ИСКУССТВЕННАЯ ЗВЁЗДА В КАПЛЕ ВОДЫ

#евсюков #ведьма #графомания #матчасть #критика #иванов #альтерлит

«…Его пример – другим наука;

Но,  боже мой, какая скука..»

(А.С.Пушкин «Евгений Онегин»)

Кто-то из писателей точно подметил, что роман — это длительная любовная связь, а рассказ — это страстный поцелуй. Если проводить ещё какие-то сравнения, то роман можно назвать рекой, повесть — ручьём, а короткий рассказ, наверно, каплей, в которой должно быть всё, что касается свойства литературы. 

Молодой московский прозаик Александр Евсюков творчески активен: пишет, печатается в заслуженных «литтолстяках», становится лауреатом литературных фестивалей и конкурсов, ведёт семинары прозы в Литературном Клубе Союза российских писателей. В 2020 году в газете «Литературная Россия» (№ 35 от 24 сентября) было с ним интересное, умное интервью «У примитива больше шансов на успех», в котором интервьюер назвал его «восходящей звездой русской литературы...». Как не обратить внимание на такое заявление? Но вот попался вашему покорному слуге на сайте электронного журнала «Лиterrатура» рассказ «Ведьма», и сразу возникли сомнения по поводу то ли дарования самой «восходящей звезды», то ли качества собственно молодой русской литературы, то ли целей тех, кто искусственно выращивает таких «звёзд», готовя себе смену... Судите сами. 

И по названию «Ведьма» и по содержанию — перед нами намёк на якобы мистический рассказ. По его прочтении возникают три основных (главные в России, как известно, другие) вопроса: Что? Где? Когда? Т. е., что произошло, где произошло, когда произошло? Отвечать по ходу дела придётся на все сразу. Что ж, благословясь, начнём. 

В прологе рассказа описана жара, которая обрушилась на некое северное село в некое лето. Даже чёрная туча, созревшая над селом, ушла в сторону. Народ изнемогает и не знает, кому молиться, призывая дождь... 

Некая Оксана приехала осенью в этот населённый пункт в кузове грузовика с узелком в руке и чьим-то портретом под мышкой. Как оказалось, здесь жила когда-то её прабабка. Практически нахрапом героиня вселилась в дом первой встречной бабы Зины, поразив её заявлением, что у той всё равно одна комната в доме пустует... 

Тут сразу утыкаемся в реалии сельского домостроения, не освоенные автором. Баба Зина в шоке: то, что «одна комната всё одно пустует», знали только соседи! По мысли А. Евсюкова это должно намекнуть читателям, что Оксана владеет даром знать незнаемое и даже видеть сквозь стены, одно слово — ведьма! Увы автору, он просто не в курсе на предмет деревенского жилья. «Объясняю популярно для невежд» — это, как вы понимаете, цитата, а не характеристика нашего прозаика. Хотя... Так вот, в старых русских сёлах (деревнях, сельцах, пустошах) стояло — и достояли благополучно до наших дней — два основных типа бревенчатых домов. Один — изба, дом в одну комнату (большую, маленькую — не важно). Другой — так называемый «пятистенок» (реже «шестистенок»), это когда большую, обычно прямоугольную в плане, избу разделяет посередине врубленная бревенчатая же стена (пятая, отсюда и название) на две комнаты. Эти типы жилищ легко различаются внешне (концы брёвен пятистенка чаще всего выведены наружу — обычная рубка в «обло» или «охлупень», как более простая), даже, если, как сейчас, многие дома обшиты вагонкой или сайдингом. Значит, у бабы Зины из рассказа был «пятистенок». А то, что бабка жила одна, было видно с первого взгляда: мужские портки на верёвке не сохнут, малолетние внуки во дворе не играют, никакой старик не сидит на уличной лавке у калитки, покуривая и ожидая какого-нибудь прохожего сельчанина, чтобы поболтать. Такие дела. Простая наблюдательность и знание реалий. И никакой мистики.

