, — вздохнув, начал объяснять отец, — временами переходящая в гиперболу. Понятно?

Мы ни черта не поняли, но послушно закивали.

— Вот и ладушки, — отец кивнул. — Тань, подавай уху. Первейшее дело с похмелья — уха. Даже у классика было про брат с похмелья помирает — ухи просит.

Мы начали хлебать жидкую уху из рыбы и лаврового листа с солью.

— Тань, ты рыбки то оставь, — сказал отец.

— Зачем?

— Вечером еще раз проварим, с морковочкой жареной, она за ночь застынет — заливное будет на неделю.

— Вить, может нам начать молиться перед едой?

— Тань, что за муха тебя укусила? К чему нам эта дурь?

— Мало ли... — смутилась мать.

После ухи мы с братом вышли во двор и сели на пни возле железного обода, служившего очагом.

— У нас новый метод, — сказал Димка.

— Угу.

— У нас новое мышление.

— Угу.

— У нас знамя!

— Переходящее, — поддакнул я.

— Мы должны использовать.

— Что использовать?

— Новый метод, новые возможности.

— Как?

— Я придумал, как, — брат хитро улыбнулся, из-за подбитого глаза став похожим на якута. Глаз пострадал от Сережки Рябого и Кольки Башкирина по кличке Башкир, поймавших Димку на мошенничестве при игре в карты. — Мы их всех обманем!

— Опять?

— В этот раз точно обманем!

— Как? — без особого интереса спросил я. Участвовать в отцовских и Димкиных авантюрах мне уже надоело: прибыли никакой, а неприятностей полный мешок.

— Мы наберем в магазине в долг.

— И что? Наберем, отдавать же потом все равно надо.

— Мы тетрадку сопрем, — прошептал брат.

У продавщицы Ирки была тетрадка, куда она записывала взятый в долг товар.

— Как сопрем?

— Молча, — глаза Димы блестели возбуждением. — Залезем ночью в магазин и сопрем!

Я задумался: магазин за последние полгода взламывали три раза, но украсть тетрадку с долговыми записями никто не додумался.

— Нам что, придется магазин взламывать?

— Да.

— Ты что, хочешь, чтобы меня посадили?

— Ты вечно так говоришь, — надулся брат. — Когда в детский сад лезли, тоже так ныл. И что? Не посадили же.

— Ты-то в детский сад сам не полез, нас с Чомбой отправил. Взял бы и залез, если такой умный. Все равно толку не было.

— Тебе не было, а мы добычу украли.

— Какую к черту добычу? Старый будильник и детские стулья? Стоило из-за этого мараться?

— Ты и этого не взял. Впустую слазил.

— Потому, что вы меня с секундомером обманули.

— Значит, ты дурачок, если тебя так легко обмануть, — Димка вскочил и начал приплясывать, напевая:

— Обманули дурачка на четыре кулачка.

Приставлял пальцы к носу, как Буратино в кино.

Пока он так плясал, из сада вышел Коля Мартынец по кличке Чомба и, подкравшись, влепил Димке пендель.

— Ты чего?! — обиженно оглянулся Дима.

— Ничего, просто так, — Чомба уселся на пень, на котором недавно восседал Димка. — Здорово, ребзя. Что делаете?

— Ничего, — ответил я и посмотрел на забор, за которым был загон для свиней. — Вот, свиней сторожим.

— Зачем?

— Воровать их стали, — быстро начал сочинять Димка.

— Разве свиней воруют? — всполошился Чомба.

— Бате из района бумага секретная пришла... — поддержал выдумку брата я. Уж больно Чомба был легковерный, грех было не разыграть.

— Цыгане, — закивал Димка. — Воруют и увозят на телегах.

— У нас свиньи в сарае, — пугливо оглянулся Чомба.

— Из сараев тоже воруют, — фантазировал брат. — В Пеклихлебах вообще целую ферму свиней украли.

— Ого! — глаза Чомбы расширились от удивления и начали часто моргать.

— Вот тебе и ого, — Дима важно посмотрел на друга. — Мы тут в засаде сидим.

— А что вы можете с цыганами сделать?

— Не мы, — брат понизил голос, — в загоне батя с ружьем, переодетый в свинью.

— Я пойду, — Чомба вскочил с пня, — мамке скажу, чтобы замок на сарай повесила.

