ЛИКБЕЗ ДЛЯ ЛОХОВ

(Б. Акунин «Русский в Англии. Самоучитель по беллетристике»;

М., «Альпина паблишер», 2022)

#новые_критики #новая_критика #акунин #русский_в_англии #самоучитель #беллетристика #альбина_паблишер #кретин_врайтинг

Кажется, до меня дошло, отчего рынок отечественного худлита второй год на ладан дышит. Писатели наши бросили ремесло и подались в отхожий промысел – молодую смену растят. Степнова и Сенчин подвизаются в Creative Writing School, Некрасова и Васякина – в Школе литературных практик, Исаева – в студии «Коровий брод». И даже юниорка Долина, едва-едва собрав первую книгу из инстаграмских почеркушек, грозится, что любого обучит писать «сильные, честные, красивые тексты». За скромный гонорар, сопоставимый со средней зарплатой в Мордовии или на Тамбовщине.

Педагогическая, мать ее, поэма всерьез озадачивает: и как это Лермонтов да Бунин обошлись без CWS и прочего ликбеза? Но этим вопросом, похоже, никто не задается: лох не мамонт, не вымрет.

*   *   *

Так вот: не хотите быть лохом – не нанимайте репетитора, не заглянув в резюме. В особенности Акунина.

В анамнезе у автора 30 лет литературного стажа и единственный удачный проект – фандориада. Прочие чахли на корню: сестра Пелагия с грехом пополам протянула три романа и мирно почила в бозе. И кабы только она. Николаса Фандорина кое-как на четыре книжки хватило – тоже не долгожитель.

Ни одного оригинального сюжета Б.А. не измыслил. «Алмазная колесница» – привет Куприну. «Коронация» – поклон Кадзуо Исигуро. «Пелагия и белый бульдог» – реверанс Лескову. «Любовница смерти» – салют Стивенсону. И вечный метасюжет, два сыщика, один из которых и есть злодей, – пламенный бонжур Гастону Леру. Как минимум троекратный: «Азазель», «Алмазная колесница», «Статский советник».

Исторические потуги батоно Чхартишвили заслуживают исторической же регалии, петровской медали «Небываемое бывает»: если не 10-рублевые керенки, так чин капитана в жандармерии. Или неслыханная в 1918-м лексика: «квасить», «эротический массаж», «лидер» и… э-э… в общем, рифмуется с лидером. И прочая, прочая, прочая.

Стилистические потуги тоже достойны регалии – премии циркового фестиваля в Монте-Карло «Золотой клоун». Образец на пробу:

«По весне, в половодье, повадились являться блудные новгородцы на лодках-ушкуях».

 Живо представляю диалог на берегу: «А ну, добры молодцы, узорочье новагородское, укажите в анкете цель визита!» – «Секс-туризм, княже!» Советский цирк умеет делать чудеса: полный кафтан пенистого каравая вспоминается без подсказки.

А чудес тут, что алмазов пламенных в лабазах каменных. Коматозного Фандорина верный Маса подкармливал собственной кровью. Стесняюсь спросить, как именно: неужто клизму ставил? А выйдя из комы, Эраст Петрович тут же уселся в дзадзэн, и по хрену мышечная атрофия.

На акунинских костях плясал весь литературно-критический цех по алфавиту, от Арбитмана до Чудиновой. В «Олма-Пресс» фандориаду назначили детской литературой – слов нет, знатная аттестация. А супостаты из «Абзаца» вручили беллетристу  «Почетную безграмоту».

Однако ж чего у Б.А. не отнять, так это всенародной любви. Причины ее более чем внятно изложил Станислав Говорухин:

«Успех Акунина меня не удивляет. Сегодня читающая публика, резко изменилась. Офисная дурь, тридцатилетние яппи, чей уровень развития еще ниже, чем у подростков… Акунин – это не исторические романы, это псевдоистория. Мне как человеку, который читает много и легко ориентируется даже в нынешнем океане издаваемой литературы, это читать скучно».

А теперь рассудите, стоит ли садиться за парту к такому педагогу.

*   *   *

Вы хочете песен? – у Григория Шалвовича их не особенно есть. Добрая половина 376-страничного «Самоучителя» приходится на иллюстрации. Ведь литературный рекрут ни в жисть не напишет историю сватовства Ивана IV Васильевича к Елизавете I, если не увидит портрет королевского шута Ричарда Тарлтона.

Курс молодого бойца состоит из десяти уроков: выбор темы, прямая речь, симпатия к персонажу, антипатия к персонажу, хоррор, детектив, метафизика… Теоретическая часть хромает на все конечности: скажем, сведения о композиции не идут дальше школьного учебника – завязка-кульминация-развязка. Тут Акунин всухую проигрывает конкуренту Веллеру, скверному практику, но дельному теоретику. Его «Технология рассказа» много короче – 57 страниц. А главное – не в пример функциональнее: одной композиции 11 вариантов.

Суха, мой друг, теория везде, а древо прозы пышно зеленеет. Каждый урок подкреплен текстом, который и есть образец для подражания. Учиться на них можно, но исключительно методом от противного.

Я заикнулся было о рассказе «Императрица Московии», – давайте им и займемся.