Далее. Когда происходят описываемые автором события? Судя по тому, что нет упоминания ни телевизора, ни мобильных телефонов, ни интернета, ни личных автомобилей, ни фермеров, ни пенсий, хотя нет упоминания и о войне — это советское далёко, годы, наверное, 1950-е — 1960-е? Но где тогда сельсовет, колхоз, библиотека, клуб, та же школа, сообщения районной радиосети через радиоточки, планы по сельхоззаготовкам, например? Где эти приметы времени? Хотя приехала героиня в село в кузове грузовика, а не рейсовым автобусом. Последнее выглядело бы логичнее для наших дней. Впрочем, и в те времена автобусы ходили не в каждое село, чего там. А вот старорежимный узелок с вещами в руках героини очень даже ложится на то далёкое время. Хотя могла держать в руках и «балетку». А для наших дней характернее полиэтиленовый пакет или рюкзачок.

Продолжим знакомство... Оксана начинает заниматься тем, что помогает сельчанам по хозяйству. Это здорово! Можно сказать, тимуровка, правда, в возрасте. Две детали, которые всё портят. Одна: в советское время у колхозников хватало детей, поэтому было кому ухаживать за огородами. И вторая — уголовный кодекс РСФСР. Мы ведь предположили, что дело происходит в СССР в 50-е — 70-е годы, да? Так вот, видимо, по молодости лет А. Евсюков не знает, что существовала в УК тогдашних времён статья 901, гарантировавшая пусть и небольшой, но реальный срок за тунеядство (подразумевались и так называемые нетрудовые доходы) и за бродяжничество. Не поработал человек в течение 4 месяцев на общественном, т. е. государственном или колхозном, производстве — и привет: тунеядец! Милиция, суд и пожалуйте на зону! Или просто административная высылка. И положил начало этому безобразию товарищ Сталин в 1951 году, указом убрав с улиц инвалидов и нищих. Но гонения на тунеядцев и «тунеядцев» продолжились и после его смерти — уже в середине 50-х, при либеральном, вроде бы, Хрущёве, сперва на цыган, а потом добавили в начале 1960-х эту пресловутую 901-ю. И просуществовала эта статья благополучно аж до распада СССР... Хотя уже в середине 1960-х не всё так просто было, требовалось много усилий со стороны участковых, чтобы убрать со своей территории тунеядцев. И осуществляла милиция подобное, спустя рукава — кампанейщина и есть кампанейщина. 

Если же, ничтоже сумняшеся, автор считает, что всё в его рассказе происходит в наши дни, то, заметим, в деревне колхозов нет, молодёжь давно разъехалась в поисках работы, огороды у пенсионеров маленькие. Кому они нужны, большие-то? Какие помощники? Всё в магазине есть, слава капитализму! А если уже нет сил ухаживать за грядками, то старушек забирают в города дети или внуки, или их пристраивает соцзащита в дома для престарелых.

Возвращаясь к нашей тимуровке. В сёлах раньше жили — и сейчас ещё живут — люди с активной гражданской позицией, кто-нибудь наверняка стукнул бы куда надо, чтобы убрать с глаз долой новоявленную землячку. Не всем по нраву горбатиться в колхозе, когда какая-то пришлая горбатится только на себя, пусть и на чужом огороде. Но, может быть, это мы путаем времена, и всё происходит всё-таки в наши дни? Тогда деяния Оксаны на благо односельчан никого не волновали бы. Но народ-то за тучу и жару переживает, поскольку понятия не имеет о глобальном потеплении, о прогнозе погоды, без которого в наше время мало кто шагнёт за порог, даже в деревне. Т. е., опять вопрос о синоптиках-метеорологах, прогнозах погоды по радио и ТВ, Бог с ним, пусть пока и без интернета. Может быть, перед нами всё-таки 1980-е? Но тогда опять — где колхоз и общественность?