— Иди, — разрешил Димка, усаживаясь на освободившийся пень. — Еще один дурак, — зевнул брат, глядя вслед растворившемуся в саду приятелю. — Поверил.

— Какой сам, такие и друзья, — согласился я.

Димка подозрительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Прихватил из дома сумку и пошел в магазин. Взял в долг три трехлитровых банки с концентрированным лимонадом. Мы его разводили водой и продавали детям помладше. Едва дотащив концентрат, снова жадно кинулся в магазин и взял пачку печенья, пять брикетов киселя, две буханки хлеба и зачерствевший батон. Он бы, возможно, прихватил и что-то еще, но в магазине больше ничего не было.

— Знатная добыча, — хвалился мне, расставив покупки на столе. — Ты бы не додумался.

— Угу, — я долбил батоном по столу, пытаясь отломать кусок. Нож батон не брал.

— Целых две буханки и батон! — ликовал брат.

— Угу.

— Концентрата три банки!

— Угу.

***

К вечеру вся деревня, напуганная рассказами Аньки Мартынец, мамаши Чомбы, вешала замки на свинарники. Мать тоже велела загнать свиней на ночь в хлева.

— Тань, без паники, — отец пришел с работы выпивши.

— Свиней воруют, а ты без паники!

— Спокойствие! Я остановлю беззаконие.

— Какое ты беззаконие остановишь, чудо в перьях? Ты же лыка не вяжешь.

— Я повяжу преступников! — кинулся в кресло к телефону и начал тыкать в кнопки, набирая номер. — Зин, ты? Директор беспокоит. Мужика позови. Что значит какого? У тебя их много? Своего. Во. Никола, привет, это я, Вэ-Вэ. Микола, бросай все — будем свинокрадов ловить.

Вооружившись ружьем, одев бежевый югославский плащ и напялив украденную у профессора в Москве коричневую шляпу с воткнутым пером селезня, отец растворился в сумраке.

— Сумасшедший, — поплевала вслед мать. — Опять всей деревне не даст спать. А вы куда намылились?

— За заборами, — ответил я.

— Вы бы передых сделали, а то вся деревня из-за свинокрадов на ушах стоит. Еще поймают, да за свинокрадов в темноте примут и наваляют, как следует.

— Нас могут побить? — насторожился Димка.

— Побить полбеды, за свиней могут и убить, — обнадежила мать. — Вы осторожнее там.

Димка испуганно посмотрел на меня.

— Может, не пойдем?

— Ты сам эту кашу заварил, теперь расхлебывать надо.

— Продать сколько лимонада теперь можно.

— Денег столько у малышни нет, — остудил его радужные надежды.

— Все равно — сами пить будем.

— Дорого.

— Так бесплатно же.

— Ты еще книгу не спер.

— Почему я? — удивился Дима.

— А кто? Я что ли?

— Да, ты же старший, тебе и воровать.

— Ты хочешь, чтобы меня посадили?

— Чего тебя посадят? За тетрадку не посадят.

— Ну... — я задумался. Вроде, если подумать, то за тетрадку не посадят. Но, с другой стороны, в ней записаны долги половины деревни, а это деньги, — не знаю...

— Мы же воровать ничего не станем, там брать нечего, значит, кражи нет.

— Взлом все равно будет.

— Мы, если что, скажем, что там было взломано, а мы просто зашли... посмотреть...

— Угу, чтобы ничего не украли, — скептически усмехнулся я. — так нам и поверят.

— Скажем, что от свинокрадов прятались.

— Ты сам себя слышишь?

— А что?

— От каких свинокрадов мы могли в магазине прятаться?

— Мало ли? — брат пожал плечами. — Они же вокруг.

Так, тихо переговариваясь, мы прошли почти до конца улицу, на которой стоял детский сад. Навстречу выскочила машина, ослепив светом внезапно вспыхнувших фар. Хлопнула дверца.

— Сдавайтесь!!! — завопил за светом знакомый голос. — Вы окружены!!!

— Вэ-Вэ, — послышался еще один знакомый голос — нашего соседа, Кольки Кобана, высокого добродушного увальня, сильного как бык. Он без трактора вытаскивал застрявшие в грязи легковые машины, — это дети.

— И что? Дети не могут воровать свиней?

