Свинство (полная версия)

Аркадия я знал с самых юных лет. Мы учились в одном классе и после окончания школы сохранили добрые отношения на долгие годы, изредка созваниваясь или встречаясь в компании общих знакомых. А после того, как его жена пустилась во все тяжкие и укатила в столицу, Аркадий зачастил ко мне, нередко оставаясь на денёк-другой. Я относился с пониманием к этим визитам, ведь дома его ждала лишь пустая квартира и ранящие душу воспоминания. Постепенно наши бесплодные по своей сути вечерние споры о смысле жизни за стаканчиком стали для меня нормой жизни, ещё более сблизив нас. И тут эта нелепая, неожиданная для всех смерть на операционном столе от банального аппендицита!

 

С поминок я вернулся в изрядном подпитии и препоганом состоянии духа. И только было собрался завалиться спать, как услышал негромкий, но отчётливый стук в дверь. Нетвёрдой поступью я переместился в прихожую, не раздумывая повернул ручку замка и толкнул дверь плечом. От резкого движения меня занесло, и я едва не вывалился за порог.

 

Лишь чудом мне удалось избежать столкновения с незваным гостем, от вида которого мой хмель как рукой сняло. В призрачном свете луны бледно-розовая туша на крыльце казалась жутким и неуместным порождением чуждого мира. Я отшатнулся и застыл. Словно в кошмарном сне, где тебя настигает убийца или кровожадный монстр, не было сил не то чтобы бежать, но даже ногой пошевелить и оторвать глаз от мерзко дрожащего свиного рыла в обрамлении чуть колышущихся лопухов ушей. Огромный боров стоял на задних конечностях, опираясь передней левой на косяк, а правую занеся над местом, где только что находилось полотно двери. И в пронизывающем взгляде крохотных поросячьих глазок, в упор нацеленных на меня, виделось нечто большее, чем звериное естество.

 

Этот осмысленный взор показался мне до боли знакомым. Рыло снова судорожно дёрнулось, и из пасти вырвались три рявкающих звука, заставивших меня содрогнуться от чудовищной мысли. В них угадывалась искажённая до неузнаваемости, но, тем не менее, человеческая речь!

 

— Игорь, это я.

 

Не отдавая себе отчёта в нереальности происходящего, я выдавил:

 

— Аркадий!?

 

Ответом мне послужила неблагозвучная рулада, из которой мозг словно отфильтровывал речевую составляющую.

 

— Я помню операционный стол, помню Христофора в маске, потом провал и я вижу его и себя самого будто бы с высоты двух метров над столом. А потом, ...потом темнота, туннель, какой-то свет впереди и чувство покоя. ...Вдруг бо-о-оль... нестерпимая, ...и я в сарае у Христофора. Он пытался говорить со мной, но я молчал. Вот только что вышиб дверь сарая и сразу к тебе...

 

Было видно, насколько нелегко давалась ему речь. Я начал приходить в себя, да и алкоголь поспособствовал оценке немыслимой ситуации как вполне допустимой.

 

И тут мою память словно электрическим разрядом прошило воспоминание о последнем разговоре с Христофором, главврачом городской больницы.

 

В нашем городке его знал почти каждый. Но, несмотря на репутацию хирурга от Бога, люди относились к чудаковатому медику весьма настороженно, и если не побаивались, то всячески избегали встречи с ним.

 

Недавно на юбилее нашего общего знакомого мы с Христофором оказались рядом за праздничным столом. Не испытывая к нему симпатии, я не был настроен на диалог и потому лишь изредка молча кивал в такт его вдохновенным словоизлияниям. Прилично приняв на грудь, он нёс какой-то бред о том, что в момент клинической смерти, когда сознание ещё сохраняет относительную целостность, его можно удержать и имплантировать путём замещения в новую здоровую оболочку.

 

Выходит, это не было пустым трёпом! И алкоголь тогда лишь подтолкнул Христофора поделиться тем, что не давало ему покоя.