Ладно, всё бы ничего, 1950-е — так 1950-е, 1960-е — так 1960-е, пусть и без советских деталей, но тут автору пришла в голову мысль прислать участкового Семёна в село на «уазике» — искать свидетелей кражи телка. «Уазик» — это здорово и так привычно! Кроме одной детали: «УАЗ-469» серийно стал выпускаться лишь с декабря 1972 года и предназначался в первую очередь для армии, и пока её не насытили — а Советская Армия была большая — то сами понимаете... А до этого в СССР пересечённую местность, подразумевая под этим и деревенские дороги, бороздил не менее знаменитый «ГАЗ-69», «газик», прозванный в народе «козлом»... Нестыковочка. Значит, 1970-е? Но где тогда виды советского села того времени — ферма, водонапорная башня, снующие по улице грузовики и трактора, многочисленное колхозное стадо, контора правления, на крыльце которого с утра сидят мужики, ожидая наряда на работы?

Нашёл ли в конце концов участковый украденного телка, мы так и не узнаем. Зато наша Оксана женила Семёна на себе, так как он потерял голову от любви. Участковый купил дом в этом селе, и стали они там жить-поживать, да добра наживать...

Кстати, о лирике. Оксана так легко захомутала участкового, всего лишь два раза переодевшись и один раз уведя за село, что поневоле задумаешься: она же могла таким образом женить на себе и какого-нибудь мужика поперспективнее, чином или званием повыше, вполне себе городского, например, молодого инструктора райкома партии или ВЛКСМ (первого-то секретаря вряд ли, те женаты были железобетонно), ведущего инженера того же «Горводоканала», директора автопарка, в конце концов, передовика социалистического соревнования — токаря высшего разряда на местном заводе в областном центре... А если А. Евсюков поместил — по крайней мере, думал, что поместил, — её в наше время, то могла подцепить на крючок и какого-нибудь богатенького Буратинку. А то вся любовная линия смотрится абсолютным авторским произволом. 

...Прошло несколько лет. И вот Семён однажды вечером явился во двор сельской самогонщицы Лариски «весь выжатый», «будто нутро отшибли», и потребовал продать ему горячительного, т. к. жена его — ведьма, и не может он с ней жить, вымотала она его. 

Заметим, сюжет с вымотанностью участкового выглядит как-то двусмысленно. Чем таким жена вымотала участкового? Молчит автор, шельмец эдакий, подпускает любовного тумана. Два предположения простодушного читателя: она что-то дополнительно наколдовала над мужем, запудрив ему мозги (хотя любая жена может не то, что запудрить, а запросто вынести мужу весь мозг), или просто вымотала его в постели физически (ну, не всем так везёт). А, может, и то, и другое сразу. И жаль становится горемыку Семёна: откуда тогда силы взять на службу?.. 

Участковый продолжал изливать душу Лариске. Мол, надумала жена вдруг дыни сажать, а у них-то всё-таки север. Она: у меня будут расти. И тут же жара пошла. Ни у кого не растут, а у неё попёрло... И рассказал дальше, что читал затребованное им дело некоего Северьяна Авдеева, того, чей фотопортрет привезла под мышкой Оксана и повесила у них на стене. И после чтения он, Семён, заявился в дом с пистолетом в руке, стрелял в фото, не попал, а жена просто сказала мужу: иди!.. От себя добавим понимающе: тут поневоле потянешься к стакану с Ларискиным самогоном. Опять вопрос: а почему не к водке? Это что, период перестройки с его «сухим законом» 1985 года? Писатель, ау, надо ещё на берегу определяться со временем происходящего в рассказе! Потому что прийти к общему знаменателю не получается, абсолютный временной туман...