— Это твои дети...

— Да? — навстречу шагнул отец с ружьем. — Вы чего тут спотыкаетесь, дармоеды?

— Мы... это... — сказал Димка.

— Что это?

— Там свинокрады, короче! — выпалил брат.

— Где?! — взревел отец.

— Возле дома Лукьянова.

— В машину!

Мы залезли сзади в УАЗ-ик.

— Ямщик, гони! — кричал отец.

Кобан гнал машину по улице. Перед домом ветврача Лукьянова затормозил. Отец выскочил и ломанулся во двор. Вышел через несколько минут обескураженный. Постоял в раздумье, залез в машину.

— Вэ-Вэ, у Лукьянова же свиньи нет, — сказал Кобан.

— Он мне сказал... — отец взгромоздился на сиденье и повернулся к нам. — Каких свинокрадов вы тут видели, придурки?

— Нам показалось, — начал сочинять Димка, — что кто-то лез через забор...

— Когда кажется — креститься надо, — сплюнул отец и повернулся к соседу. — Николай, возвращаемся на исходную позицию. Они где-то рыщут, я чую.

Машина с потушенными фарами заскользила по темной улице.

— А мы? — спросил я.

— На подхвате будете, — решил отец. — Хватит держаться за мамкину юбку. Будете привыкать бороться со злом.

— А то совсем озверели, ворюги эти, — сказал Кобан. — Заборы почти каждую ночь пропадают.

— Угу, — поддакнул я.

— У Сереги антенну украли, — продолжал Кобан.

— Вопиющий факт, — строго заключил отец. — Контрреволюция на марше.

Мы с братом уважительно молчали.

— Все из-за перестройки, — согласился Кобан. — Крышу в сарае разобрали, суки!

— Подрыв основ государственного строя, — солидно сказал отец, — иначе не скажешь. Ничего, Никола, они еще за все ответят, — достал носовой платок и звучно высморкался. — Скажу тебе по секрету, — понизил голос, — строго между нами. Это неуловимые братья Орешниковы.

— Вэ-Вэ, а кто это? — Кобан тоже понизил голос.

— Это главари банды контрабандистов! — отец щелкнул зубами, как Серый волк. — Я когда банду раскрыл, с КГБ вместе, то они сбежали и теперь мне мстят.

— Ого, — сосед уважительно посмотрел на отца.

— Вот тебе и ого, — по индюшиному напыжился отец.

Часа два мы катались по деревне, пытаясь поймать мифических свинокрадов.

— Вэ-Вэ, — осторожно предложил Кобан, — может, спать пойдем?

— Враг не дремлет! Мы на страже, Микола! Почти, как на границе. Ты представь, — неожиданно заголосил отец, — что за тобою полоса пограничная идет.

Собаки по деревне взвыли.

— Свинокрады! — закричал отец, колотя по дверце. — Вперед, Микола! Хватай!

УАЗ послушно рванул вперед. Заметив темную тень, Кобан включил фары. Машина затормозила перед ослепленным человеком. Отец, шурша плащом, вывалился наружу.

— Стоять!!! Стреляю!!!

— Владимирыч, это я, — жалко проблеяла фигура.

— Владимирыч — это я, — резонно возразил отец. — Руки вверх, свинокрад!!! — скакнул вперед, замахиваясь прикладом в голову, но остановился, рассмотрев жертву. — Коль, ты?

— Я, — подтвердил стоящий с поднятыми руками погорелец Кузьмич, подрабатывающий ночным сторожем.

— Ты что тут делаешь?

— Навоз ищу... — Кузьмич показал на стоящее под ногами ведро.

— Какой навоз? Тебе что, на старой деревне навоза мало?

— Конский...

— Зачем тебе конский?

— Буську кормить...

У Кузьмича в хижине, построенной после пожара, жила огромная свинья Буська, совершенно свободно разгуливающая по деревне. Однажды даже выдавила в нашем сарае стекло.

— А почему ночью?

— Стыдно как-то... — опустил голову.

— Твою трансмиссию, Коля!!! Мы же тебя чуть не пристрелили, фаршированный першинг тебе в Европу!

— Я больше не буду, — Кузьмич пустил слезу. — Честное слово.

— Ладно, я сегодня добрый, вали домой, пока не передумал.

Довольный погорелец схватил ведро и хотел уйти.