 

Мой разум отказывался оценивать его поступок. Даже если он и возомнил себя Богом, мне ли судить о том?

 

И теперь уже без страха и отвращения я глянул в поросячьи глазки:

 

— Куда хуже быть свиньёй внутри, чем снаружи. Давай, Аркаш, проходи, будем думать, чё делать...

 

 

 

* * *

 

Очевидно, что в вертикальном положении боров чувствовал себя не в своей тарелке. Аркадий виновато хрюкнул, опустился на четыре конечности и процокал на кухню.

 

Я закрыл дверь и переместился следом. Налил водки в эмалированную миску, накрошил в неё белого хлеба и поставил рядом с ножкой кухонного стола:

 

— Аркаш, откушай, быть может, мозга и прояснится.

 

Уговаривать Аркадия не пришлось. Не мешкая, он сунул пасть в миску и суетливо засучил рылом по краю посудины, причмокивая от наслаждения и расплёскивая во все стороны содержимое.

 

— Ты, того... не особо свянячь-то, а то убираться тут некому.

 

Наполнил рюмку и себе:

 

— У-ух! Пожалуй, присоединюсь. А то чё-то и мои мозги набекрень, не помешает и освежиться.

 

Я махнул водки и тут меня осенило:

 

— Аркаш, есть идея! А что если мы с тобой воспользуемся приборчиком Христофора? Ну, тем, которым он тебя в свинью превратил. Но только в обратную сторону — захерачим тебя в тело Христофора.

 

Боров на мгновенье замер, но тут же оживился:

 

— А чё, а-а-хрю-хренительная идея!

 

И зачавкал дальше, но вдруг встрепенулся:

 

— Слушай, а моё это, ну, ...мужское достоинство вернётся?

 

— И чего это ты о достоинстве вдруг вспомнил? Самое время! Но не ссы, сделаем из тебя знатного хряка! Шучу. ...Короче, откуда я знаю, как это всё работает? Хотя, давай мыслить логически. Ежели у Христофора причиндал в рабочем состоянии, то всё должно быть нормалёк!

 

Аркадий удовлетворённо хрюкнул и вернулся к трапезе. Долакав, протяжно рыгнул и, судорожно подёргиваясь, рявкнул:

 

— Захрю-хрюначим в гавно этого мудака его же приспособой!

 

— Ну, в гавно — не в гавно, главное, тебя из свина вытащить и впиндюрить в этого урода. А свинью сожрём! И никаких концов!

 

— ...Какую свинью?

 

— Ну..., в смысле, тебя. ...Ой, извини, чё-то не то сказал. М-м-м, ...

 

— Игорян, это же каннибализм.

 

— Какой каннибализм? Аркаш, это будешь уже не ты, а просто свиная туша. А ты будешь Христофором, ну, в смысле, в теле Христофора.

 

— А-а, ну тогда ладно.

 

Видать, новое естество оказалось не столь привычным к проверенному годами напитку, и Аркадий затянул:

 

— Ви-хрю-хри враждебные веют над нами, злобные кто-то там нас злобно гнетут... А налей-ка ещё чуток и сигаретку подкури. Ну, пожа-алста...

 

— Аркаш, погодь, на первом месте — дело! А уж потом расслабимся.

 

Но не совсем же я бессердечный, тем более, когда друг в такой беде. Я задумался на мгновенье, прикурил сигарету и сунул её в пасть борову. После чего плеснул в миску грамм пятьдесят и добавил к ним приличный кусок хлеба:

 

— Ладно, но по чуть-чуть. Бум держать себя в руках. И главное, закусывай, а то совсем развезёт.

 

Выждав, пока боров сделает несколько затяжек, вытащил у него из пасти недокуренную сигарету и затушил её. А чтобы не оставалось соблазна, долил остатки водки себе в рюмку. И немедленно выпил*. Пока я занимался этими манипуляциями, боров шутя расправился с содержимым своей миски. Последствия привели меня в замешательство. Аркадий стоял пошатываясь над пустой миской, периодически похрюкивая, и остановившийся взгляд его поросячьих глазок был направлен куда-то далеко за пределы моей кухоньки.