Притормозим немного. А вот интересно, однако, а что, Семён после чтения досье Авдеева в райотделе так и шёл, помахивая пистолетом, до села? Сколько километров? И, кстати, а что там могло быть такого ужасного в этом досье? Отчего шок и паника у Семёна? Кто такой Авдеев? Бывший власовец? Сектант? Алиментщик? Маньяк? Мда... В общем, зашёл участковый в свой дом и, напомним, потребовал снять портрет погибшего соперника со стены, а жена отказалась. «При ней дёрнул с предохранителя», ну и т. д. Пальба по фото — и всё мимо. Что мимо, то это как раз не удивляет. А удивляет бравое "дёрнул с предохранителя«...Дело в том, что, если всё происходило в 50-е — 70-е годы, то «дёргать» на пистолете было нечего. Предохранитель на «ПМ» («макарове») просто переводят движением большого пальца, сдвигают. А на вооружение советской милиции, после принятия в 1951 году «макарова» для армии, стали поступать бывшие до того армейскими пистолеты «ТТ». Что касается сотрудников МВД, то они были вооружены до начала 50-х «наганами». Такие дела. И были «ТТ» под рукой у милиционеров аж до середины 1970-х, пока и служителей правопорядка не стали перевооружать на «макаровых». Так вот, на «ТТ» вообще нет флажка предохранителя, т. е. переводчика огня, его роль играет курок, который смещается большим пальцем в нужное положение, хотя и там есть свои тонкости. Дёрнуть на «ТТ» можно только затвор, передёрнул его и этим сразу и снял с предохранителя. А если пистолет не был готов к стрельбе, то за каким лешим участковый нёс его в руке, а не в кобуре? А если автор имел ввиду что-то другое, то надо было так и писать, а не наводить тень на плетень. Но, похоже, наш прозаик об этом вообще не думал. А, может, и не знал, скорее всего. Но таки да, к вопросу о времени, пожалуй, 1980-е годы, раз было что «дёргать» на пистолете. Хотя? Хотя про нестыковки сельских видов и времени мы уже указывали выше... Ладно, едем дальше — уже не важно на чём и всё равно куда... 

Что касается Лариски, то услышав Семёновы откровения, она смекнула: «...вот откуда засуха! Из-за неё огороды полегли и скотина еле держится,» — из-за ведьмы: «У неё одной вызревали проклятые дыни...». И побежала народ скликать, чтобы разобраться с этой нечистой силой... 

Тема с небывалой, якобы, жарой и связанной с ней в рассказе тучей тоже немало удивила. Огород вянет? Так и хочется спросить и автора, и жителей этого незадачливого села: а поливать не пробовали? Похоже, нет. И, кстати, заодно насчёт дынь. А кто сказал, что они растут только на юге? Есть в агрономии такое явление, как районирование сортов. Дыни растут и на Среднем Урале, и на севере Нечерноземья, а это далеко не юг. И не забудем про существование теплиц. Никаких чудес! И ещё: а с чего вдруг дыни?- можно спросить автора. Сколько лет персонажи жили без них, а тут вдруг на тебе, как снег на голову! Нет ответа. Но вернёмся к нашим баранам, в смысле, к героине и Ко.

Вопрос автору на засыпку: а что, собственно, за дар был у прабабки, бабки, матери, да и у самой героини? Судьбу могли предсказать? Тогда история с сожжением молнией неудачника Северьяна — о чём речь будет дальше — выглядит странно: как такое не предвидеть? Гадать на картах умели? Об этом ни слова. Хиромантией занимались? Умели руки накладывать на больные места? Что? Что принесло матери Оксаны, по уверению А. Евсюкова, много денег и возможность избежать уголовного наказания за получение нетрудовых доходов? Нет ответа в рассказе. Судя по всему, автор и сам не в курсе, чем таким он наградил героиню, каким дарованием? 

То, как лихо автор бросил Лариску собирать народ на самосуд, опять выдаёт в А. Евсюкове несведущего идеалиста. Организация и участие в массовых беспорядках (а чем иным можно назвать действия возбуждённых самогонщицей сельчан?) каралось по статье 79 УК РСФСР (1960г.) от двух до 15 лет. А до этого и ещё круче. Люди, пережившие или заставшие детьми события коллективизации и раскулачивания начала 1930-х гг., сталинскую эпоху вообще, да и хрущёвское правление, дураками не были. Себе дороже. И, кстати, подобная статья есть и в нынешнем УК... И что касается наших дней, то такая выходка вообще невообразима для села...