— Погоди, — остановил отец, — навоз мне домой занеси. Тебе же все равно по пути. Понял?

— Понял, понял, — Кузьмич свалил с глаз долой.

— Вэ-Вэ, зачем тебе конский навоз?

— От него свиньи хорошо растут.

— Да, Буська здоровенная скотина, — подумав, согласился Кобан.

— А еще, говорят, от геморроя хорошо помогает...

— Может, домой?

— Ты что? Мы же их едва не накрыли. Продолжаем патрулирование.

— Мы можем на разведку сходить, — предложил Димка.

— Вы уже раз сходили, — отец закурил, — увидели свинокрадов, как пуганная ворона куст. Сидите уж, Аники-воины. И вообще, что-то больно вы покладистые. Видать, совершили какую-то пакость.

Незаметно я заснул, убаюканный ездой и мягким светом лампочек на приборной панели. Отец растолкал меня уже под утро.

— Не спи, боец, замерзнешь.

За окном светало, в открытую дверь тянуло сырой свежестью.

— Вылезай, идите спать.

— Поймали свинокрадов? — зевнул я.

— Нет, не поймали, — широкий лоб отца пошел морщинами. — Видно, как говорится, у них есть агенты, которые укрывают их в своих домах.

— Вэ-Вэ, я спать? — широко зевнул сосед.

— Езжай, Микола, отдыхай до обеда — заслужил. Как стемнеет, будь готов.

— Опять?!

— А ты как думал? Родина в опасности. Наше дело правое, наши свиньи будут за нами.

Втроем подошли к воротам.

— СтаршОй, ведро с навозом возьми, а то сопрут же. В месиво свиньям добавь, а пустое ведро отнесите Кузьмичу. Нам чужого не надо.

Мы с братом, не раздеваясь, завалились спать, а отец включил на кухне приемник, сделанный в виде маленького телевизора с переливающимися в такт музыке четырьмя цветными лампочками за экраном, и подпевал ему. Часа через два мать разбудила нас завтракать.

— Вставайте, лежни, хватит дрыхнуть, чай стынет.

Зевая, вышли в прихожую. Отец, свежий, как утренний огурчик в росе, бодро жевал яичницу на сале.

— Спите, сурки? — поприветствовал нас. — Куда в вас только лезет? Если не будить, так и будете спать сутками.

Мы молча сели на табуретки и стали пить морковно-кипрейный чай, бережливо заедая оладушками. Каждому из нас полагалось по два тощих оладушка, сделанных матерью из каких-то отходов.

— Поймал кого? — спросила мать.

— Кузьмича — навоз конский собирал, лишенец.

— Старый черт, — не понятно про кого сказала мать.

— Еще наши пострелята вроде кого-то видели возле дома ветврача, но тревога оказалась ложной.

— А если бы их пристукнули? — нахмурилась мать.

— Кто? — удивился отец.

— Свинокрады.

— Может, их в природе нет? Бабкины сказки.

— Вить, дыма без огня не бывает.

— Если бы были свинокрады, то Буську бы давно сперли. Она без присмотра целыми днями спотыкается и никто не украл.

— Я не подумала в таком разрезе. Правда, чего тогда ее не сперли? — мать задумчиво поводила в чае ложечкой.

— Вот и я про то же, — отодвинул опустошенную сковородку.

— За кем тогда всю ночь гонялся?

— Как говорится, занимался общей борьбой с преступностью и профилактикой правонарушений.

— Лечиться тебе надо.

— Медицина бессильна, — гордо сказал отец и ушел на работу.

— Будете ходить без шапок, тоже тронетесь, — посмотрела вслед мать. — Если будете бездельничать — тронетесь даже без вариантов. Посуду помыть не забудьте, — встала из-за стола и пошла собираться на работу.

— И что будем делать? — собирая со стола посуду, спросил я.

— А что делать?

— Как тетрадку добывать?

— Если магазин поджечь? Она же сгорит.

— Ты совсем того? — я покрутил пальцем у виска. — Ку-ку? Из-за тетрадки магазин поджигать?

— Ну, не знаю... А если сделать как тогда, в райцентре? Когда я в магазине вазу на голову одел?

— У нас в магазине ваз нет. А если бы и были, что толку? Одел бы ее на голову — дальше что?