*   *   *

Фабула у текста копеечная: Елизавета предложила в невесты королю Московии Джону свою кузину Мэри Хастингс, а посольский дьяк шепнул графине, что с государем связываться себе дороже. В рассказе, тем не менее, 3 200 слов. Из них 1 572 занимает марафонской длины экспозиция, где до полного читательского посинения обсуждают герцога Анжуйского. Драматургия ни к черту не годна. Впрочем, Григорий Шалвович тут же выдал себе индульгенцию:

«В рассказе, если вы заметили, есть структурная диспропорция. Начало затянуто, потому что диалог о герцоге Анжуйском продолжается дольше необходимого. Я это сделал, чтобы мне было приятно. В детстве я очень любил роман Генриха Манна “Молодые годы короля Генриха IV”, и Двухносый – персонаж оттуда. Жалко было сразу его отпускать».

А публике-то нужен марш-бросок по пересеченной местности?

Кстати, что батоно Чхартишвили воистину умеет, так это находить политкорректные эвфемизмы для откровенного брака. Но композиционный косяк – далеко не последний. За ним косяком пойдут исторические.

Русские послы являются на высочайшую аудиенцию в подпоясанных шубах. Да на Руси отродясь такой моды не ведали: взгляните хоть на парсуну Сигизмунда фон Герберштейна в русской шубе, подаренной Василием III Иоанновичем. А парадные турские шубы и вовсе носили внакидку.

«Послы приглядывают друг за другом, и каждый пишет “klyauza”, это такой репорт», – для справки: такой репорт московиты именовали ябедой. Если не ошибаюсь, первым из русских классиков слово «кляуза» употребил Писемский в 1846-м. Во всяком разе, в «Словаре языка Пушкина» за «клятвопреступником» следует «кляча». И никаких кляуз.

Королева Елизавета наставляет кузину: «Не тушуйся, дитя мое». Зело мне дивно таковаго рускаго слова от аглицкия государыни слышати. Да еще и за 243 года до цензора Никитенко, что ввел его в оборот…

*   *   *

Насчет алмазов и лабазов вы уже в курсе, так что сами догадались: «Императрица Московии» лишь открывает безразмерный реестр несуразиц. Капризный Герцен отказывается видеть Чернышевского: ванну принимаю, зайдите на днях. А ничего, что современники в один голос твердят обратное? Павел Бахметев, прототип Рахметова, в 1859-м спит на канцелярских кнопках. А ничего, что в Штатах их запатентовали в 1900-м, а в Европе – два года спустя?

Если Акунин-беллетрист в «Самоучителе» гонит на-гора неликвид, то Акунин-комментатор намертво застрял в тысяча девятьсот шестьдесят мохнатом году, в своем пионерском детстве: «На престоле находился полоумный император Павел». Думаю, однако, что мои предки говорили государю Павлу I Петровичу спасибо как минимум трижды: за запрет продавать семьи крепостных поврозь, за трехдневную барщину да за теплую солдатскую шинель вместо подбитой ветром епанчи.

Впрочем, историческими кунштюками автор не ограничился. «Инцидент в Чэшем-Хаусе», очередное пришествие Фандорина:

«Красавчик склонился над вином, вытекшим из бокала. Обмакнул палец, лизнул, поморщился.

– Странная смесь. “Шабли” урожая семьдесят второго года, перемешанное с мочой бульдога».

Опять-таки стесняюсь спросить: где и как Эраст Петрович выучился разбираться в сортах собачьей мочи… гусары, ма-алчать!

Стилистические чудеса автор щедро анонсирует: сейчас, мол, буду творить в карамзинской манере, а сейчас замахнусь на Николая нашего Чернышевского. Липовецкий давным-давно писал, что стилистически экзерсисы Б.А. не интересны. Вот и я о том же. Если бы не этикетки, нипочем не догадался бы, кто есть кто: на поверку Конан Дойль в акунинском изводе мало чем отличается Уайльда.

Пуще всех не свезло Булгакову: ухватили, исполосовали ножиком – хорошенькое дело… «Л.Р.В.»: в полнолуние в Стоунхендж слетаются голые ведьмы – Мария Будберг, Елена Булгакова, Ольга Хохлова и Елена Дьяконова, которую сочинитель упрямо именует Галиной. Тогда бы уж Галариной, что ли. Немного погодя прибывает председательница Саломея, в миру Лу Саломе: «Пустые груди висели величаво, словно орденские звезды на мундире заслуженного генерала». Сомнительное сравнение. Ну, разве что звезды потекут под стать часам на полотне испанского мужа русской ведьмы. «Прямо с небес скатилась широкобедрая, полногрудая наяда», – я-то думал, наяды в речках обитают. Да по барабану: из одной минералогии. «Выбор столь романтической локации», «вопреки законам гравитации», – узнали Михаила Афанасьевича, неучи? Список стилистических прегрешений завершает бухгалтерского изящества каламбур: «За двумя прозаиками погонишься, ни одной зайки не поймаешь».

Спасибо, поблевал.

*   *   *

Выводы оригинальными не назовешь.

Первое и единственное условие написания кошерной прозы – талант. Его отсутствие никаким самоучителем не исправить: у изнасилованной музы случается выкидыш, говаривал Станислав Ежи Лец.

И Акунин – живое тому свидетельство.