 

Я забеспокоился:

 

— Аркаш, ты как? Готов двигать к Христофору?

 

— Всегда готов! — рявкнул он и вздёрнул переднюю правую конечность, словно пытаясь отдать пионерский салют.

 

От этого неосмотрительного движения его занесло и он бесстыдно, прямо-таки как в Бодлеровской «Падали», растянулся под столом, отбросив в падении пустую миску в дальний угол кухни.

 

Подобный кульбит ещё больше меня расстроил:

 

— Дружище, соберись! Нас ждут великие дела!

 

— Ы, ы, да, да, — пробухтел Аркадий и после нескольких неуклюжих попыток принял, наконец, положение стоя.

 

Я дружески, но без фанатизма, дабы снова не перевести борова в горизонталь, похлопал его по спине:

 

— Ну, давай-давай, приходи в себя, пора двигать.

 

Мы кое-как переместились в прихожую. Рядом со входной дверью на глаза попалось новое топорище, купленное пару месяцев назад для замены старого, пришедшего в негодность. Мелькнула мысль: «Пожалуй, пригодится!»

 

Я прихватил топорище и вслед за боровом вышел в ночь.

 

К тому моменту наше состояние оставляло желать лучшего. Но до дома городского эскулапа было рукой подать, и яркая луна стала нашим невольным пособником. Можно лишь догадываться, насколько нелепо или зловеще выглядела в обманчивом лунном свете странная мотающаяся из стороны в сторону парочка.

 

Тем не менее, недолгий променад благотворно сказался на самочувствии Аркадия. Его похрюкивание в такт движению обрело уверенность и стало вселять надежду на успех нашего безумного проекта.

 

Дом Христофора встретил нас слепым взором тёмных глазниц окон, но чуть в глубине участка мы различили силуэт небольшого строения с парой светящихся окон.

 

Я толкнул борова в бочину:

 

— Наверняка он там. Шаманит, небось, падла.

 

— И какой у нас план? — нетвёрдым голосом поинтересовался Аркадий.

 

Я пожал плечами:

 

— Даже и не знаю. Давай, по ходу дела разберёмся. Но в общих чертах я так думаю: Христофор — хлюпик, и задача свалить его с ног — это как два пальца... После этого...

 

Поджав губы, я окинул оценивающим взглядом далёкие от изящных контуры тела своего приятеля и добавил:

 

— После этого ты прижмёшь его к полу, уж из-под тебя-то он точно не выберется. А я постараюсь выяснить, где его приспособа и как она работает. Ну, как-то так... Погнали!

 

Мы приблизились к двери постройки. Звонка я не обнаружил, поэтому довольно настойчиво постучал в дверь. Никакой реакции не последовало. Выждав где-то полминуты, постучал повторно и почти сразу же услышал из-за двери недовольный голос:

 

— И кого это там нелёгкая принесла?

 

Я спрятал руку с топорищем за спину и ответил нарочито взволнованным голосом:

 

— Христофор, это я, Дядька, из 37 дома! Извини за поздний визит, но мне нужен твой совет.

 

— А, Игорь, проходи.

 

Дверь открылась и в проёме появилась щуплая фигура Христофора. Я сделал шаг вперёд и, не раздумывая, наотмашь снизу засветил ему топорищем в челюсть. Что-то хрустнуло, Христофор вскрикнул, но устоял на ногах. Я тут же сообразил, что был не прав — сломанная челюсть будущего Аркадия не порадует.

 

— Аркадий, фас!

 

Двадцатипудовая туша сбила Христофора с ног и отбросила в угол лаборатории. Боров бросился вслед и всей массой навалился на ноги эскулапа, не давая ему подняться.

 

Я вошёл внутрь и закрыл за собой входную дверь. Огляделся по сторонам.