— Ирка бы отвлеклась и ты украл тетрадку.

— Опять я?!

— Тебе ваза на голову не налезет. А если мы из дома возьмем вазу? — осенило брата. — Ту, что тогда украли.

 

           

— Февраль: достать рубли и плакать... — выдохнул сигаретный дым отец. — Семья это важнейшее дело в жизни человека, — приоткрыл дверцу и выбросил куцый окурок в мокрый снег. — Без семьи нынче некуда. Понятно?

— Понятно, — ответил Димка.

Я молча кивнул, подозревая подвох в непривычной ласковости отца.

— А что в семье самое главное? — продолжил отец, закуривая следующую «Приму».

— Чтобы кормили? — предположил Димка.

— Это важно, не спорю. А еще что? Ты чего молчишь, Вася?

— Чтобы было, где жить?

— И это тоже важно, но не все, — отвернулся, гладя сквозь лобовое стекло на памятник Ленину. — Важнее всего родители. Понятно?

— Да, — закивал Димка.

Я промолчал.

— Скоро международный женский день, посвященный Кларе Цеткин и Розе Люксембург, поэтому...

— А что такое кларцеткин? — спросил брат.

— Вот придурок, — отец сплюнул под ноги и постучал по рулю. — Это иностранки такие.

— А мы тут при чем? — удивился Димка.

— Это не важно, важно добыть подарок для вашей матери, — и добавил тихо что-то неразборчивое.

— Купить? — не унимался любознательный Димка.

— Купить любой дурак может, — презрительно скривился отец. — Даже такой, как ты.

— У меня денег нет, — радостно ответил брат, — я не могу.

— Знать бы, кто твой отец, — сняв шапку, задумчиво почесал плешь папаша, — ты явно не в меня, я в твоем возрасте догадливее был. Ладно, объясняю для умственно отсталых. Вон там, — палец отца указал вправо, — универмаг. В универмаге подарок. Ваше дело его добыть!

— Украсть? — осторожно спросил я.

— Можно бы украсть, — с сожалением сказал отец, — но ты и так в детской комнате на учете состоишь, хватит с меня позора. Будете делать так, — понизил голос, посвящая нас в план. — Заходите, спотыкаетесь, будто погреться зашли. Потом ты, — палец уткнулся Димке в лоб, — одеваешь на голову вазу, там есть такая большая...

— Кому? — испугался брат.

— Себе, — вздохнул отец.

— Зачем?

— Зачем я с тобой связался! — кулак отца врезал по спинке сиденья. — Но у Васи не получится, голова большая, — с сожалением посмотрел на меня. — Понятно?

— Я боюсь, — накуксился Димка.

— Нечего там бояться. Твой дядька два года с глиняным горшком на голове проходил и ничего, не облез. А тебе несколько минут потерпеть. Одеваешь и ревешь! А ты, старшОй, начинаешь бегать вокруг и кричать, что он задохнется. Тут вбегаю я и увожу его, вроде как в больницу, а ты потом незаметно выходишь и топаешь к вокзалу. Мы тебя там подождем. Ясно?

— Ясно, — кивнул я.

Димка промолчал.

— Чешите, дармоеды. Я зайду через, — посмотрел на часы, — десять минут.

Мы вылезли из машины и неуверенно пошли к универмагу. Внутри было тепло и Димка немного расслабился после промороженного нутра УАЗ-ика.

— А меня милиция не поймает? — тихо спросил он.

— Нет, — без всяких угрызений совести обманул я. — Милиции тут нет.

Здание РОВД находилось рядом, но Димке об этом было знать не обязательно.

— А какая ваза? — шептал.

Я в уме прикинул размер вазы, головы брата:

— Вон та, вроде.

— Хорошо, — внезапно схватил тяжелую вазу и напялил на себя.

— Мальчик, ты что делаешь? — всполошилась молоденькая продавщица.

— А-а-а-а! — приглушенно ревел брат.

— Это он чего? — подбежала вторая, пожилая. — Это что тут?

— Он задыхается!!! — закричал я. — Умирает!!!

— Мальчик, мальчик!!! — трясла Димку за плечи пожилая. — Мальчик!!!

— Сдохнет сейчас!!! — орал я, понемногу пятясь к выходу.

— Вера Тихоновна, — испуганно спросила молодая, — что делать?!