Наконец, подходим к кульминации мистической составляющей. Поднятые по тревоге самогонщицей сельчане с «дубьём, ножами, кольями» заявились уже к ночи к дому Оксаны требовать разъяснений по поводу жары. Лариска и баба Зина вызвались быть делегатами. В доме участкового наша героиня на фоне иконы и портрета Авдеева рассказывает свою печальную историю любви с Северьяном... Мужик халтурил, не воровал. Познакомилась с ним Оксана, когда он работал в деревне, где она проживала с матерью, имевшей какие-то особые дарования, приносившей ей большие деньги. Познакомилась девушка, полюбила и уплыла с ним на лодке по реке. В грозу ударила молния и убила Авдеева. А её вылечили, и заявилась она в уже известный нам населённый пункт... 
Попутно ещё один прокол нашего знатока тёмных сил в интерьерах и экстерьерах села: икона и портрет Авдеева висят у него возле печи! Я уже утомился перечислять фактические ошибки автора, но... Печь в доме всегда ставится возле входа, и понятно почему: через дверь зимой проникает в дом холод, а топящаяся печь как раз и защищает от этого. Напротив печи, по другую сторону от двери, обычно стоят стол, буфет, посудный шкафчик. Это рабочее место хозяйки. А иконы всегда вешались и вешаются в дальнем «красном» углу наискосок от входа, или на стене напротив, чтобы входящий мог сразу увидеть их и, если надо, перекреститься на образа. А рядом с печью подобное вешать просто негде. Такие дела. 

Так вот, продолжим. Повествование Оксаны о «лав стори» на фоне иконы и портрета Авдеева рядом с печью закончилось. «Непривычный звук донёсся из-за окна. Что-то жуткое бродило совсем рядом. Бродило и жадно принюхивалось». Женщины-делегатки обомлели, Оксана что-то зашептала, и тёмная рожа в окне исчезла... Мистика! А вот простодушный читатель может подумать, например, что это бродил под окном какой-нибудь дядька Тимофей, икал или кашлял, мало ли? А кто ещё мог бродить у дома, возле которого стояла собравшаяся по зову самогонщицы толпа колхозников (сельчан)? «Круглая чёрная голова приплюснулась к самому стеклу. — Аспид! — отшатнулась старуха...». Скорее всего гипотетический дядька Тимофей был пьян (кто на трезвую голову пойдёт нарушать общественный порядок?) и прижался лицом к стеклу, чтобы посмотреть: а что там у баб происходит? Тем более, что перед этим «свет в комнате моргнул и погас». И как вы думаете, как может выглядеть в темноте прижавшееся к стеклу лицо, если смотреть на него изнутри дома? Именно, что "круглая чёрная голова«...А «хохочущий визг», который «донёсся издалека», — так писал же автор про огромную сову, которая, Бог знает за каким лешим, как раз пролетала возле Оксаниного дома... 

И, кстати, у бабки Зины было вполне себе действенное средство против нечистой силы, помимо термина «аспид» и заклинаний Оксаны — перекреститься. Верующие, а старуха уже в силу возраста явно была крещена при рождении, говорят: когда кажется, то крестятся. Да и не только верующие... 

Чем же закончилось дело? «Оксана выделила посланцам самую лучшую дыню и потребовала, чтобы дыню съели все вместе. Народ торжественно отнёс сладкий овощ под единственный в селе фонарь, разрезал и благоговейно съел по кусочку каждый. И умиротворённый этой процедурой разошёлся по домам. А глухой ночью ударил дождь и лил трое суток...» 

В общем, как сказал в своё время Л. Толстой про Л. Андреева: «Он меня пугает, а мне не страшно». Перефразируем: Евсюков меня пугает, а мне смешно. 