 

На рабочем столе посреди комнаты я увидел разбросанные в беспорядке бумаги и включённый монитор. Тщедушное тело Христофора было надёжно зажато тушей между стеной и кроватью-каталкой. Рядом стояли стеллажи. На их полках помимо каких-то папок, медикаментов и инструментов стояли две клетки: в одной из них деловито сновал хомяк, в другой дремала кошка. Я повернулся к Христофору:

 

— Ну, и чё ты здесь творишь? Развлекаешься экскрементами над живыми людьми?

 

— Игорь, не дури!

 

Хотя разбитая челюсть и мешала Христофору отчётливо изъясняться, он торопливо забубнил дальше:

 

— Это никакой не эксперимент над живым человеком. Аркадий был уже мёртв, когда я провёл обмен. Сознание Черчилля, ну, это кличка борова, было перенесено в тело, находящееся в состоянии клинической смерти. И с Аркадием это было вынужденной мерой. Скажем так, промежуточным этапом. Обмен с другим человеком нам никто не позволит сделать, но можно перенести его сознание, скажем, в примата. Таким путём можно сохранить человеческую личность в тех случаях, когда обычная медицина становится бессильной. Более того, это реальный путь к бессмертию.

 

Но моё затуманенное алкоголем сознание отказывалось внимать доводам рассудка:

 

— Ну-ну. Бессмертие, говоришь? И кем же ты себя возомнил, подонок? Небось, считаешь себя Богом, раз творишь всю эту хуйню! Но мы всё это исправим.

 

Я подошёл к Христофору:

 

— Ну что, сам расскажешь как работает твоя бесовская машинка? И где она?

 

Ответом послужило нечленораздельное то ли мычание, то ли рык.

 

— Угу, значит сами говорить не хотим? Ничего-о, разберёмся.

 

Я подошёл к столу и начал перекладывать разбросанные по нему бумаги и буклеты. Один из них привлёк внимание надписью на обложке: «MindTransfer. Описание. Инструкция по применению. Автор Христофор Б.» Моих познаний в английском было достаточно, чтобы понять — это то, что мне нужно. Я схватил его и начал судорожно листать. Наконец, взгляд остановился на следующем абзаце:

 

«...Обмен сознаниями осуществляется между двумя ближайшим к Wi-Fi роутеру объектами. Оба объекта должны иметь достаточно развитый мозг для приёма информации. К этой категории можем отнести всех млекопитающих и птиц, а также некоторых крупных рептилий. Объектам присваиваются внутренние IP-адреса используемой сети, и после однократного исполнения алгоритма программа автоматически отключается...»

 

До меня допёрло: «Так это не какой-то автономный прибор, это компьютерная программа!»

 

Я обернулся к Христофору:

 

— Слышь, придурок, так это чё получается: эти оба, как ты их называешь, объекта, остаются живыми что ль?

 

— Да, да, я же тебе говорил, что никто никого не убивал.

 

— Ну, коне-ечно... Ага, а где тут у нас роутер? — задал я провокационный вопрос и бросил взгляд на Христофора.

 

Проследил за его невольно метнувшимися глазами и увидел прибор на стене метрах в двух от сладкой парочки.

 

Аркадий к этому моменту уже то ли похрюкивал, то ли сладко похрапывал.

 

— Н-да, догнало! Аркадий, не спать!

 

Боров пошевелился, заставив Христофора застонать.

 

Я переместился к рабочему столу, нашёл на экране монитора иконку с названием «MindTransfer», подвёл к ней стрелку мыши и дважды щёлкнул. Открылось окно программы. Пугало количество окошек с настраиваемыми параметрами. К тому же, моих познаний в английском было уже недостаточно, чтобы понять, что это за параметры. Но не возникало сомнений в назначении большой зелёной кнопки с надписью: «Start transfer».

 

Я бросил взгляд на Христофора:

 

— Ну что, приятель, будем надеяться, у тебя тут всё правильно настроено?

 

Ответа я не получил, но в его глазах читался неподдельный ужас.

 

Я огляделся по сторонам. Нужно было понять, может ли что-то помешать процессу. Взгляд упал на две клетки на стеллаже, и в памяти всплыл абзац из инструкции.