— Без паники, Аня! Беги к телефону, вызывай «скорую»!

— А как звонить?

— А я знаю?!

— Что тут происходит? — вошел отец с поднятым воротником, в низко надвинутой на глаза шапке и с повязкой «Дружинник» на рукаве тулупа. — Что за крик? Кого режут? — лица почти не было видно.

— Мальчик!.. Надел... — плакала Аня. — На голову... А я... я...

— А вы сядете за убийство, — оскалился отец.

— За что?!

— Найдут за что.

— Я только подошла, — попятилась Вера Тихоновна, — я ничего не видела!

— Ребенка надо немедленно доставить к врачу, — подхватив Димку за плечо, потащил к выходу. — Я беру это на себя, оставайтесь на месте и не паникуйте. Спокойствие, только спокойствие, — обернувшись в дверях, прокричал он. — Писем не ждите, читайте в газетах! — скрылся в ранних мартовских сумерках.

— Ты знаешь этого мальчика? — спросила меня Вера Тихоновна.

— Нет, первый раз вижу.

— А ты что тут делаешь? — подозрительно смотрела она.

— Пришел велосипеды посмотреть...

— Велосипеды не здесь, они на втором этаже, — сказала Аня.

— Ну, я пойду... — я не спеша шел к выходу.

— А ты чей? — не унималась пожилая. — Что-то я тебя не знаю.

— Фролкин я, Петя, — сказал первое пришедшее в голову.

— А живете вы где?

— Возле хлебозавода. До свидания, пойду я.

— А велосипеды? — не поняла Аня.

— В другой раз, — выскочил на улицу и, стараясь не поскользнуться, побежал к автостанции.

            

Вот так нелегко досталась нам ваза.

— Ты что, пойдешь по деревне с вазой на голове? — я смотрел на брата даже с некоторым страхом — он явно тронулся от жадности. Сначала идея с поджогом, теперь это.

— До магазина можно вазу в мешке донести, а перед магазином одену.

— Оденешь и что дальше? В магазин зайдешь?

— Я зайду, она удивится, а ты схватишь тетрадку.

— Схвачу и побегу? Она же увидит, что я взял. Бред какой-то.

— Тогда поджигать надо.

— А ты не хочешь продать лимонад или вернуть обратно?

— Как можно вернуть? — глаза Димки расширились от удивления. — Это же наше уже.

— Я бы лучше вернул.

— Ты уже батон побил, как я его верну?

— Значит, я виноват?

— А кто? Зачем ты его ломал?

— Верни все, кроме батона, а за батон заплати.

— Да не буду я платить! И возвращать не буду!

— Ну и дурак.

— Сам дурак!

Обидевшись, Дима решил обойтись без меня. Позвонил домой Чомбе и назначил встречу в саду. Не знаю, что он наплел приятелю, и что пообещал, но Чомба привычно втянулся в авантюру. Они взяли из зала вазу и засунули в мешок.

— Зря вы это, — сказал я.

— Не каркай, — Дима прошествовал мимо, высоко вздернув нос, и вышел из дома.

Чомба виновато глянул на меня и кинулся за другом. Дальнейшее я узнал из рассказа брата. Подойдя к магазину со стороны околицы, сорванцы разделились. Димка вошел внутрь, а Чомба остался выжидать за углом — он должен был зайти через некоторое время с вазой на голове.

Дима с умным видом рассматривал пустые полки, продавщица Ирка неспешно беседовала с бабкой Устинихой, попивая чай.

— Ишь как зыркает, — вполголоса сказала Устиниха.

В магазин зашла мать с подругой Катей Башкириной.

— Дмитрий, что ты тут делаешь?

— Кто? Я? — глаза Димки заметались, лихорадочно ища пути отхода.

— Ты.

Открылась дверь, неуверенно вошел Чомба с вазой на голове. Все посмотрели на него и замерли. Устиниха перекрестилась, уронила стакан и он зазвенел по полу, расплескивая чай. От звона Чомба попятился, зацепился за порог, нелепо взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и с размаху шлепнулся на пол. Злосчастная ваза разлетелась на куски. Испуганный Чомба лежа на полу смотрел на возвышающуюся над ним нашу мать.

— Это? Была? Наша? Ваза? — спросила мать.