И напоследок ещё о смыслах. Заметил автор или нет, но эпизод с поеданием дыни — это, по сути, кощунственная пародия на церковное причастие. Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного! Приятного аппетита! 

Теперь к другому вопросу: где всё это происходит? Автор уверяет, что где-то в северном селе. Но Север — понятие растяжимое. Север — это и Русский Север с Поморьем, это и хребет Северного Урала, и тайга Западной и Восточной Сибири, и тундра Чукотки, в конце концов. Везде своя специфика. А у автора абсолютно безликое в плане локации поселение. Хоть бы какой-нибудь диалектизм или этнографическую деталь сунул в текст для украшения оного и для читательской ориентировки. Увы. Читая рассказы В. Шукшина, понимаем, что это Сибирь, Алтай. Читая «Олесю» А. Куприна, знаем, что это Полесье, Белоруссия. Что «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. Гоголя — Малороссия. Следя за повествованиями, например, Стивена Кинга — уж куда мистик! — никогда не ошибёшься — это провинциальная Америка, Средний Запад. Читая А. Евсюкова, теряемся в пространстве. Плохо это или хорошо? Да в данном случае, наверно, никак. Такую стерильную историю можно спокойно перенести в любую точку Земли, поменяв имена аборигенов, это ничего не прибавит и не убавит. Этакий географический космополитизм. А кому это интересно?

Что вообще происходит в рассказе? Некая банальная любовная история с поверхностным, якобы, психологизмом, в которой героиня действует наобум Лазаря без всякой мотивации: почему её принесло именно в это село, где жила когда-то прабабка? Почему осталась? Почему женила на себе беднягу Семёна? Зачем ей понадобились эти дурацкие дыни?.. А. Дюма-отец писал, что история — это гвоздь, на который он вешает свои картины. Картина у нашего автора получилась карикатурная, приблизительная, мистический гвоздь, на который он попытался её пристроить, оказался ржавым и не выдержал испытания на прочность. Да и с реализмом сплошь проблемы...

Иной скажет: это же не справочник, а художественная литература! Зачем нам все эти технические детали: «уазики», дома, печи, узелки в руках? Извините, но ещё А. С. Пушкин устами Сальери сообщил: «Поверил Я алгеброй гармонию». Если уж сам Пушкин не брезговал «алгеброй», то нам и сам Бог велел. Поэтому мы и разобрали по техническим косточкам сей опус молодого прозаика. Один умный человек сказал, что врать, т. е. сочинять, надо по-крупному, а в мелочах и деталях надо быть очень точным. Как мы увидели, ни в том, ни в другом наш автор оказался не на высоте «восходящей звезды...». 

Но надо ведь и про литературу, откликаясь на требование потенциального поклонника А. Евсюкова. Поэтому даём. Автор, как бы то ни было, выстроил композицию рассказа по законам драматургии. Всё-таки, выпускник Литинститута (хоть и 2007 года), что бы про этот институт сейчас ни говорили. Даже про платное обучение. Но вот владение словом и чувство стиля вызывают сомнения: а не был ли он «двоечником» в студенчестве? И куда смотрели преподаватели, тот же мастер его семинара? А если они смотрели и не видели, то возникает снова вопрос: а судьи кто? И, главное, зачем тогда? И куда смотрела экзаменационная комиссия на выходе из вуза? Потому что остался наш автор, если судить по этому рассказу, в лучшем случае, «троечником» во взрослой литературе. Как максимум. Чувство слова отсутствует напрочь. Всякое возможно, у кого-то и козёл орёт нечеловеческим голосом, но чтобы в рассказе на три страницы допустить столько ляпов? Вот Оксана появилась в селе: «Огляделась и подошла к первой открытой калитке. Сказала: я Оксана, здесь прабабка моя жила. Что за прабабка? Промолчала, подождала. А что умеешь? Всё умею, говорит, что надо делать?..». Чистая шизофрения или белая горячка — разговор между Оксаной и калиткой, вы не находите? Хотя потом всё-таки на горизонте появляется пресловутая баба Зина. Ау, автор!