 

«Так, лишняя живность в радиусе действия роутера нам ни к чему. В пизду хомячка! Кота туда же!»

 

Я отнёс клетки в противоположный угол комнаты и вернулся к двум подопытным:

 

— Ну что, Аркаш, готов к экзекуции?

 

— К какой, нахуй, экзекуции? — заплетающимся языком прорычал боров. — Дай, бля, поспать...

 

Его реакция подтолкнула меня к мысли, что после обмена сюрпризы свиноподобного Христофора нам с Аркадием ни к чему. И чтобы тот не начал чудить, надо бы как-то его нейтрализовать.

 

Я в который раз обошёл комнату и на вешалке возле входной двери обнаружил брезентовые стропы. Отлично — то, что нужно!

 

Вернулся к похрапо-похрюкивающему борову и накрепко стянул ему стропами передние и задние конечности:

 

— Дружище, ты уж извини, но это для нашей с тобой безопасности.

 

Не обращая внимания на ёрзающего под свиной тушей Христофора, я переместился к рабочему столу и нерешительно застыл перед монитором. Наконец, выдохнул и нажал заветную зелёную кнопку.

 

Два тела в углу лаборатории забились в диких конвульсиях. Три-пять секунд — и оба одновременно затихли.

 

После недолгой паузы я нерешительно выдавил:

 

— Аркадий, ты меня слышишь?

 

Лицо Христофора чуть шевельнулось, и до меня донеслось едва слышимое:

 

— Да, но чего-то башка раскалывается...

 

Я чуть не подскочил:

 

— Ничего, ничего, Аркаш, щас оклемаешься! А домой вернёмся, я тебе ещё и пару колёс Кетонала скормлю. ...Да, и надо эту бесовскую программу отключить!

 

Я развернулся к монитору и начал шарить глазами по экрану в поисках нужной кнопки, при этом непроизвольно комментируя вслух свои изыски:

 

— Так, так, и где же мы тут выключаемся? ...Во-от она — заветная красная кнопочка. И что тут у нас написано? Ага, «Outside» — «out» значит у нас «выход».

 

В ответ на мои комментарии свиная туша судорожно задёргалась и комната содрогнулась от чудовищного едва разборчивого рёва:

 

— Нет-нет-нет, только не это, не нажимай эту кнопку! Это трансляция программы во внешние сети с самоактивацией!

 

— Поздно, приятель! Во внешние, так во внешние.

 

Свино-Христофор взвыл пуще прежнего. Не обращая внимание на солирующего борова, я подошёл к зажатому им Аркадию:

 

— Ну чего, дружище, давай-ка попробуем выбраться из-под этого Шаляпина!

 

С огромным трудом совместными усилиями мы высвободили заново рождённого Аркадия из-под воющей туши. Чуть отдышавшись, я с сожалением отметил:

 

— Что ж, придётся сегодня обойтись без отбивной. Мы же не такие циничные твари как эта мразь!

 

Я кивнул на борова и добавил:

 

— Ну вот, наконец-то, форма соответствует содержанию. Полежи-ка пока тут, а завтра разберёмся, что с тобой делать.

 

После чего обернулся к держащемуся за челюсть Аркадию:

 

— Ну, чего, двинули? Надо отоспаться, а уж завтра поутру займёмся и твоей челюстью.

 

 

 

* * *

 

...На следующий утро наш городок было не узнать. Редкие прохожие шарахались от лающих человеческими голосами собак, трубных матюгов мычащих коров и наводящего ужас отчётливо членораздельного кошачьего воя. Звуковую палитру дополняли отдельные истошные вопли супругов, проснувшихся в телах друг друга. Я боялся даже представить, что сейчас творится где-нибудь в Африке или юго-восточной Азии. Двери своих домов перестали казаться надёжной защитой. Мир летел в тартарары...

 

 

 

* - В. Ерофеев. «Москва-Петушки», глава «Серп и Молот — Карачарово»