— Это не я!!! — будто зайчонок в когтях кречета заверещал Чомба. — Это не я!!!

— Я тебе устрою клизму с пневым скипидаром и мочегон, — пообещала ласково мать. — Полежи пока, никуда не уходи. Кать, присмотри за ним, — подобрала с пола самый крупный черепок от вазы. Развернулась и подошла к Димке, застывшему возле прилавка, как бандерлог при виде Каа. — Это была наша ваза?

— Угу, — кадык Димки лихорадочно рухнул вниз.

— И тебе будет клизма, Дмитрий. Я вам пневого скипидара в задницы залью! Ира, не волнуйся, мальчики тут все приберут. Потом... Ая-я-й, как нехорошо, — покачала головой. — Это же был мой подарок, а подарки гробить нехорошо. Это же дикость какая-то. Так?

— Так, — пролепетал Дима.

— Так, — эхом отозвался дрожащий Чомба.

— А почему нехорошо? Потому, что предметы культуры уничтожали только кто, Дмитрий?

— Фашисты?

— Верно, только фашисты. А что надо делать с фашистами?

— Бить гранатами?..

— Верно. Хорошо, что ты все понимаешь. Плохо, что поступаешь не так, а особенно плохо, что не из-за непонимания, а из хулиганских побуждений.

— Так его, сатану! — одобрила Устиниха, до сих пор подозревавшая Димку в краже курицы.

— Марья Устиновна, — срезала мать, — обзывать детей непедагогично. И со своими детьми я разберусь сама, без вашей замшелости, — обрушила черепок Димке на голову. Черепок разлетелся, Димка покачнулся. — Хулиган — язва общества и социальный паразит. У меня все.

Вернулась к Чомбе, лежащему ни жив, ни мертв.

— Раскаиваешься, Коля?

— Да, тетя Таня! Да!

— Искренне ли раскаяние твое? — спросила вкрадчивым голосом.

— Да! Да!

— Хорошо, — переступила через него. — Я поговорю с твоей матерью о мерах по твоему воспитанию. Дмитрий, Николай, приберите тут. Катя, пошли.

Они ушли. Ошеломленные Ирка и Устиниха смотрели, как дети собирают с пола осколки вазы в бумажный пакет, выпрошенный Димкой у продавщицы.

— Еще склеить можно чесночным соком, — деловито сказал Димка. — Будет как новая.

— Строгая у вас Сергеевна, — уважительно сказала Устиниха. — Порядок блюдет.

— Строгая, — закивал Дима, незаметно засовывая в пакет стакан, уроненный Устинихой, — но справедливая. Зря не накажет.

Собрав осколки, юные шалопаи отправились домой. Димка всю дорогу хохотал, как все три поросенка вместе взятые. Придя, в лицах рассказали историю мне, а потом Димка снова закатился в приступе хохота.

— Чего это он? — тревожно спросил Чомба.

— Каску носить надо.

— Какую каску?

— Анекдот такой есть: на стройку привели на экскурсию Вовочку и других детей. Экскурсовод раздал им каски.

— Дети, наденьте их, а то был такой случай: мальчик с девочкой пошли на стройку, девочка была в каске, а мальчик нет. На голову им упало по кирпичу. Мальчик умер, а девочка засмеялась и убежала. Вовочка воскликнул:

— А я знаю эту девочку! Она до сих пор бегает в каске и смеется.

— Понял.

— Сами вы в касках, — отсмеялся брат. — Я просто радуюсь.

— Чему ты радуешься? — не понял я.

— Пока все на Чомбу смотрели, я листы в тетрадке вырвал.

— И куда ты их дел?

— Съел.

— Ничего себе, — Чомба уважительно смотрел на Димку. — Я бы не додумался.

— Учись, пока я жив, — брат по-отцовски приосанился. — Такой куш сорвали! Надо было больше в долг брать.

— Не жадничай, — я покачал головой, — жадность никого до добра не довела.

— Теперь разбогатеем, — пустился в мечтания брат.

— И я с вами, — смущенно сказал Чомба.

Димка так изумленно посмотрел на друга, будто увидел говорящий пень.

— И ты, только надо клей найти, вазу склеить.

— Хорошо, я найду, — Чомба преданно смотрел на нас. — Я найду, правда.

— И сала принеси, — кивнул Дима.