Ещё — эпизод во дворе у Лариски: «Семён сидел неподвижно, упёршись ладонями в колени, и глядел на стакан, как на чугунную гирю. Затем рывком поднял, опрокинул». Что он опрокинул — стакан или гирю? И куда, собственно, опрокинул? На себя, в себя, на ногу? 

Далее. «Лариска осторожно привстала с лавки и бесшумно выскользнула со двора...», — это после того, как Семён пожаловался на «ведьму». Что, кстати, не удивительно: спроси любого мужика в деревне, и он чистосердечно скажет про свою половину: ведьма! Или более щадяще: змея! Не буду лишний раз упоминать, что А. Евсюков плавает в реалиях деревни (даже не смотря на «мистичность» рассказа), как топор, это здесь дело уже десятое. Хотя встать с лавки или привстать — это несколько разные вещи, согласитесь. А вот то, что «бесшумно выскользнула со двора», вводит в ступор. А как иначе, как не бесшумно, Лариска могла бы это проделать? Что, должна была пинать по пути вёдра и корыта? Кидаться поленьями? Бежать с криком: «Ура! На штурм!»? Мда...

А вот эпизод с поеданием дыни: «баба Зина, перекрестившись», «положила ломтик в морщинистый рот...»... Нет, как хотите, но я отказываюсь это принимать, не ломтик, конечно, а «морщинистый рот». Как может быть отверстие морщинистым, а? Губы, лицо, шея, да что угодно, наконец, но рот?! «Ведущий семинаров прозы Литературного Клуба Союза российских писателей», говорите? Бедная проза! бедные семинары! бедный Союз российских писателей! Краткость — сестра таланта? Да, но не оправдание отсутствия такового. И всё же хорошо, что А. Евсюков размазал свою мутную каплю литературщины всего лишь на три страницы. Но — или наша литература вообще опустилась ниже плинтуса, или кто-то тащит А. Евсюкова за уши из-за того же плинтуса. И во втором случае вопрос конкретный: а зачем?

Покойный сатирик Михаил Задорнов определял наше время, как время «манагеров-коекакеров» (от слов «менеджер» и «кое-как»), которые ничего не знают, но во всём уверены. Некоторые писатели, похоже, недалеко ушли от этих «манагеров». Как было сказано в своё время про основную массу советских поэтов: их стихи рождаются от совокупления томов «Большой библиотеки поэта» прямо на книжной полке. Не понятно, от чего родилась «Ведьма», но такое ощущение, что это осетрина не то что первой или второй свежести, а, наверно, её порядковый номер расположен где-то в конце двадцатки, если не дальше. Некая помесь мотивов «Вия» и «Олеси» для детского сада. Но если Олеся у А. Куприна заговаривала кровь, то А. Евсюков просто заговаривает читателю зубы. Откуда он всё это взял?! Это село (а почему не деревня?), эту Оксану, этого участкового, эту бабу Зину? Похоже, что источниками представлений нашего автора о реалиях деревни являются, скорее всего, советские фильмы 1950-х — 1970-х годов, да проза наших славных «деревенщиков». Потому-то сей опус А. Евсюкова похож, используя аналогию, на результат скрещивания телевизора и книг классиков деревенской прозы прямо на рабочем столе нашего прозаика. А название «Ведьма» просто взято с потолка. Потому, что это слово несёт мощную отрицательную коннотацию. А главная героиня, по факту, едва-едва тянет на слабенькую-слабенькую всего лишь колдунишку, причём, липовую. 

Тем не менее, «Ведьма» получила в 2016 году российско-итальянскую премию «Радуга». «У примитива больше шансов на успех»? Наверно, итальянцы посинели от восторга: «Руссо экзотико»! Хотя, может быть, это была номинация «Пародия»?